Введение
В современной лингвистике актуальным является антропоцентрический подход к изучению языка, то есть исследование мировосприятия человека через призму его репрезентации в языковых фактах. Этим занимаются когнитивная лингвистика, лингвокультурология и другие новые отрасли науки о языке. Одним из проявлений антропоцентрического подхода к изучению языковых фактов является изучение картины мира в языке и тексте.
Актуальность настоящего исследования заключается в том, что исследование авторской картины мира на материале словоупотребления в тех или иных художественных произведениях
Научная новизна данной работы заключается в том, что это, по сути дела, первый опыт исследования картины мира в сказках О. Уайльда; до этого исследовательские работы, посвященные О. Уайльду, касались отдельных особенностей его языка и стиля
Объектом настоящего исследования является репрезентация авторской картины мира в сказках Оскара Уайльда при помощи прилагательных. Прилагательное как часть речи (и в качестве такого распространенного тропа, как эпитет), в связи с его атрибутирующей, оценочной семантикой, служит весьма выразительным средством структурирования авторской картины мира. Вместе с тем на семантику прилагательного при репрезентации картины мира влияет и тот контекст, в котором оно употребляется.
Предмет исследования — особенности употребления, частотности и сочетаемости прилагательных различных лексико-семантических групп и грамматических разрядов в сказках О. Уайльда и связь этих особенностей с авторской картиной мира.
Материалом для исследования послужили 3 поздние сказки О. Уайльда из сборника A House of Pomegranates (1891): The Birthday of the Infanta, The Fisherman and His Soul и The Star-Child, в которых, по нашему мнению, авторская картина мира выражена наиболее ярко, поскольку они относятся к периоду расцвета творчества Уайльда, когда его эстетические взгляды и особенности идиостиля уже сформировались и наиболее четко репрезентируются в его художественных произведениях. Кроме того, эти сказки весьма различны по сюжету, композиции и особенностям отбора языковых средств, что позволяет рассмотреть репрезентацию картины мира в данных сказках с максимальной полнотой (четвертая, не включенная в данный анализ сказка, The Young King, оказывается похожей на некоторые из них и не дает для анализа в этом отношении ничего принципиально нового).
Цель работы: рассмотреть особенности авторской картины мира, отраженной в сказках Уайльда.
Для достижения цели исследования необходимо решить следующие задачи:
анализ понятий «картина мира», «эстетическая функция слова»;
рассмотрение стилистических особенностей имени прилагательного;
обзор особенностей авторского стиля Уайльда и жанровой природы его сказок;
анализ употребляемых в текстах сказок имен прилагательных и их классификация.
Методы работы: сплошной выборки, описательный.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Структура работы. Работа состоит из трех глав (двух теоретических и одной практической), введения и заключения. Во введении объясняются актуальность, новизна, предмет, объект, цель и задачи исследования. В первой главе содержится анализ таких понятий, как «картина мира», «эстетическая функция слова» и т.д. Вторая глава посвящена краткому обзору особенностей идиостиля О. Уайльда. В третьей главе содержится анализ конкретных примеров.
Глава 1. Картина мира и стилистика художественного текста
.1 Языковая картина мира как лингвокультурологический и стилистический феномен
Каждый язык по-своему членит мир, то есть имеет свой способ его концептуализации (о понятии «концепт» речь пойдет далее). Таким образом, каждый язык имеет свою картину мира (так называется совокупность знаний о мире, запечатленная в языковой форме). Другие термины для обозначения языковой картины мира — «языковая модель мира», «языковая репрезентация мира».
Как отмечает специалист по лингвокультурологии и когнитивной лингвистике В.А. Маслова, «понятие картины мира (в том числе и языковой) строится на изучении представлений человека о мире. Если мир — это человек и среда в их взаимодействии, то картина мира — результат переработки информации о среде и человеке. Таким образом, представители когнитивной лингвистики справедливо утверждают, что наша концептуальная система, отображенная в виде языковой картины мира, зависит от физического и культурного опыта и непосредственно связана с ним».
