Дипломная работа на тему «Инстанционный порядок кассации и надзора по уголовным делам»

Оглавление

Введение

Глава 1. Теоретические подходы к юридической природе принципа правовой определенности в российском и зарубежном праве

1.1 Понятие и сущность принципа правой определенности в доктрине и правоприменительной практике

.2 Гарантии действия принципа правовой определенности в кассационной и надзорной форме пересмотра судебных решений: нормативные условия и диалектические противоречия

Глава 2. Имплементация принципа правовой определенности в обновленной процессуальной форме кассации и надзора по уголовным делам

2.1 Предмет и сроки кассационного и надзорного обжалования в процессуальной форме Федерального закона от 29 декабря 2010 г. № 433-ФЗ

.2 Инстанционный порядок кассации и надзора по уголовным делам в аспекте его соответствия стандартам res judicata

.3 Правовая определенность оснований кассационных и надзорных жалоб (представлений) в редакции Федерального закона от 3 июля 2016 г. № 322-ФЗ

Заключение

Список источников

Введение

Актуальность темы исследования. 1 января 2013 г. вступил в силу в полном объёме Федеральный закон от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ. Вобрав всю критику со стороны Европейского Суда по правам человека, законодатель предпринял попытку вступить на путь приведения процессуальной формы в соответствие с Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод (и её протоколами). Апробированный более чем 50-тилетним негативным опытом, надзорный порядок производства по вступившим в силу судебным решениям уступил место принципиально новой «надзорно-кассационной» процессуальной форме. Главной целью нового порядка являлось приведение уголовного судопроизводства в соответствие с международными стандартами правовой определенности, основной методологический базис которых в своей сути был выработан правоприменительной практикой ЕСПЧ. С момента введения в действие закона прошло уже более 4 лет, в связи с этим нам представляется необходимым рассмотреть действующее правовое регулирование и сложившуюся практику применения норм на предмет реальной имплементации ценностных свойств принципа правовой определенности в российское уголовно-процессуальное законодательство. Особую важность настоящий анализ приобретает в связи с последовательной и, можно сказать, тенденциозной законодательной и правоприменительной политикой соответствующих государственных органов, направленной на реанимацию старых процессуальных институтов, которые ставят под сомнение суть и смысл реформы экстраординарных стадий уголовного судопроизводства. Учитывая, что каких-либо полномасштабных отдельных исследований, консолидирующих многообразие подходов и посвященных рассматриваемому вопросу, никто из ученых-специалистов не проводил. В данной связи, настоящую работу мы считаем своевременной.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Цена диплома

Целью настоящего исследования является проведения системного анализа действующего правового регулирования кассационного и надзорного порядка производства по уголовным делам на предмет фактической имплементации законодателем фундаментального принципа правовой определенности в российский уголовно-процессуальный порядок, выявление противоречий правового регулирования, а также предложение путей их преодоления.

Задачи исследования:

Øопределить понятие и институциональные гарантии действия принципа правовой определенности в национальном законодательстве;

Øвыявить основные методологические (объективные) препятствия непосредственного действия принципа правовой определенности, при этом дать оценку действиям законодателя по их преодолению;

Ø рассмотреть на базе исследования положений Федерального закона от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ (и последующих непосредственно связанных с ним правовых актов) насколько действующая процессуальная форма кассации и надзора по уголовным делам оптимизирована под международно-правовые стандарты справедливого судопроизводства (стандарты правовой определенности).

Объект — закономерности правового регулирования общественных отношений складывающихся при уголовно-процессуальной проверке вступивших в законную силу судебных решений.

Предмет — нормы уголовно-процессуального права, регулирующие порядок производства по вступившим в законную силу приговорам, определениям и постановлениям суда; правоприменительная практика соответствующих норм; совокупность научных воззрений ученых-правоведов, посвященных проблемной области исследования.

Теоретическая база. Имея весомую ценностную составляющую и важную для эффективного судопроизводства практическую обстоятельность, принцип правовой определенности привлекал в качестве полноценного объекта исследования, как ученых, представителей науки германо-романской правовой системы (в число которых мы конвенционально включаем российских ученых-юристов), так и исследователей права англосаксонской юридической традиции.

Методологической основой настоящего исследования выступил диалектический метод, позволивший выявить объективно существующие нормативные противоречия действия принципа правовой определенности в уголовно-процессуальном законодательстве. В работе также широко применены общенаучные методы-операции, такие как абстрагирование, анализ, синтез, системный подход. Немаловажно также упомянуть о применении частно-научных юридических методов, включающих историко-правовой метод, логико-юридический метод, метод юридической интерпретации и метод сравнительно-правового исследования.

Научная новизна настоящего исследования. В работе представлен широкомасштабный анализ реформы проверочных производств уголовного процесса, реализованной Федеральным законом от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ на предмет имплементации фундаментального принципа правовой определенности судебного решения как непосредственно, так и с учетом новелл федеральных законов от 31 декабря 2014 г. № 518-ФЗ и от 03.07.2016 № 322-ФЗ. Также, представлены объективные противоречия реализации принципа правовой определенности в российское уголовно-процессуальное законодательство. До настоящего момента исследователи обращали внимание исключительно на субъективные аспекты проблемного вопроса (нежелание законодателя; искаженное правосознание судей).

Структура выпускной квалификационной работы обусловлена целью и задачами исследования и состоит из введения, двух глав, включающие пять параграфов, заключения и списка использованных источников.

Глава 1. Теоретические подходы к юридической природе принципа правовой определенности в российском и зарубежном праве

1.1 Понятие и сущность принципа правой определенности в доктрине и правоприменительной практике

Ценностью и, в то же время важнейшими качествами правосудия как способа обеспечения определенности в правовом статусе участников юридических отношений являются такие свойства его результатов (правоприменительных актов), которыми правовой конфликт разрешён и окончательно определены права и обязанности сторон-участников спорного правоотношения. Полагаем, a priori невозможно достичь справедливости при отправлении правосудия в отсутствие механизмов, обеспечивающих реальную силу судебного акта и таких его важнейших качеств как неопровержимость, окончательность, преюдициальность. В связи с этим сущностная составляющая любого акта правосудия сводится к фундаментальному общепризнанному принципу правовой определенности, которую в российской доктрине традиционно относят к свойствам судебного решения, вступившего в законную силу.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Подробнее

Принцип правовой определенности, учитывая весь плюрализм доктринальных подходов к определению его сущности, является категорией с довольно широким масштабом контекстов его употребления. В данной связи особую важность приобретает анализ всего многообразия применения ключевого для настоящего исследования принципа, на основе которого представляется необходимым выявить качества, имманентно присущие принципу правовой определенности как средству обеспечения стабильности вступивших в силу судебных решений. Для этой цели особую важность приобретают тезисы, сформулированные судебной практикой Европейского суда по права человека (далее — ЕСПЧ) и Конституционного Суда Российской Федерации (далее — КС РФ).

Анализ практики ЕСПЧ и КС позволяют говорить о двойственности понимания принципа правовой определенности. Системный подход к осознанию данного правового явления даёт возможность рассматривать его 1) как один из элементов содержательно более общей системы (концепции); и 2) как системно структурированный принцип, вбирающий в себя свои самостоятельные элементы. Рассмотрим особенности каждого их названных элементов.

В Постановлении Большой Палаты ЕСПЧ от 28 октября 1999 г. по делу «Бруманеску против Румынии», Европейский Суд, посредством толкования п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав и основных свобод в системе с её преамбулой, выдвинул тезис о том, что принцип правовой определенности является одним из аспектов верховенства права. Согласно позиции ЕСПЧ, верховенство права, применительно к принципу правовой определенности, является исходным и системообразующим. К сожалению, ЕСПЧ ограничился только данным тезисом. Однако это не помешало представителям российской доктрины сделать аналогичный вывод, признавая принцип верховенства права в качестве всеобъемлющего наследия договаривающихся государств, включающий в себя совокупность конструирующих его элементов, в число которых конвенционально принято включать и принцип правовой определенности.

Конституционный Суд РФ определяет принцип правовой определенности как «возможность в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, приобретенных прав и обязанностей». Такой подход, в своих ключевых аспектах, ещё ранее был свойственен ЕСПЧ. В Постановлении от 26 апреля 1979 г. «Санди Таймс против Соединенного Королевства» ЕСПЧ отметил: «норма не может считаться «законом», если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность, …предвидеть, в разумной применительно к обстоятельствам степени, последствия, которые может повлечь за собой данное действие».

Несмотря на сходство отмеченных позиций, ЕСПЧ в своих постановлениях отличается меньшей согласованностью. В одних случаях, ссылаясь на принцип правовой определенности, ЕСПЧ указывает на необходимость точного и недвусмысленного изложения законодателем норм материального закона; в других, указывает на несоответствие принципу правовой определенности фактов различного применения национальным верховным судом одного и того же закона.

Так, некоторые противоречия вынуждают сделать вывод об отсутствии концептуального единства в понимании принципа правовой определенности. Поэтому методологически важно провести терминологическое разграничение между двумя наиболее отождествляемыми с правовой определенностью принципами res judicata и non bis in idem, а также институтом законной силы судебного решения, учитывая в ряде случаев их явно умышленное контекстуальное смешение, отсутствие единства в понимании соотношения указанных категорий в доктрине, а также безусловную важность решения данной задачи для выяснения юридической природы правовой определенности для целей исследования.

1. Правовая определенность и res judicata. Res judicata употребляется в нормах римского права в качестве термина, дословный перевод которого означает «разрешенное дело»; «дело, по которому вынесено решение». Практическая составляющая этого принципа находит своё выражение в двух латинских максимах: «Interest reipublicae ut sit finis litium» (Общественный интерес требует, чтобы судебный процесс имел окончание) и «Nemo debet bis vexari prouna et eadem causa» (Никто не должен представать перед судом дважды по одному и тому же делу). Последняя вбирает в себя и другое римское правило ne bis de eadem re sit actio, популяризованное в доктрине и судебной практике как принцип non bis in idem, материальное воплощение которого конвенционально отвечает целям res judicata (содержательно эти категории, однако, отличаются).

Научные воззрения исследователей общего права, при всей специфике англосаксонской правовой системы, радикально не отличаются от понимания res judicata в Европе или России. В частности, Дж. Спенсер Боуэр понимал сущностную составляющую res judicata как, своего рода, дихотомию публично-правовой и частноправовой теорий. Под первой, автор понимал общественный интерес, заключающийся в завершении споров и окончательности и определенности судебных решений. Вторая, состояла в том, что одно лицо должно быть защищено от бесконечных (правовых) требований со стороны другого лица.

Н. Эндрюс, анализируя прецедентную практику судов Великобритании, рассматривает идею res judicata через призму такой процессуальной категории (отвечающей целям res judicata) как запрет возражений (estoppel). Если конкретно, через единство двух её составляющих: запрета возражений в отношении основания иска (cause of action estoppel — запрет тождества иска) и запрета возражений по решенному вопросу (issue estoppel — преюдициальность ранее установленных обстоятельств).

Истоки res judicata покоятся в древнеримском судопроизводстве, историю которого условно принято делить на три периода: 1) legis actions (легисакционный процесс), 2) actiones per formulas (формулярный процесс), 3) экстраординарный процесс. Отличительный признак легисакционного и формулярного процессов состоял в абсолютном отсутствии возможности обжаловать решение, которым дело разрешено по существу. С момента вынесения sententia judicis производство по делу прекращалось, и процесс в безусловном порядке переходил на стадию исполнения. В экстраординарном процессе римскими законами была предоставлена возможность апелляционного обжалования вынесенного судебного акта. Решение становилось обязательным для сторон по истечении срока его обжалования во второй инстанции. Истечение срока ознаменовывало момент вступления судебного акта в законную силу, с чем связывалось приобретение им особых свойств исключительности, неопровержимости и окончательности, единство которых придавало решению статус res judicata; возможность преодоления последнего отсутствовала.

Таким образом, понятие res judicata возникло в римском праве в рамках института законной силы судебного решения, и по верному замечанию И.С. Дикарева, представляет собой такой набор качеств окончательного судебного акта, когда активизируется весь комплекс заложенного в нём, как в акте правосудия, свойств — неопровержимость, общеобязательность, исключительность.

Что касается соотношения принципа правовой определенности и res judicata, то, в частности, судебная практика ЕСПЧ, в целом, непротиворечива. Например, в контексте Постановления ЕСПЧ по делу «Королев против России» принципы правовой определенности и res judicata терминологически уравнены друг с другом. Подобный подход ЕСПЧ в вопросах применения принципа правовой определенности позволяет говорить о его большей, относительно res judicata, смысловой содержательности. В связи с этим, полагаем обоснованным будет тезис о том, что принцип правой определенности концептуально является понятием более широким, нежели чем принцип res judicata. В подтверждении данного тезиса, обратимся к некоторым теоретическим наработкам относительно смыслообразующих факторов принципа правовой определенности.

Попытка разработки единой концепции понимания правовой определенности (её базовые общетеоретические аспекты) были предприняты Л.Л. Фуллером, который в исследуемую категорию включал: во-первых, недвусмысленность и однозначность нормы закона; во-вторых, последовательность изложения правовых норм и отсутствие противоречий (коллизий) между ними; в-третьих, их действие во времени должно быть до известной степени постоянными; в-четвертых, закон не должен требовать a priori неисполнимого и, в конце концов, правоприменительная практика не должна следовать по пути несоответствия смыслу закона.

Отдельным вопросом является форма и содержание рассматриваемого принципа, применительно к уголовному судопроизводству. Полагаем, наиболее оправданный перечень структурирующих правовую определенность факторов в уголовном процессе выделен Н.Н. Ковтуном. Автор обращает внимание, что сугубо практический срез проблемы правовой определенности в российском уголовно-процессуальном законодательстве позволяет говорить о таких его сущностных аспектах, как: 1) определенность в системе источников права и их иерархии; 2) формальная определенность индивидуальных правовых предписаний; 3) определенность практики их применения; 4) окончательность актов суда и правового статуса субъектов, ими установленного. В свою очередь, под последним аспектом следует понимать правовую определенность судебного решения, т.е. совокупность его свойств, образующих res judicata.

Таким образом, res judicata, являясь самостоятельным межотраслевым принципом с уникальной смысловой наполняемостью, в то же время является частью принципа, стоящего на более высоком уровне научного обобщения, в доктрине известного как принцип правовой определенности. Учитывая давно сложившуюся в доктрине практику обозначения принципов res judicata и правовой определенности в качестве синонимичных понятий в контексте окончательности судебных решений, полагаем, что не следует считать терминологической ошибкой их контекстуальное смешение. В целом, оно абсолютно оправданно. Считаем, что к этому следует относиться как к уже давно закрепившемуся в научном и практическом обиходе обыкновению.

2. Правовая определенность и non bis in idem. В литературе указывается на довольно обширную нормативную интерпретацию принципа non bis in idem, в котором условно можно выделить две составляющие: материальную и процессуальную. Первая, раскрыта Конституционным Судом в Постановлении от 19 марта 2003 г. № 3-П. Речь идет: 1) об исключении повторного осуждения и наказания лица за одно и то же преступление; 2) о запрете квалификации одного и того же преступного события по нескольким статьям уголовного закона, если содержащиеся в них нормы соотносятся между собой как общая и специальная или как целое и часть; 3) об исключении двойного учета одного и того же отягчающего обстоятельства одновременно при квалификации преступления и при определении вида и меры ответственности.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Цена диплома

Уголовно-процессуальный аспект non bis in idem в целом имеет непосредственную взаимосвязь с его материальной составляющей и предполагает запрет повторного осуществления уголовного преследования лица, совершившего преступление, за которое это лицо уже было окончательно осуждено, или оправдано. Своё формальное воплощение процессуальный аспект данного принципа нашел в пп. 4 и 5 ч. 1 ст. 27 УПК РФ, по сути, запрещающей осуществление уголовного преследование в отношении лица, подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления при наличии в отношении него вступившего в законную силу окончательного акта по тому же, повторно инкриминируемому деянию.

Рассматриваемый принцип получил широкое распространение в формулировках международно-правовых актов. В п. 1 ст. 4 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (1950 г.) non bis in idem сформулирован следующим образом: «Никакое лицо не должно быть повторно судимо или наказано в уголовном порядке в рамках юрисдикции одного и того же государства за преступление за которое это лицо уже было окончательно оправдано или осуждено в соответствии с законом и уголовно-процессуальным законодательством этого государства». В п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. говорится: «Никто не должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны».

Практически правило non bis in idem реализуется не во всех случаях, когда в отношении лица имеется вступившее в силу судебное решение. Поскольку УПК РФ предусматривает возможность пересмотра уже вступивших в законную силу судебных актов, при наличии установленных законом оснований, допустима ситуация, когда, вступившее в законную силу судебное решение (res judicata) может быть отменено. В данном случае для исправления судебной ошибки, повлекшей вынесение неправосудного решения, потребуется восстановление пошатнувшейся справедливости процесса, в силу чего, казалось бы, уже завершенное уголовное преследование возобновляется вновь. Таким образом, одним из главных условий применения принципа non bis in idem является наличие неотмененного акта, которым дело разрешено по существу и которое вступило в законную силу.

На схожих позициях стоит ЕСПЧ. В Постановлении по делу «Никитин (Nikitin) против Российской Федерации» ЕСПЧ недвусмысленно указал, что при отсутствии иного сохраняющего юридическую силу решения, т.е. в случае отмены первоначального судебного решения, последующее будет являться единственным решением по уголовному делу. В связи с этим, важно оговорится: принцип non bis in idem, равно как и правовая определенность (res judicata) не предполагают абсолютного запрета осуществления уголовного преследования после вынесения акта, которым дело разрешено по существу. Оно может быть возобновлено по обстоятельствам чрезвычайного и исключительно юридического характера, когда серьезные законные соображения перевешивают принцип и следствия правовой определенности. Иными словами, сам факт преодоления res judicata устраняет само основание применения принципа non bis in idem.

Таким образом, прямая взаимосвязь правовой определенности (res judicata) и non bis in idem заключается в их идентичном предназначении не допустить произвольный пересмотр судебных решений, которыми дело было рассмотрено по существу и определена фактическая сторона спора, тем самым являясь гарантами правовой определенности и справедливости судопроизводства. При данных обстоятельствах будет верным тезис, что в случаях, когда страдает non bis in idem, a priori происходит нарушение правовой определенности (res judicata), поскольку необоснованная повторная инициация уголовного преследования по одному уже решенному делу не допускается как в понимании non bis in idem, так и res judicata.

Однако категорично поставить знак равенства между анализируемыми явлениями не представляется возможным. Дело в том, что правило non bis in idem реализуется лишь в отношении фигуры осужденного, оправданного или лица, в отношении которого уголовное дело прекращено. В свою очередь правовая определенность (res judicata) не исчерпывается гарантиями прав осужденных (оправданных) или лиц, в отношении которых дело прекращено, выступая в роли некого универсального обеспечителя, в том числе неимущественных и имущественных прав потерпевших, гражданских истцов, чей статус был окончательно определен судебным решением. К тому же, правовая определенность (res judicata), в отличие от non bis in idem, не ограничивается рамками уголовного судопроизводства. Имея непосредственную связь с общеотраслевым институтом судебного решения, принцип распространяет своё действие и на иные отрасли процессуального права, такие как гражданский процесс (в т. ч., арбитражный) и административный процесс. При этом non bis in idem не отличается подобным набором характеристик. Универсализируясь с фигурой осужденного (оправданного) лица non bis in idem ограничивает своё действие институтами уголовного процесса при этом не находя иного регулирования в других отраслях права. В связи с предыдущими рассуждениями напрашивается вывод о том, что основания правовой определенности (res judicata) отнюдь не исчерпываются non bis in idem. Несмотря на то, что оба являются структурными составляющими принципа правовой определенности, всё же res judicata является более широким по своей сути принципом.

3. Правовая определенность и законная сила судебного решения. Под «законной силой судебного решения» понимается такой набор качеств, наделяющий судебное решение свойствами неизменности, стабильности и исполнимости. Науке известны и более широкие определения «законной силы судебного решения», в которых, помимо формальных аспектов, отражается функциональная составляющая рассматриваемого института. В частности, Т. Алиев рассматривает его как воплощение силы и авторитета судебной власти, наделяющее судебные акты такими характерными свойствами, как обязательность, исключительность, неопровержимость, преюдициальность и исполнимость. При этом автором подчеркивается, что при отсутствии отмеченных черт, решение суда осталось бы просто благим пожеланием, не имеющим под собой никаких правовых механизмов обеспечения его реальной силы.

Для того чтобы определиться в вопросе соотношения правовой определенности (res judicata) и такого института законной силы судебного решения, важно разобраться, что собой представляет каждый объективно. Научное сообщество единогласно сходится во мнении, что правовая определенность (res judicata) является базовым фундаментальным принципом реализации экстраординарных проверочных производств.

Цепкова Т.М. и Борисов М.С. приходят к выводу, что res judicata и законная сила судебного решения содержательно не совпадают, «…хотя бы по причине того, что первое наднациональный судебный орган (здесь подразумевается ЕСПЧ) именует принципом, а второе представляет собой институт отечественного процессуального права». Однако, далее, авторами отмечается, что законная сила делает возможным существование res judicata в широком смысле, в связи с чем, как понятия взаимосвязанные res judicata и законная сила имеют точки соприкосновения, но не совпадают. Данный подход, по идее, упрочен Борисовым М.С.

Такая позиция не представляется обоснованной, поскольку, как следствие, позволяет сделать противоречивый вывод, что не принцип порождает правовой институт, а конкретный институт порождает принцип. Признавать подобный вывод верным нельзя, учитывая, что правовой принцип стоит на более высоком уровне научного обобщения, нежели правовой институт, поэтому последний ни при каких обстоятельствах не может являться условием для первого. Имеется точка зрения, что категории правовая определенность (res judicata) и законная сила судебного постановления синонимичны.

Отвечая на поставленный вопрос, хотелось бы акцентировать, что объективно принцип res judicata и институт законной силы судебного решения действительно не совпадают, однако целевая и функциональная составляющие этих категорий представляются нам идентичными. Правовая определенность (res judicata), как фундаментальный принцип, имманентно присущий процессуальным формам экстраординарных проверочных производств, реализуется в соответствующих процессуальных нормах и призван не допустить произвольной отмены окончательных актов суда. Законная сила судебного решения, как правовой институт, в свою очередь является средством реализации res judicata, позволяя претворить в жизнь все её сущностные характеристики. Из изложенного следует, что институт законной силы судебного решения является правовым средством, резервуаром, где нормы, материализуя обеспечивающие правовую определенность (res judicata) элементы, служат предпосылкой для реального действия данного принципа в законодательстве.

Таким образом, совокупный анализ прецедентной практики ЕСПЧ, КС РФ, а также научные изыскания ученых-теоретиков позволяют нам говорить о правовой определенности окончательного судебного акта как о явлении со сложной внутренней смысловой структурой, что и обусловливает плюрализм доктринальных подходов к сущности рассматриваемой категории. Однако имплицитное единство с такими категориями как res judicata и non bis in idem дают возможность говорить о правовой определенности как о юридическом принципе, реализуемом в рамках института законной силы судебного решения, целью которого является обеспечение реальной юридической силы акта правосудия, вступившего в законную силу.

1.2 Гарантии действия принципа правовой определенности в кассационной и надзорной форме пересмотра судебных решений: нормативные условия и диалектические противоречия

Системный анализ практики ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ, вкупе с доктриной, позволяют нам выделить следующие гарантии действия принципа правовой определенности (res judicata) в уголовно-процессуальном законодательстве:

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Заказать диплом

непосредственный предмет проверки и оценки суда кассационной, надзорной инстанции, к которому следует относить исключительно свойство законности окончательных актов суда, не позволяющее пересматривать фактические обстоятельства дела, дополнительно оценивать доказательства и справедливость вынесенного решения (ст. 401.1; ч. 2 ст. 412.1 УПК);

пресекательные сроки кассационного, надзорного обжалования, служащие гарантом стабильности, вступивших в законную силу приговоров, определений, постановлений суда, неизменности правового статуса лиц и определенности окончательно установленных правоотношений (ст. 401.6 УПК);

уникальная (экстраординарная) процессуальная форма кассационной и надзорной проверки судебных решений, исключительным качеством которой является наличие предварительного изучения кассационных, надзорных жалоб (ст. 401.7-401.11; ст. 412.5-412.8 УПК);

основания кассационных и надзорных жалоб, которые одновременно являются основаниями к отмене (изменению), вступивших в законную силу актов суда, нормативно разделенные на нарушения существенного и фундаментального характера (ст. 401.15; ст. 412.9 УПК);

Именно такая модель гарантирующих res judicata условий, обусловлена практикой ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ. Так, в отношении непосредственного предмета исследования экстраординарных судебных производств Европейский Суд, в Постановлении от 24 июля 2003 г. по делу «Рябых против Российской Федерации» выразил позицию, что полномочия вышестоящих судебных инстанций должны осуществляться исключительно в целях исправления судебных ошибок, неправильного отправления правосудия, тем самым, предотвращая повторное рассмотрение дела по существу.

О необходимости наличия ограниченных сроков обжалования вступивших в законную силу судебных решений, обеспечивающих соблюдение принципа правовой определенности (res judicata) в юрисдикциях Высоких Договаривающихся Государств, Европейский Суд изложил в Постановлении от 28 октября 1999 г. по делу «Брумареску против Румынии». Обращая внимание на полномочия Генерального прокурора Румынии требовать отмены окончательного и уже исполненного судебного решения вне всякой зависимости от процессуальных сроков, Суд подчеркнул, «… что осуществление этого права является неограниченным по времени и, таким образом, судебные решения могут подвергаться сомнению бесконечно». Согласно правовой позиции ЕСПЧ, подобная ситуация в аспекте res judicata является недопустимой.

Функциональная связь и взаимообусловленность оснований к отмене вступивших в законную силу судебных решений и принципа правовой определенности (res judicata) подробно раскрыта Конституционным Судом РФ. В Постановлении от 17 июля 2002 г. №13-П Суд обращает внимание, что, исходя из требований Конституции РФ и Конвенции о защите прав человека, законодатель, «…предусматривая возможность отмены вступившего в законную силу приговора и пересмотра уголовного дела, обязан сформулировать точные и четкие критерии и основания подобной отмены, с учетом того, что речь идет о таком решении судебной власти, которое уже вступило в законную силу и которым, следовательно, окончательно решены вопросы о виновности лица и мере наказания».

Интерес вызывает и институт предварительного изучения кассационных и надзорных жалоб (ст. 401.7-401.11; ст. 412.5-412.8 УПК РФ), единолично судьями судов субъектов и Верховного Суда РФ. Правовая природа этой процедуры раскрыта Конституционным Судом РФ в нескольких взаимосвязанных постановлениях. В Постановлении от 5 февраля 2007 № 2-П Суд отмечает, что «…введение данной предварительной процедуры, на которую не распространяются некоторые обязательные для иных судебных процедур процессуальные правила — об извещении и вызове сторон, о проведении судебного заседания и др., обусловлено целью обеспечить баланс публичного и частного интересов, не допустить превращение суда надзорной инстанции в обычную (ординарную) судебную инстанцию и исключить явно необоснованные обращения».

В Постановлении от 25 марта 2014 года № 8-П КС окончательно укоренил свою позицию, пояснив и дополнив, что анализируемая процедура призвана не допустить передачу в суд явно необоснованных обращений и выявить наличие фундаментальных нарушений закона, влекущих пересмотр вступивших в законную силу судебных решений.

Помимо проверки самой сути жалобы на предмет её приемлемости, доктрина, также, склонна располагать, что гарантии стабильности судебных актов на стадии предварительной проверки достигаются, в том числе, путем установления законодателем формальных требований к кассационным и надзорным жалобам. К таковым следует относить: обязательное содержание жалобы (ст. 401.4; 412.3 УПК), наличие полномочий жалобщика (ч. 1 ст. 401.2, п. 2 ч. 1 ст. 412.4 УПК), условие инстанционности (ст. 401.3. УПК). В случае если эти требования не соблюдены, то, в зависимости от конкретной стадии применяются последствия ч. 2 ст. 401.5 или ч. 2 ст. 412.4 УПК РФ.

Из приведенного можно заключить, что выделенный перечень гарантий res judicata является не столько итогом доктринальных изысканий судей ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ, сколько объективным выражением обусловленных практикой факторов, требующих достижения справедливости судопроизводства, которое, как мы выяснили, невозможно без обеспечения неопровержимости судебных решений и стабильности правоотношений.

Римский афоризм гласит: «errare humanum est», что в переводе с латыни означает, что человеку свойственно ошибаться. Люди в судейских мантиях исключением не являются. Противоречивость человеческой деятельность и несовершенство разума должны учитываться законодателем для построения такой правовой материи, которая бы данные грани учитывала. Безусловно, принцип правовой определенности (res judicata) не является, своего рода, панацеей, безупречно обеспечивающей справедливость судопроизводства. Напротив, абсолютизация данного принципа (особенно, в его исконно-римской трактовке) предполагает полный запрет на обжалование вступивших в законную силу судебных решений, независимо от характера допущенных нарушений. Наличие такого радикализма в процессуальном законодательстве, помимо нивелирования международных стандартов, просто обезличивала бы гарантию обеспечения прав и законных интересов человека (ст. 2; ч. 1 ст. 17 Конституции РФ), в частности, гарантию права на судебную защиту (ч. 1 ст. 46 Конституции РФ). К тому же, абсолютизация res judicata поставила бы под сомнение целесообразность существования таких процессуальных стадий как кассация и надзор, сводя на нет всю их функциональную составляющую. Следует напомнить и то, что именно судам кассационных и надзорной инстанций отводиться главная роль в обеспечении единства, корректировке и обобщении судебной практики (ст. 126 Конституции РФ; п. 1 ч. 7 ст. 2 ФКЗ от 05.02.2014 № 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации»; п. 4 ч. 3 ст. 26 ФКЗ от 07.02.2011 № 1-ФКЗ «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации»). Данной функции, имеющей важное социально-политическое значение, просто бы не существовало, если бы правовая система распространяла действие res judicata на институты российского законодательства в его сугубо буквальной форме.

Именно поэтому, отправление правосудия испытывает влияние двух взаимосвязанных, но противоположных по направленности факторов. С одной стороны, судебный процесс должен привести к окончательному разрешению дела с тем, чтобы придать спорным отношениям необходимую стабильность. В то же время, Конституцией РФ (ч. 1 ст. 46) гарантируется судебная защита прав и свобод человека, которая предполагает защиту, в том числе и от судебных ошибок и произвола. В связи с этим, заинтересованным лицам законодательно предоставляется возможность добиваться исправления допущенных судами ошибок. Посему мы согласны с суждением Конституционного Суда РФ, указавшим, что законодатель должен устанавливать такие институциональные и процедурные условия пересмотра вступивших в законную силу судебных постановлений, которые отвечали бы требованиям процессуальной эффективности, экономии в использовании средств правовой защиты и прозрачности осуществления правосудия. Иными словами, проблема состоит в установлении оптимального баланса между двумя диалектически взаимосвязанными идеями: принципа правовой определенности (res judicata) и конституционной гарантии права на судебную защиту (ч. 1 ст. 46 Конституции РФ).

Исследуемые категории res judicata и права на судебную защиту, как мы уже выяснили, на определенных процессуальных стадиях взаимоисключают друг друга. Их формальное единство в кассационных и надзорных инстанциях для законодателя является определенным вызовом, разрешение которого должно явить такой нормативный консенсус, который, вобрав положительные свойства каждого, не допуская институциональных искажений, учитывал бы первостепенную важность прав и законных интересов личности (ст. 2 Конституции). При этом следует признать, что при всей противоречивости принципа правовой определенности (res judicata) и права на судебную защиту, они парадоксально обусловливают существование и реализацию друг друга. В этой связи, И.С. Дикарев справедливо подмечает, что «право на судебную защиту обеспечивает заинтересованным лицам возможность добиваться исправления судебных ошибок и восстановления нарушенной справедливости, тогда как принцип правовой определенности придаёт судебной защите реальный характер, гарантируя стабильность окончательных судебных решений, неизменность установленных судом правоотношений». Принципиальное отличие такого подхода выражается в том, что правовая определенность уже рассматривается не в качестве противопоставления конституционной гарантии права на судебную защиту, а как необходимое условие её реального действия. Именно поэтому целесообразность поиска консенсуса между двумя фундаментальными началами и должна вызывать насущную необходимость у законодателя. Не обеспечив одно, не получится достичь другого.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Заказать диплом

Казалось бы, законодатель встал на путь приведения процессуальной формы в соответствие с международными стандартами справедливого судопроизводства. Наряду с методологически идентичным Федеральным законом от 9 декабря 2010 г. № 353-ФЗ, ФЗ от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ ознаменовывал широкомасштабную реформу проверочных производств. В УПК РФ были внесены новые главы 45.1, 47.1 и 48.1, соответственно посвященные пересмотру судебных решений в апелляционном, кассационном и надзорном порядке. Юридическим сообществом предполагалось, что новеллы, вобрав в себя неоднократную критику со стороны ЕСПЧ, кардинально реформируют процессуальную форму пересмотра судебных решений вступивших в законную силу, приведя её в соответствие с Конвенцией о защите прав человека и основных свобод (далее — ЕКПЧ) и актами её официального толкования.

Формально новации коснулись буквально каждого элемента ранее действующей процессуальной формы, включая: 1) предмет кассационного и надзорного разбирательства; 2) сроки обжалования; 3) основания к отмене судебных решений в экстраординарных порядках. В итоге ожидалось эволюционное возвращение к классической континентальной кассации, образцово демонстрирующей уважение к принципу res judicata и, полагаем, оптимально балансирующее с его практически антиномичной идеей гарантии судебной защиты.

К сожалению, действующее на данный момент правовое регулирование продолжает претворять в жизнь тенденции постепенного ухода от баланса этих фундаментальных идей, последовательно материализуя уже анахроничные для российской правовой системы идеи непропорционального преобладания интересов публичных над интересами частными. Более того, с каждым годом принимаются нормативно-правовые акты, которые всё больше отдаляют законодательство от приемлемого для российской правовой системы консенсуса между принципами правовой определенности (res judicata) и гарантией права на судебную защиту. Об этих обстоятельствах можно уже говорить как о пагубной тенденции, способствующей не иначе как деградации нового российского процессуального законодательства в апробированные негативным опытом старые институты советского образца.

Глава 2. Имплементация принципа правовой определенности в обновленной процессуальной форме кассации и надзора по уголовным делам

2.1 Предмет и сроки кассационного и надзорного обжалования в процессуальной форме Федерального закона от 29 декабря 2010 г. № 433-ФЗ

1. Предмет проверки. По смыслу ст. 401.1 и ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ, суды кассационной и надзорной инстанций проверяют по жалобам, представлениям заинтересованных лиц исключительно свойства законности приговора, иного решения. Разобраться в практической значимости немногословных положений закона нам помогут разъяснения Пленума Верховного Суда отраженные в Постановлении от 28 января 2014 г. №2. Согласно п. 10 указанного постановления под законностью следует понимать правильность применения норм уголовного и уголовно-процессуального права, т.е. исключительно проверку вопросов права. С учетом этих обстоятельств вопросы факта, т.е. правильность установления фактических обстоятельств дела в предмет исследования кассационных, надзорных инстанций отныне не входит. Иными словами, пленум в данных положениях утвердил, пожалуй, главный концепт экстраординарных проверочных производств, юридическая природа которых больше не предполагает проверку вступивших в силу актов суда на предмет их обоснованности и справедливости. В целом, подобный подход законодателя представляется правильным и соответствующим международным стандартам и, в частности, идее правовой определенности (res judicata).

К тому же, на особый предмет проверки в экстраординарных стадиях процесса указывает КС РФ, который исходит из того, что стабильность вступивших в законную силу актов обусловливает перенос основного бремени пересмотра решений судов на ординарные судебные инстанции. Собственно говоря, российский законодатель так и поступил, отнеся всестороннюю юридико-фактического проверку судебных решений, не вступивших в законную силу, к компетенции судов, проверяющих акты в апелляционном порядке (ст. 389.9 УПК).

Как бы ясно ни была выражена законодательная воля в ст. 401.1 (ч. 2 ст. 412.1) УПК, противоречия, объективно возникающие с развитием судебной практики, всё же, имею место быть. В абз. 3 п. 10 Постановления № 2 Пленум указал, что жалобы, апеллирующие к несправедливости приговора, по которому было назначено наказание, не соответствующее тяжести преступления, личности осужденного, или по которому судом назначено несправедливое наказание вследствие его чрезмерной мягкости либо чрезмерной суровости подлежат проверке судом кассационной инстанции в случае, если такое решение суда явилось следствием неправильного применения норм Общей части Уголовного кодекса РФ (например, положений статьи 60 УК РФ).

Означает ли это, что Пленум, вопреки буквальному смыслу нормы 401.1 УПК, фактически легализует справедливость судебного решения в качестве составного элемента экстраординарной проверки? Ещё большую неясность в рассматриваемом разъяснении вселяет неоднозначная ссылка пленума на норму ч. 2 ст. 389.18 УПК РФ, посвященной одному из оснований отмены судебного решения на стадии апелляции. На первый взгляд, в разбираемом разъяснении Пленум допускает подмену своих же тезисов, в одном случае, подтверждая, что только законность является надлежащим предметом оценки кассационной инстанции; в другом, уже с легкостью апеллируя к оценке справедливости, вуалируя её неправильным применением норм Общей части Уголовного кодекса РФ. Не вдаваясь в глубину вопроса о соотношении законности и справедливости, обозначим лишь, что эти категории содержательно не одинаковы. Законность — принцип сугубо юридический, который предполагает строгое и беспрекословное соблюдение буквы закона. Справедливость — явление нравственно-психологическое, зависящее от бесчисленного множества социальных и культурных факторов, а поэтому куда более пространное, нежели чем законность. Несмотря на наличествование в научном обиходе позиции о концептуальном тождестве законности и справедливости, всё же целесообразней исходить из неравнозначности данных положений. В том числе и в силу того, что законность принципиально не приемлет отступления от буквы общеобязательных норм, в то время как справедливость во многом зависит от дискреционных полномочий независимого судьи. Предполагаем, что таким подходом руководствовался законодатель, нормативно разграничив законность и справедливость в ст. 389.9 УПК РФ, регулирующего предмет проверки судов апелляционной инстанции. Однако вопрос о том, почему же законодатель в нормах ст. 389.18 УПК РФ всё же допускает слияние таких оснований пересмотра судебных решений (в апелляционном порядке) как несправедливость приговора и неправильное применение уголовного закона остается открытым. Видимо, в данном случае, имеет место алогизм, типичный для проверочных стадий, урегулированных ФЗ № 433-ФЗ.

Разъяснения Пленума, учитывая их фактически императивный характер для судов, не могли не оставить отпечаток на судебной практике. Как следствие, это привело к тому, что суды стали активно вникать фактическую сторону вступивших в законную силу приговоров. К примеру, Президиум Оренбургского областного суда в Постановлении от 21 марта 2016 г. № 44у-48/2016 отмечает, что «по смыслу ст. 401.1 УПК РФ вопрос о несоответствии назначенного наказания тяжести преступления, личности осужденного, а также о его чрезмерной суровости подлежит проверке судом кассационной инстанции только в случае, если такое решение суда явилось следствием неправильного применения норм Общей части Уголовного кодекса РФ». Согласно п. 1 ст. 297 УПК РФ приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. Обратим внимание, что норма довольно абстрактна и является не более чем декларацией, взывающей судей к вынесению справедливых и правосудных приговоров (ст. 6 УК РФ). Понять нарушен ли принцип справедливости, мы можем, как правило, посредством выявления нарушения норм, конкретно предписывающих особенности процессуальной формы или правила назначения наказания. Однако судам кассационной инстанции совершенно не мешает со ссылкой на упомянутые декларативные нормы (как правило, ст. 60 УК РФ и ст. 297 УПК РФ) изменять размер наказания, мотивируя внесенные поправки несправедливостью приговора. Как известно, процессуальная форма производства по вступившим в законную силу приговорам (иным судебным решениям) не предполагает судебного следствия: доказательства судом не исследуются, соответственно, у судьи не может возникнуть внутренняя убежденность относительно степени вины осужденного, достаточная для того, чтобы достоверно определить размер справедливого наказания. Судья экстраординарных проверочных производств (стадий кассации и надзора) принимает фактическую сторону приговора как данность, нормативно ограничиваясь исключительно юридической квалификацией ранее уже установленных фактов (ст.ст. 401.1; 412.1 УПК РФ). Именно поэтому, обоснование изменений в приговоре в части размера наказания мотивировав их ссылкой на исходные и абстрактные положения законодательства является нарушением правовой определенности (res judicata) вступившего в силу окончательного судебного акта, поскольку, как неоднократно подчёркивал Европейский Суд «одна лишь возможность двух взглядов по делу не может служить основанием для пересмотра вступившего в силу окончательного решения». Примечательно, но региональные суды восприняли описанную ситуацию как, своего рода, аксиому для включения в предмет проверки свойства справедливости постановленных приговоров. Аналогичных воззрений придерживается и Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ.

При всём этом, не хотелось бы абсолютизировать негативный эффект разъяснений высшей судебной инстанции в настоящей работе. Как представляется, провести условную разграничивающую черту между законностью и справедливостью довольно сложно — в независимом друг от друга состоянии, объективно, они просто не имеют смысла и не достигают своих исходных целей. Более того, уголовно-правовая справедливость (ст. 6 УК РФ), заключающаяся в недопущении чрезмерно строгих или мягких наказаний, имеет формально определенный механизм реализации, имплементацию которого мы можем видеть в статьях Уголовного Кодекса. Характерным примером является институт смягчающих наказание обстоятельств, в ряде (но не во всех) случаях прямо ставящих размер наказания в зависимость от установления их судом. Так, согласно ч. 1 ст. 62 УК РФ: «При наличии смягчающих обстоятельств, предусмотренных пунктами «и» и (или) «к» части первой статьи 61 настоящего Кодекса, и отсутствии отягчающих обстоятельств срок или размер наказания не могут превышать двух третей максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса». Полагаем данный пример является наиболее приемлемым для демонстрации имманентной взаимообусловленности законности и справедливости, который, является, своего рода, «лакмусовой бумажкой», позволяющей нам идентифицировать неразрывно и юридическую правильность решения и его справедливость. Поэтому мы вынуждены согласиться с уже устоявшейся тенденцией в судебной практике экстраординарных производств по приведению судебных решений в соответствие со статьей 62 УК РФ, в довольно распространенных случаях установления судами, рассматривающих дело по существу, смягчающих обстоятельств (пунктов «и» и «к» ст. 61 УК РФ), однако, вопреки недвусмысленному предписанию законодателя, назначения максимально возможного наказания, предписываемого соответствующей нормой УК РФ. правовой определенность кассационный судебный

Активно суды апеллируют и к фактической обоснованности приговоров. Так, в Постановлении от 14.03.2016 по делу № 44у-45/2016, Президиум Оренбургского областного суда произвел полную оценку доказательств по истребованному уголовному делу, досконально рассмотрев на предмет достоверности свидетельские показания по делу, материалы оперативно-розыскной деятельности и вещественные доказательства, тем самым, по сути, вникнув в обсуждение вопросов доказанности/недоказанности обвинения, нормативно исключенных из предмета оценки кассационных инстанций. Суды (в «отказных» постановлениях) так же регулярно ссылаются «на правильность установленных фактических обстоятельств совершенного преступления, как основанных на совокупности собранных и всесторонне исследованных в судебном в судебном заседании доказательств». Не совсем понятно, каким образом суды вообще могут делать подобные выводы, при нормативном отсутствии в кассационной инстанции следственных механизмов оценки доказательств и соответствующих полномочий.

Хотелось бы подчеркнуть, рассмотренное выше нисколько не умаляет важности точного установления фактических обстоятельств уголовного дела, корректно назначенного наказания, правильного и всестороннего исследования доказательств. Однако для проверки последних есть самостоятельная апелляционная стадия, введенная законодателем для производства полного юридико-фактического анализа приговоров и иных решений. В отличие от ординарной апелляции, кассация и надзор — стадии экстраординарные, в которых отмеченные обстоятельства уже не могут рассматриваться в качестве непосредственного предмета исследования, даже если они ловко прикрыты «личиной» проверки законности. Иное бы означало фактическое превращение кассации и надзора в ещё одну ординарную стадию, что вступает в противоречие с международными стандартами, аннулирует смысл реформ и, что самое главное, правовую определенность уже вступивших в силу судебных решений.

Напомним, что предмет исследования — является важнейшим элементом экстраординарных проверочных производств, определяющий процедурный порядок и задающий вектор для практики применения соответствующих процессуальных норм. Поэтому его неправильное установление (в том числе, неправильная трактовка) в законодательстве может повлечь неизгладимые последствия, в нашем случае, выражающиеся в латентном игнорировании законодателем принципа правовой определенности (res judicata) и пренебрежении актами международного правосудия.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Заказать диплом

2. Сроки кассационного, надзорного обжалования. Ранее указывалось на весомую значимость пресекательных сроков обжалования для обеспечения стабильности вступивших в законную силу судебных решений. Многократно это отмечал и Европейский Суд, подчеркивая, что процедуры, допускающие неограниченное или весьма протяженное по времени обжалование судебных решений, в том числе неопределенность сроков рассмотрения дел в экстраординарных стадиях ведут к неопределенности и нестабильности окончательных решений и несовместимы с принципом правовой определенности.

В первоначальной редакции ст. 401.2 Закона № 433-ФЗ УПК РФ содержалась часть 3, устанавливающая годичный срок (с правом восстановления) для кассационного обжалования вступивших в законную силу судебных решений. Поскольку кассационное производство по действующему УПК РФ основывается на принципе инстанционности, для полноты соблюдения международно-правых норм и обеспечения принципа правовой определенности (res judicata) требовалось, чтобы годичный срок кассационного обжалования был единым для двух возможных кассационных инстанций. Тем не менее, Пленум посчитал иначе. В абз 2 п. 7 Постановления от 28 января 2014 г. №2 указав, что если вступившее в силу судебное решение являлось объектом кассационного рассмотрения в суде субъекта РФ, то годичный срок следует исчислять со дня вступления в законную силу постановления президиума соответствующего суда. Данное разъяснение вызвало ряд возражений в юридической периодике; Пленум в очередной раз обвинялся в не свойственной ему нормотворческой деятельности, следствием которой являлось возникновение двух самостоятельных процессуальных сроков обжалования вступивших в законную силу решений на стадии кассации.

Справедливости ради, правда, отметим, что Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 03.03.2015 № 9 спорные разъяснения абз. 2 п. 7 были устранены. Однако указанные изменения в позиции Пленума связаны отнюдь не с переменами в правосознании судей высшей судебной инстанции. Дело в том, что Федеральным законом от 31 декабря 2014 г. № 518-ФЗ (далее — ФЗ № 518-ФЗ) ч. 3 ст. 401.2 УПК РФ была признана утратившей силу. Поэтому Пленум был просто вынужден внести соответствующие, по сути, «технические» поправки в свои разъяснения.

Таким образом, после вступления в силу ФЗ № 518-ФЗ потенциальная возможность обжалования судебных решений в кассационном порядке больше не связана пресекательными сроками. Исключение составляет ст. 401.6 УПК РФ, в которой установлен годичный срок (без права восстановления) для обжалования судебных решений в кассации по основаниям, влекущим ухудшение положения осужденного (оправданного). Впрочем, намеченные тенденции не исключают в скором времени устранения и этого срока.

Законодатель в ФЗ № 518-ФЗ предпочел не останавливаться только лишь на одной кассации, внеся аналогичные поправки в положения гл. 48.1. УПК РФ, регулирующие производство в надзорной инстанции. Так, после соответствующих изменений, из ст. 412.2 УПК РФ исключено императивное требование о годичном сроке, в течение которого возможно обжалование судебных решений в порядке надзора. Означает ли это, что надзор по образу кассации также лишен процессуальных сроков обжалования? Ответ на этот вопрос был бы очевиден, если бы не анахронизм в виде п. 3 ч. 1 ст. 412.4 УПК РФ, в котором пропуск срока обжалования в надзорном порядке до сих пор рассматривается в качестве безусловного основания возвращения жалобы лицу её подавшему. В литературе обоснованно отмечается, что, скорее всего, это положение сохранилось в силу неудачной юридической техники внесения изменений в закон. Тем не менее, нерешенным остаётся вопрос, что же делать с жалобами (представлениями), поданными по истечении года и содержащие основания к ухудшению положения осужденного (оправданного) лица. Есть мнение, что наиболее целесообразным выходом из сложившейся ситуации будет применение аналогии упоминаемого положения ст. 401.6 УПК РФ. Иными словами — п. 3 ч. 1 ст. 412.4. УПК РФ должен применяться лишь к надзорным жалобам, представлениям, поданным по мотивам ухудшения положения осужденного в срок, превышающий год, с момента вступления решения в законную силу.

Исходя из буквального смысла закона, в данный момент мы имеем полное отсутствие процессуальных сроков обжалования судебных решений в надзорной инстанции. Поэтому, не понятна и цель законодательного регулирования, допускающая такого рода логические погрешности: стремиться ли законодатель хотя бы частично в надзорном порядке остаться верным res judicata (как в кассации) или, во что бы то ни стало, предоставляет лицам неограниченное право на судебную защиту. Или же таким образом законодатель стремится достичь искомого баланса между принципами res judicata и гарантии права на судебную защиту? К сожалению, мы в любом случае получаем отсутствие процессуальных сроков экстраординарных стадий и производную от него нестабильность правоотношений, которые могут бесконечно корректироваться вне всякой зависимости от истекшего срока. Как это ни парадоксально, но и эффективности судебной защиты в условиях постоянной опасности отмены окончательного судебного акта совсем не усматривается.

Заметим, что для кассационного обжалования в Верховный Суд РФ установлена дополнительная законодательная опция, позволяющая преодолеть отказное постановление судьи Верховного Суда РФ, вынесенное им единолично и без участия заинтересованных лиц. Согласно ч. 3 ст. 401.8 (ч. 3 ст. 412.5) УПК РФ Председатель Верховного Суда РФ, его заместитель имеют право не согласиться с постановлением судьи Верховного Суда РФ об отказе в передаче кассационной (надзорной) жалобы, представления для рассмотрения в судебном заседании и вынести постановление об отмене такого постановления и о передаче кассационной (надзорной) жалобы, представления с уголовным делом для рассмотрения в судебном заседании. По своей правовой природе, указанные полномочия должностных лиц высшей судебной инстанции являются дополнительным механизмом обжалования вступивших в законную силу судебных решений. Не отрицает это Конституционный Суд, который в своих решениях называет эти полномочия не иначе как «дополнительной гарантией права на пересмотр вступившего в законную силу приговора».

При этом Председатель Верховного Суда, его заместитель не вправе действовать ex officio (как это может показаться по буквальному смыслу закона). Указанные должностные лица действуют только на основании обращений заинтересованных лиц. Иное бы означало наделение судебной власти несвойственными ей функциями и ставило бы под сомнение состязательный строй процесса (ст. 15 УПК РФ). В целом мы не отрицаем процессуальной значимости рассматриваемых полномочий, которые, хотя и не вполне согласуются с принципом res judicata, но, всё же, позволяют преодолеть погрешности анализа судебных решений «рядовых» судей. Как бы то ни было, существующий ныне процедурный механизм реализации данных полномочий не просто не согласуется с res judicata, но и искажает смысл судебной защиты, как таковой. Дело в том, что законодатель, продекларировав в ч. 3 ст. 401.8 (ч. 3 ст. 412.5) УПК РФ формальное наличие данных полномочий, видимо забыл обозначить все нюансы их процессуальной формы. В итоге, по смыслу закона, после единоличного вынесения отказного решения судьёй Верховного Суда РФ заинтересованные лица (в том числе со стороны обвинения) не связаны никакими процессуальными сроками для обращения к Председателю Верховного Суда РФ с требованием отмены необоснованного постановления об отказе в передачи кассационной (надзорной) жалобы, представления для рассмотрения в судебном заседании. Вопрос о том, почему данный законодательный пробел остался без разъяснения Пленума Верховного Суда РФ так же остаётся без ответа. Между тем, дискреционные полномочия указанных должностных лиц судебной системы уже неоднократно представали в качестве объекта оценки ЕСПЧ. Так в Решении Абрамян и Якубовские против РФ ЕСПЧ ещё раз подтвердил приверженность своему подходу, при котором «средства правовой защиты, зависящие от дискреционных полномочий государственных должностных лиц и не подчиняющиеся требованиям сроков, не являются средствами правовой защиты». Отмена судебных решений в такого рода судебных инстанциях в прецедентной практике ЕСПЧ продолжает рассматриваться в качестве нарушения п. 1 ст. 6 ЕКПЧ в аспекте противоречия принципу правовой определенности (res judicata).

2.2 Инстанционный порядок кассации и надзора по уголовным делам в аспекте его соответствия стандартам res judicata

Действующий до введения в действие Закона от 29 декабря 2010 г. процессуальный порядок в своих ключевых аспектах сформировался, базируясь на советском влиянии многоуровневых проверок вступивших в законную силу судебных решений. Современная процедура пересмотра окончательных актов суда является исторически обусловленным преемником, действовавшего на протяжении полувековой советской и современной российской истории надзорного порядка. Характерной особенностью этого порядка являлась сложная трёхэтапная структура производства, состоящая из 1) рассмотрения жалоб (представлений); 2) изучения дела и в необходимых случаях принесения надзорного протеста уполномоченным субъектом; 3) непосредственно рассмотрения дела в судебном заседании надзорной инстанции.

Три уровня надзорной проверки были конвенционально тождественны с существующей в настоящий момент процессуальной формой: жалобы последовательно подавались в президиумы территориальных судов, Судебную коллегию по уголовным делам Верховного Суда РФ и Президиум Верховного Суда РФ. В таком виде, существующий в прошлом надзорный порядок (по сути, советского образца) неоднократно становился объектом критики со стороны ЕСПЧ, апеллирующего к правовой неопределенности данного порядка, в связи с тем, что вступившие в силу судебные решения могут оспариваться в нескольких последовательных надзорных инстанциях неоднократно.

С введением в действие Закона № 433-ФЗ структура пересмотра вступивших в законную силу судебных решений изменила свой облик. Во-первых, апелляционная проверка распространена на все судебные акты. Привычная ординарная кассация, наряду с надзором теперь являются чрезвычайными средствами правовой защиты со специальным предметом и основаниями проверки. При этом масштабные по своей сути реформы практически не коснулись судоустройства. Две начальные надзорные инстанции, которые базировались в президиумах территориальных судов и судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ, после реформ стали инстанциями кассационными и только за Президиумом Верховного Суда РФ законодатель оставил его привычные надзорные функции, при конвенциональном тождестве процессуальной формы актуальных кассации и надзора.

В литературе стали появляться резонные сомнения относительно целесообразности введенной законодателем инстанционной многократности кассационной проверки. А.С. Омарова отмечает, что возможная неоднократность вряд ли свидетельствует о достаточном уважении принципа правовой определенности, который, по смыслу Европейской конвенции должен сдерживать вмешательство в судебные решения, вступившие в законную силу, даже если речь идет о пересмотре вопросов права. К тому же, не вполне ясно каким образом многократность кассационной проверки отвечает интересам процессуальной экономии, признанной доктриной, Конституционным Судом РФ и Пленумом ВС РФ как позволяющей избежать неоправданного использования временных, финансовых и кадровых ресурсов органов судебной власти государства.

В то же время, имеются и сторонники многократной проверки вступивших в силу судебных решений. И.С. Дикарев, ссылаясь на ч. 1 ст. 46 Конституции РФ, рассматривает неоднократность пересмотра в качестве гарантии-условия конституционного права личности на судебную защиту, которая, в свою очередь, выступает одним из регуляторов баланса двух ключевых для пересмотра вступивших в законную силу судебных решений принципов — правовой определенности и права на судебную защиту. С подобным подходом мы согласиться не можем: модель «классической» континентальной кассации, к которой, казалось бы, законодательство стремилось подойти вплотную после проведения реформ, не предполагает возможности многократной проверки решений обладающих статусом res judicata. Этому утверждению корреспондируют судоустройственные порядки ведущих государств доктрины континентального права (Франции, Германии, Италии), юрисдикции которых не одно десятилетие в качестве чрезвычайной судебной инстанции предусматривают единые кассационные инстанции, рассматривающие окончательные судебные акты.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Подробнее

Более того, системную ошибку выдаёт логическая несогласованность многоуровневости кассационной и надзорной проверки с правилами подсудности уголовных дел разным звеньям системы судов общей юрисдикции. Как итог, получилась ситуация, при которой чем выше стоит суд, рассматривающий уголовное дело по первой инстанции, тем меньше процессуальных возможностей для исправления ошибки. Так, получается, что приговоры, вынесенные мировыми судьями, могут пройти четыре уровня судебной проверки (апелляция, кассация в президиуме суда субъекта, кассация в ВС РФ и надзор), в то время как приговоры, вынесенные по наиболее сложным делам, подсудным судам уровня субъекта, всего две инстанции (апелляция и надзор) законодательно допустимы для производства проверки. В таких нормативных условиях едва ли удаётся усмотреть логику, в рамках которой незначительным делам частного обвинения о преступлениях небольшой тяжести законом предоставляются такого рода привилегии, а по делам, казалось бы, повышенной общественной значимости приходится довольствоваться, по сути, вдвое меньшей защитой.

Впрочем, если пересмотр окончательных судебных актов в кассации, хотя бы теоретически имеет логическое завершение, в практически идентичной стадии надзора неопределенность в этом вопросе приобретает вовсе одиозные рамки. По смыслу п. 5 ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ, в полномочия Президиума Верховного Суда РФ входит проверка своих же (вступивших в силу) постановлений, вынесенных по надзорным жалобам. Поскольку разъяснений к этому полномочию Президиума ни законодатель, ни Пленум Верховного Суда РФ не дают, в доктрине стали появляться мотивированные гипотезы, что исключительное, по сути, право Президиума формально является не просто неоднократным, а вовсе безграничным. В частности Н.Н. Ковтун отмечает, что данная норма допускает повторную проверку постановленных актов суда в одной и той же судебной инстанции, ибо иной надзорной инстанции в структуре судебной системы Российской Федерации просто нет. Резюмируя, автор подчеркивает, что в итоге правило res judicata для данного производства выглядит не более чем надуманной фикцией. Схожих позиций придерживается К.В. Ивасенко, обращая внимание, что фактически разрешенная УПК РФ проверка Президиумом Верховного Суда РФ своих же надзорных постановлений представляет собой производство, направленное на переоценку ранее сделанных выводов на основе повторного рассмотрения уже исследованных ранее материалов дела.

Несмотря на неоднократную критику со стороны юридического сообщества рассматриваемых полномочий Президиума, как неоправданного посягательства на принцип res judicata, Конституционный Суд РФ встал на сторону действующего правового регулирования, осмысляя п. 5 ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ «в качестве дополнительного способа исправления возможной судебной ошибки и обеспечения законности судебных решений» или же, как дополнительную гарантию законности и обоснованности судебных решений суда надзорной инстанции. Но, думается, что Конституционный Суд РФ, оправдывая анализируемые полномочия Президиума, забывает о собственных неоднократно цитируемых правовых позициях, суть которых сводится к тому, что использование механизма пересмотра судебных решений, вступивших в законную силу, только в целях проведения повторного рассмотрения недопустимо и является грубым нарушением принципа res judicata.

Сомнительна и роль многократности проверки в качестве балансирующего звена между принципом правовой определенности и гарантией права на судебную защиту. Интересно, каким образом в данном случае достигается баланс, в нормативных условиях, когда законность окончательного вступившего в законную силу судебного акта может подвергаться сомнению бесконечное множество раз? В данном случае мы видим ни что иное как бескомпромиссную абсолютизацию возможности подвергнуть окончательное решение сомнению. Как это ни парадоксально, но многократность проверки нивелирует все, признаваемые и раскрытые Конституционным Судом РФ положительные свойства судебной защиты. Учитывая динамичную изменчивость судебной практики, официальных разъяснений, вполне реальна ситуация, когда Президиум Верховного Суда РФ, в порядке проверки своих же постановлений начнет их отменять (изменять), ориентируясь на принципиально новые реалии правовой жизни государства; для этого уже созданы все условия. Более того, хотелось бы напомнить, что Федеральным законом № 518-ФЗ de jure был упразднен единый для обвинения и защиты пресекательный срок на подачу надзорных жалоб (представлений), что создаёт нормативную картину, в которой стороне обвинения формально ничего не мешает подавать надзорные представления к ухудшению положения осужденного лица бесконечное множество раз, вне зависимости от истекшего с момента вступления приговора в законную силу срока. Ни это ли есть иллюзорность подлинной судебной защиты, от которой Конституция РФ стремится огородить? В контексте многократности проверки, в настоящий момент именно о такой стабильности окончательных и вступивших в силу судебных решений приходится вести речь.

Также, не вполне поддаётся объяснению и институциональная роль Президиума Верховного Суда в качестве экстраординарной надзорной инстанции. Причиной тому служит абсолютно тождественная процессуальная форма современных кассации и надзора: идентичный предмет проверки (ст. 401.1 и ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ), полное тождество в перечне управомоченных субъектов обжалования (ч. 1,2 ст. 401.2 и ч. 1 ст. 412.1 УПК РФ), абсолютно идентичная процессуальная форма предварительного изучения кассационной или надзорной жалобы (ст. 401.7 и ст. 412.5 УПК РФ), единые основания пересмотра (ст. 401.15 и ст. 412.9 УПК РФ). В виду этого вынуждены согласиться с Л.В. Головко, который утверждает, что надзорный пересмотр в ряде случаев будет не дополнять кассационное производство, а восполнять его отсутствие.

В свою очередь, как нам представляется, наиболее целесообразным, соответствующим международным стандартам и сбалансированным вариантом будет нормативная ликвидация полномочий Президиума, прописанных в п. 5 ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ и упразднение компетенции на кассационное рассмотрение президиумов региональных судов. Тем самым, предлагается сократить количество кассационных инстанций до единственной судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ. В целом, процессуальная форма надзора как самостоятельной стадии, на наш взгляд, никакой концептуальной самостоятельности не имеет, что делает эту стадию несколько нецелесообразной. Тем не менее, не следует забывать об особенностях подсудности дел, которые рассматриваются по первой инстанции судами уровня субъекта федерации: мы выяснили, что право на надзор для данной категории дел является единственной возможностью исправить ошибку в правосудии после вступления судебного решения в законную силу. В данной связи надзорные полномочия Президиума Верховного Суда необходимо ограничить исключительно исследованием судебных решений, вынесенных по уголовным делам, подсудным судам уровня субъекта РФ, при нормативном исключении полномочий рассматривать определения Судебной коллегии по уголовным делам (делам военнослужащих), вынесенные ими в кассационном порядке (п. 5 ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ). Предложенная модель позволит создать логически стройную систему проверки уголовных дел по вступившим в законную силу судебным решениям, при которой «право на кассацию» будет обеспечено всем в равной мере и масштабе. С одной стороны, лицам будет обеспечено право на судебную защиту, дарованное им ст. 46 Конституции РФ, в ситуациях, когда серьёзные законные соображения перевешивают принцип и следствия правовой определенности, а также устранен явный алогизм, при котором количество возможных инстанций ставится в прямую зависимость от подсудности уголовного дела. Полагаем, таким образом удастся обеспечить равенство перед законом, несколько нивелированное действующей процессуальной формой (ст. 19 Конституции РФ). С другой стороны, будут созданы условия реального действия принципа res judicata, стабильности правоотношений, защиты авторитета судебной системы. Что самое главное, представляется, что такой подход послужит гарантией смены существующей иллюзорности судебной защиты на её подлинный конституционный характер.

2.3 Правовая определенность оснований кассационных и надзорных жалоб (представлений) в редакции Федерального закона от 3 июля 2016 г. № 322-ФЗ

Согласно статям 401.15 и 412.9 УПК РФ основаниями отмены или изменения приговора, определения или постановления суда при рассмотрении уголовного дела в кассационном и надзорном порядке являются существенные нарушения уголовного и (или) уголовно-процессуального закона, повлиявшие на исход дела, либо выявление данных, свидетельствующих о несоблюдении лицом условий и невыполнении им обязательств, предусмотренных досудебным соглашением о сотрудничестве. Первое основание (существенное нарушение уголовного и уголовно-процессуального закона) в целом справедливо, связано оно прямой обусловленностью данного основания с предметом оценки судов кассации и надзора, которое, как мы выяснили, не может выходить за рамки исследования законности приговора. Не подложный интерес у нас вызывает второе основание отмены судебного решения, введенное Федеральным законом от 3 июля 2016 г. № 322-ФЗ, а именно «выявление данных, свидетельствующих о несоблюдении лицом условий и невыполнении им обязательств, предусмотренных досудебным соглашением о сотрудничестве» с позиции избранного законодателем правового подхода и возможных последствий, которые данный подход может повлечь. Рассмотрим данную новеллу более подробно.

Федеральный закон от 3 июля 2016 г. № 322-ФЗ (далее — ФЗ от 03.07.2016 № 322) вступил в силу 15 июля 2016 г., утвердив комплекс поправок в Уголовно-процессуальный кодекс РФ. В целом, новеллы посвящены новому порядку заключения досудебного соглашения о сотрудничестве со стороной обвинения: процессуальной форме заключения и правовым последствиям его несоблюдения. В частности, поправки коснулись некоторых полномочий должностных лиц. Так, в ст. 317.3. УПК РФ добавлена новая часть 2.1., обязывающая прокурора разъяснять подозреваемому или обвиняемому, заявившему ходатайство о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве, что если в суде он откажется от дачи показаний в отношении соучастников преступления и иных лиц, совершивших преступление, то его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу против его самого. Среди прочего, в указанной части статьи 317.3. УПК РФ теперь предусматривается обязанность прокурора разъяснить подозреваемому или обвиняемому, что приговор может быть пересмотрен, если после назначения подсудимому наказания будет обнаружено, что он умышленно сообщил ложные сведения, умышленно скрыл от следствия какие-либо существенные сведения или им не соблюдены условия и не выполнены обязательства, предусмотренные досудебным соглашением о сотрудничестве.

Во исполнение и реализацию указанных нововведений, в качестве института возобновления производства по уголовному делу в связи с нарушением осужденным лицом досудебного соглашения о сотрудничестве, законодатель, в зависимость от момента выявления факта нарушения и подсудности уголовного дела, в ФЗ от 03.07.2016 № 322 избрал процессуальные формы апелляции, кассации или надзора. Как следствие, статьи 401.15 и 412.9 УПК РФ, регламентирующие основания отмены (изменения) судебных решений в кассации и надзоре, были дополнены новым основанием таким как «выявление данных, свидетельствующих о несоблюдении лицом условий и невыполнении им обязательств, предусмотренных досудебным соглашением о сотрудничестве».

Мотивы законодателя, распорядившегося дополнить основания отмены (изменения) судебного решения в кассационном и надзорном порядке принципиально новым для российского уголовно-процессуального законодательства юридическим фактом, вызывают особый интерес в свете образовавшегося дисбаланса процессуальной формы кассации и надзора, начало которому было положено рассматриваемыми положениями ФЗ от 03.07.2016 № 322. Полагаем, что методологически верно осмыслить отмеченный дисбаланс возможно с помощью четырёх взаимосвязанных вопросов, ответы на которые нам предстоит дать в рамках настоящего параграфа. Новеллы рассматриваемой части ФЗ от 03.07.2016 № 322 вызывают следующие вопросы:

·в чём заключается действительная правовая природа кассационной и надзорной стадий уголовного процесса?

·каков реальный предмет проверки судов кассационной и надзорной стадий уголовного процесса?

·в каком процессуальном порядке данные, свидетельствующие о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве, будут устанавливаться?

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Заказать диплом

·каким образом законодателю удастся не отступить от международно-правовых стандартов справедливости судопроизводства (обеспечить действие фундаментальных международно-правовых принципов non bis in idem и res judicata)?

Постараемся последовательно ответить на заданные вопросы и, на их основе, раскрыть предмет проблематики.

В чём заключается действительная правовая природа кассационной и надзорной стадий уголовного процесса? О правовой природе кассационной и надзорной стадий (обобщенно для гражданского и уголовного процесса) неоднократно упоминал Конституционный Суд Российской Федерации. Поэтому для ответа на текущий вопрос обратимся к его правоприменительной практике. В Определении от 17.09.2013 N 1335-О Конституционный Суд отметил, что процессуальные институты кассации и надзора предназначены для исправления судебных ошибок. Аналогично, Конституционный Суд в Определении от 05.02.2015 № 430-О уже специально для уголовного процесса указал, что «пересмотр в кассационном порядке вступивших в законную силу судебных актов (глава 47.1 УПК Российской Федерации) предусмотрен в качестве дополнительного способа исправления судебной ошибки и обеспечения законности судебных решений». Схожие правовые позиций Конституционный Суд излагал и в других своих постановлениях. О методологической сущности кассационной и надзорной стадий процесса как средства исправления ошибок юридического характера неоднократно отмечалось в доктрине.

Таким образом, цель (правовая природа) уголовных кассации и надзора заключается в исправлении исключительно субъективных погрешностей процессуальной формы, т.е. погрешностей которые в полной мере зависят от суда и судей (напр.: неправильная квалификация деяния, обоснование приговора недопустимыми доказательствами, не учет смягчающего обстоятельства при назначении наказания и т.д.). Методологически не корректно рассматривать в качестве ошибки не выявление судьями первой или апелляционной инстанции факта нарушения подсудимым условий досудебного соглашения о сотрудничестве при всех особенностях и исключениях производства в порядке гл. 40.1. УПК РФ. Именно поэтому Пленум Верховного Суда РФ в своих разъяснениях, равно как и судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда при отправлении правосудия, говоря об отмене (изменении) судебных решений в экстраординарных стадиях, указывают именно на «нарушения» процессуальной формы.

В рассматриваемом случае судья не может знать о нарушении подсудимым условий досудебного соглашения о сотрудничестве по объективным (от судьи не зависящим) обстоятельствам, предопределенным отсутствием данных об этих фактах у стороны обвинения, а также особенностями процессуальной формы гл. 40.1 УПК, которая не предполагает полноценного судебного следствия. В данной связи, невыявление факта несоблюдения (нарушения) досудебного соглашения о сотрудничестве при рассмотрении дела по существу не может объективироваться в качестве судебной ошибки или иного нарушения процессуальной формы.

Каков реальный предмет проверки судов кассационной и надзорной инстанции? Логично предположить, что прежде чем отменить приговор в связи с нарушением осуждённым условий досудебного соглашения о сотрудничестве, необходимо установить факт такого нарушения. И здесь мы невольно натыкаемся на коллизию, прямо вытекающую из специфики производства в экстраординарных судебных стадиях уголовного процесса. Дело в том, что предмет исследования судей кассационной и надзорной инстанций, согласно ст. 401.1. и ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ, ограничивается исключительно проверкой законности приговора. При этом под законностью, как нам разъясняет Пленум Верховного Суда РФ в Постановления от 28.01.2014 N 2, следует понимать правильность применения норм уголовного и норм уголовно-процессуального права (вопросы права). Далее, Пленум (в п. 10 Постановления от 28.01.2014 N 2) поясняет, что доводы кассационных жалобы, представления, если в них оспаривается правильность установления судом фактических обстоятельств дела (вопросы факта), проверке не подлежат.

Нарушение осужденным условий досудебного соглашения о сотрудничестве, по своей сути, не является вопросом правильности формальной квалификации деяния или вопросом соблюдения порядка отправления правосудия судом, т.е. не является вопросом права. Исследуемые обстоятельства являются вопросом фактической стороны процесса, которые, безусловно, учитываются при вынесении приговора, однако легально исключены из предмета исследования и оценки судей кассационной и надзорной инстанций.

Указанные характеристики предмета оценки стадий кассации и надзора прямо обусловливают неопределенность в вопросе — в каком именно процессуальном порядке данные, свидетельствующие о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве, будут устанавливаться? Как известно процессуальная форма кассации и надзора не предусматривает судебного следствия: доказательства не исследуются, а проверка законности производится только по уже имеющимся в материалах дела документам (в кассации с определенными нюансами). В тесной связи с уже рассмотренными аспектами, законодатель в тексте новой редакции закона не указал каким именно образом данные, свидетельствующие о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве, в современных нормативных условиях могут быть введены в процесс. Исходя из смысла действующей редакции статей 401.15. и 412.9. УПК РФ судья правомочен отменить окончательный и вступивший в законную силу приговор на основании оценки адресованных от стороны обвинения документов, свидетельствующих о несоблюдении (нарушении) осужденным досудебного соглашения о сотрудничестве, т.е. новых документов, по сути. В этом случае не вполне ясно, в каких пределах действует правило п. 1 ч. 7 ст. 401.16. и ч. 3 ст. 412.12. УПК РФ, предполагающее запрет на установление судом фактов, которые ранее не были установлены ни при рассмотрении дела по существу, ни в апелляционной инстанции.

Выходит, что в случаях отменны судебного решения по рассматриваемому основанию императивный законодательный запрет на установление ранее не исследованных в ординарных инстанциях фактов является не более чем юридической фикцией, нивелирующей легальный предмет кассационной и надзорной проверки и создающей необоснованные преимущества перед законом в отношении дел, рассмотренных в порядке гл. 40.1. УПК РФ.

Каким образом законодателю удастся не отступить от международно-правовых стандартов справедливости судопроизводства (обеспечить действие фундаментальных принципов non bis in idem и res judicata)? Как мы выяснили, практика применения ЕСПЧ Европейской конвенции сводится к тому, что повторная инициация процесса, а равно преодоление res judicata и non bis in idem в рамках того же дела и после вступления судебного решения по нему в законную силу всё же возможна при соблюдении определенных в ч. 2 ст. 4 Протокола № 7 условий. Так, согласно данной статье конвенции, преодолеть окончательность и неопровержимость вступившего в силу судебного акта возможно по двум обстоятельствам: 1) в связи с вновь открывшимися или новыми обстоятельствами или 2) в связи с существенными нарушениями в ходе предыдущего разбирательства, повлиявшими на исход дела.

Примечательно, что в сложившихся нормативных условиях адаптировать такое основание отмены вступившего в законную силу судебного решения как «выявление данных, свидетельствующих о несоблюдении лицом условий и невыполнении им обязательств, предусмотренных досудебным соглашением о сотрудничестве» под вышерассмотренные международно-правовые требования едва ли удаётся. Во-первых, как таковым «существенным нарушением» данное основание, как мы выяснили, по своей сути, являться не может. К тому же, в текстах статей 401.15. и 412.9. УПК РФ законодатель сам нормативно разграничивает «существенные нарушения уголовного и (или) уголовно-процессуального закона» и «выявление данных, свидетельствующих о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве». Во-вторых, действующее на сегодняшний день правовое регулирование не рассматривает спорное основание отмены, ни в качестве вновь открывшегося ни в качестве нового обстоятельства. Получается, что «выявление данных, свидетельствующих о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве» как основание отмены судебного решения после вступления его в законную силу несколько выбивается из правового поля. Поскольку положения Европейской конвенции имеют приоритет перед нормами УПК (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ; ч. 3 ст. 1 УПК РФ), судье в соответствующих случаях не остаётся выбора, как воспользоваться разъяснениями п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.1995 N 8 и применить правила ЕКПЧ, которые данное основание не допускают в качестве возможного основания отмены окончательного акта. Такое кассационное или надзорное представление подлежит возвращению как не отвечающее формальным требованиям (п. 1 ч. 1 ст. 401.15 УПК РФ). При таких обстоятельствах, «выявление данных, свидетельствующих о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве» как основание отмены судебного решения в кассации и надзоре является не более чем «мёртвой» нормой. К сожалению, сложившиеся нормативные условия не оставляют возможности для иного вывода.

Тем не менее, как представляется, преодолеть сложившуюся неопределенность, при этом, не исключая объективной необходимости рассматриваемого основания отмены судебного решения, возможно. Внимательно проанализировав проблемное основание, можно сделать вывод, что, как таковое, «выявление данных о несоблюдении лицом условий…, предусмотренных досудебным соглашением о сотрудничестве» в принципе вполне реально ввести в процесс, но не посредством применения процессуальных стадий кассации и надзора, которые, как мы выяснили концептуально и технически просто не приспособлены к данным инстанциям, а в порядке применения положений главы 49, регламентирующей внеинстанционную стадию производства по новым и вновь открывшимся обстоятельствам.

Как известно, в отличие от остальных проверочных стадий производство по новым и вновь открывшимся призвана разрешать ситуации, когда суд действовал формально правильно, но состоявшееся решение всё равно, в конечном счете, оказывается незаконным и несправедливым. Важнейшим смыслообразующим отличием данной инстанции является возможность восполнения чисто фактической стороны спорного уголовного дела в отношении обстоятельств которые ранее не были известны ни следствию, ни суду, что, однако, не помешало вынесению формально правильного судебного решения. Это корреспондирует и с понимаем ЕСПЧ, который в качестве оснований к пересмотру дел указывает «доказательства, которые ранее не были объективно доступными и могут привести к иному результату судебного разбирательства». Безусловно, в рассматриваемой ситуации необходимо понимать, что ключевым словом является наречие «объективно», именно поэтому ситуации, когда сторона обвинения в силу погрешностей предварительного следствия просто пытается восполнить его неполноту являются недопустимыми, на чём настаивает и Верховный Суд РФ.

Таким образом, обратим внимание, что по своей процессуальной природе выявление факта нарушения подсудимым условий досудебного соглашения о сотрудничестве является новым обстоятельством, т.е. которого не существовало на момент вступления приговора или иного судебного решения в законную силу и, в связи с этим, по объективным обстоятельствам не было известно суду. Определенные нормативные затруднения в имплементации отмеченной идеи могут быть связаны с законодательным определением новых обстоятельств п. 2 ч. 2 ст. 413 УПК РФ. Так, согласно данной статье новыми обстоятельствами являются «…подтверждающие наступление в период рассмотрения уголовного дела судом или после вынесения судебного решения новых общественно опасных последствий инкриминируемого обвиняемому деяния, являющихся основанием для предъявления ему обвинения в совершении более тяжкого преступления». Не трудно заметить, что возникновение нового обстоятельства к ухудшению положения осужденного по российскому законодательству ставиться в прямую зависимость от последствий инкриминируемого осужденному деяния. В нашем же случае отнюдь не само преступное деяние является фактором-условием возможности возобновления производства, а выявление факта несоблюдения условий досудебного соглашения о сотрудничестве, в связи с которым лицу было назначено наказание в меньшем объёме (по правилам ч. 2 или ч. 4 ст. 62 УК РФ), т.е. фактор исключительно уголовно-процессуальный. Последнее несколько не вписывается в устоявшуюся концепцию п. 2 ч. 2 ст. 413 УПК РФ, однако не исключает самой процессуальной природы производства по новым и вновь открывшимся обстоятельствам.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Заказать диплом

В данной связи, полагаем, что целесообразно дополнить ч. 4 ст. 412 УПК РФ пунктом 2.2: «выявление данных, свидетельствующих о несоблюдении лицом условий и невыполнении им обязательств, предусмотренных досудебным соглашением о сотрудничестве», а также внести институциональное дополнение к определению нового обстоятельства в п. 2 ч. 2 ст. 413 УПК РФ, расширяющее его смысловые рамки и позволяющее учитывать, среди прочих, и описываемое нами проблемное основание. Так, в новой редакции п. 2 ч. 2 ст. 413 УПК РФ должен выглядеть следующим образом: «новые обстоятельства — указанные в части четвертой настоящей статьи обстоятельства, не известные суду на момент вынесения судебного решения, исключающие преступность и наказуемость деяния или подтверждающие наступление в период рассмотрения уголовного дела судом или после вынесения судебного решения новых общественно опасных последствий инкриминируемого обвиняемому деяния или иных фактов, являющихся основанием для предъявления ему обвинения в совершении более тяжкого преступления.

Резюмируя вышеизложенные рассуждения, отметим, что осмысление законодателем такого основания отмены приговора как «выявление данных, свидетельствующих о нарушении досудебного соглашения о сотрудничестве» в качестве нового обстоятельства позволит:

1)оптимизировать процессуальный порядок производства по вступившим в законную силу судебным решениям, избавить его от концептуальных неточностей и противоречий;

2)в полной мере соблюсти фундаментальные принципы res judicata и non bis in idem, реализуемые в п. 2 ст. 4 Протокола №7 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и, тем самым, позволит должным образом исполнить международно-правовые обязательства России.

Заключение

В целях настоящего исследования, нами был проведён последовательный анализ действующего правового регулирования уголовных кассации и надзора на предмет его соответствия международно-правовым началам и стандартам принципа правовой определенности в его аспекте res judicata.

В рамках проведенного исследования нами были сделаны следующие промежуточные выводы:

.в предметном вопросе наблюдаются существенные противоречия между правоприменительной практикой российских судов и, собственно, прямой законодательной волей, препятствующие имплементации принципа правовой определенности (res judicata) в российское уголовно-процессуальное законодательство в его классической неискаженной форме;

. предполагаемое разрешение диалектического противоречия между принципом правовой определенности (res judicata) и гарантией права на судебную защиту, в настоящее время неуклонно сводится в законодательстве к абсолютизации второго, что, фактически, реанимирует действовавший до реформы Закона № 433-ФЗ, известный советскому законодательству, механизм «неограниченной» проверки вступившего в силу судебного решения, тем самым аннулируя смысл реформ;

. усматривается отсутствие последовательности законодателя в вопросе создания необходимых механизмов (гарантий) действия принципа правовой определенности (res judicata) в уголовно-процессуальном законодательстве, таких как, предмет исследования экстраординарных судебных производств, пресекательные сроки обжалования вступивших в силу судебных решений, процессуальный порядок и основания отмены вступивших в законную силу судебных решений.

Основной вывод. Реформированная Федеральным законом от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ процессуальная форма уголовных кассации и надзора всё ещё не оптимизирована под декларируемые Конвенцией о защите прав человека и основных свобод международно-правовые стандарты правовой определенности (res judicata). Безусловно, сложившаяся правовая ситуация создаёт дополнительные перспективы для решения серьёзных законотворческих задач, главной целью которых должно являться совершенствование порядка производства по вступившим в законную силу актам правосудия, посредством последовательной имплементации институтов справедливого судопроизводства европейского образца.

Список источников

1.Конституция РФ, принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30 декабря 2008 г. №6-ФКЗ, от 30 декабря 2008 г. №7-ФКЗ, от 5 февраля 2014 г. №2-ФКЗ, от 21 июля 2014 г. №11-ФКЗ) // Собрание законодательства РФ. — 2014. — №31. — Ст.4398.

.Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Рим, 4 ноября 1950 г.) и Протоколы к ней // Собрание законодательства РФ. — 2001. — №2. -Ст.163.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Подробнее

.Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря 2001 г. №174-ФЗ // Собрание законодательства РФ. — 2001. — №52 (ч. I). — Ст. 4921.

.Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 №63-ФЗ // Собрание законодательства РФ. — 1996. — N 25. — Ст. 2954.

.Федеральный закон от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных законодательных актов (положений законодательных актов) Российской Федерации» // Собрание законодательства РФ. — 2011. — N 1. — Cт. 45.

.Федеральный закон от 31 декабря 2014 г. № 518-ФЗ «О внесении изменений в статьи 401.2 и 412.2 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации» // Собрание законодательства РФ. — 2015. — N 1 (часть I). — Ст. 71.

.Федеральный закон от 03.07.2016 N 322-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации по вопросу совершенствования порядка судопроизводства при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве» // Собрание законодательства РФ. — 2016. — N 27 (часть II). — Ст. 4255.

9.Постановление ЕСПЧ от 26.04.1979 «Санди Таймс против Соединенного Королевства» (жалоба N 6538/74) [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. Доступ из справ.-правой системы «КонсультантПлюс».

10.Постановление ЕСПЧ от 28.10.1999 «Дело «Брумареску (Brumarescu) против Румынии» (жалоба №28342/95) [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. Доступ из справ.-правой системы «КонсультантПлюс».

11.Постановление ЕСПЧ от 24.07.2003 «Дело «Рябых (Ryabykh) против Российской Федерации» // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2003. — N 12.

12.Постановление ЕСПЧ от 20.07.2004 «Дело «Никитин (Nikitin) против Российской Федерации» (жалоба № 50178/99) [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. Доступ из справ.-правой системы «КонсультантПлюс».

13.Постановление ЕСПЧ от 25.04.2006 «Дело «Засурцев (Zasurtsev) против Российской Федерации» (жалоба N 67051/01) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека, 2007, N 3.

14.Постановление ЕСПЧ от 24.05.2007 «Дело «Радчиков (Radchikov) против Российской Федерации» (жалоба N 65582/01) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2007. — N 10.

15.Постановление ЕСПЧ от 27.06.2013 «Дело «Плетменцев (Pletmentsev) против России» (жалоба N 4157/04) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2013. — N 7.

16.Постановление ЕСПЧ от 18.11.2004 «Дело «Праведная (Pravednaya) против Российской Федерации» (жалоба N 69529/01) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2005. — N 5.

17. Постановление ЕСПЧ от 06.12.2007 «Дело «Беян (Beian) против Румынии» // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2008. — N 2.

Нужна помощь в написании диплома?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.

Заказать диплом

18. Постановление ЕСПЧ от 12.07.2007 г. «Дело «Ведерникова (Vedernikova) против Российской Федерации» (жалоба N 25580/02) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2009. — N 1.

19. Постановление ЕСПЧ от 23.07.2009 «Дело «Сутяжник» (Sutyazhnik) против Российской Федерации» (жалоба N 8269/02) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. — 2010. — N 3.

20.Решение ЕСПЧ от 09.03.2006 «По вопросу приемлемости жалобы № 72776/01 «Афанасий Семенович Братякин против Российской Федерации» (Afanasy Semenovich Bratyakin v. Russia) // Российская юстиция. — 2006. — № 11.

21. Решение ЕСПЧ от 12.05.2015 «По вопросу приемлемости жалобы N 38951/13 «Роберт Михайлович Абрамян (Robert Mikhaylovich Abramyan) против Российской Федерации», жалобы N 59611/13 «Сергей Владимирович Якубовский (Sergey Vladimirovich Yakubovskiy) и Алексей Владимирович Якубовский (Aleksey Vladimirovich Yakubovskiy) против Российской Федерации» // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. Российское издание. — 2015. — N 12(162).

22. Постановление Конституционного Суда РФ от 19.03.2003 № 3-П «По делу о проверке конституционности положений Уголовного кодекса Российской Федерации, регламентирующих правовые последствия судимости лица, неоднократности и рецидива преступлений, а также пунктов 1 — 8 Постановления Государственной Думы от 26 мая 2000 года «Об объявлении амнистии в связи с 55-летием Победы в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 годов» в связи с запросом Останкинского межмуниципального (районного) суда города Москвы и жалобами ряда граждан» // Собрание законодательства РФ. — 2003. — N 14. — Ст.1302.

23. Постановление Конституционного Суда от 5 февраля 2007 г. № 2-П «По делу о проверке конституционности положений статей 16, 20, 112, 336, 376, 377, 380, 381, 382, 383, 387, 388 и 389 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом Кабинета Министров Республики Татарстан, жалобами открытых акционерных обществ «Нижнекамскнефтехим» и «Хакасэнерго», а также жалобами ряда граждан» // Собрание законодательства РФ. — 2007. — N 7. — Ст.932.

24.Постановление Пленума Верховного Суда от 28 января 2014 г. №2 «О применении норм главы 47.1 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих производство в суде кассационной инстанции» // Бюллетень Верховного Суда РФ. — N 4. — Апрель. — 2014.

25. Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 03.03.2015 № 9 «О внесении изменений в некоторые постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации» // Бюллетень Верховного Суда РФ. — N 5. — Май. — 2015.

26.Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.1995 N 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» // Бюллетень Верховного Суда РФ. — N 1. — 1996.