Между картиной мира как отражением реальности и языковой картиной мира как фиксацией этого отражения существуют сложные отношения. Картина мира может быть представлена с помощью пространственных, временных, количественных и других параметров. Языковая картина мира предшествует научным картинам мира, формирует их; языковая картина мира — наивная и донаучная. Неоднозначны отношения таких понятий, как «миф» и «картина мира». Одни исследователи считают, что мифы — одна из составляющих картины мира, другие — что это принципиально разные вещи. Черты архаического и мифологического (дологического) мышления, мышления в прототипах, свойственны и современному человеку. По мнению В.Б. Касевича, мифологическое и обыденное мышление противоположны по своим процессам, но общее в них целостность и непротиворечивость. Миф и картина мира сливаются в архаических сообществах, но расходятся в «современных».
В лингвистической и культурологической литературе неоднократно делались попытки обнаружить корреляции между типами языка и типами культуры, свойственные тому или иному обществу. Ряд таких точек зрения анализирует В.Б. Касевич. Так, в качестве примера приводятся мнения ученых (в основном западных) о том, что отсутствие в языках «примитивных» народов сравнительных оборотов и их присутствие в европейских языках говорит об отражении в европейских языках присущего европейской культуре и чуждого «примитивным» народам духа соревновательности; о связи темпа речи с коллективистской или индивидуалистской культурой и т.д. Однако, как указывает В.Б. Касевич, даже сами авторы гипотезы лингвистической относительности высказывались о связи языка и культуры с некоторой осторожностью, говоря, что между языком и культурой существует корреляция, но не прямая связь.
Картина мира, которую можно назвать знанием о мире, лежит в основе индивидуального и общественного сознания. Язык же выполняет требования познавательного процесса. Концептуальные картины мира у разных людей могут быть различными, например у представителей разных эпох, разных социальных, возрастных групп, разных областей научного знания и т.д. Люди, говорящие на разных языках, могут иметь при определенных условиях близкие концептуальные картины мира, а люди, говорящие на одном языке, — разные. Следовательно, в концептуальной картине мира взаимодействует общечеловеческое, национальное и личностное.
Основной единицей картины мира считается концепт. «Предмет изучения народной ментальности — не значение слова в контексте-синтагме, не значимость его в системе-парадигме языка, а смысл словесного знака в культуре-системе». Концептами называют базовые понятия для той или иной культуры. В.В. Колесов дает свое истолкование слова «концепт», которое является скорее художественно-философским, чем строго научным, и с трудом поддается рациональному осмыслению. Тем не менее его необходимо привести здесь.
В западноевропейских языках concept — «понятие». Это слово происходит от лат. concipio — принимать (а также зачинать). В.В. Колесов приводит несколько попыток определения концепта: это «не понятие, а сущность понятия, смысл, не обретший формы»; это «сущность, явленная в своих содержательных формах — в образе, понятии и в символе», «свернутая точка потенциальных смыслов». Концепт «не имеет формы, ибо он сам и есть внутренняя форма слова», это «архетип культуры, первосмысл, первообраз, который постоянно возобновляет духовные запасы народной ментальности», «единица когнитивной грамматики, она изучает языковые формы национальной речемысли»; наконец, это синоним «ментального стереотипа».
В.В. Колесов анализирует соотношение языка и ментальности на примере русской ментальности и русского языка. Он отмечает как ментально маркированные такие черты русской грамматики, как вербоцентричность, различение категорий глагольного вида и глагольного времени (время внутреннее, т.е. вид, и внешнее), глагол «быть» (а не «иметь» или «хотеть») в роли вспомогательного, отсутствие артиклей (а значит, определенности), уклонение от метафоры, наличие категории одушевленности (пережиток первобытного анимизма), наличие односоставных предложений (как свидетельство зыбкости внешнего мира) и так далее.
В процитированной ранее работе В.Б. Касевича (на которую ссылается и В.В. Колесов) рисуется не столь стройная и радужная картина. Как утверждает исследователь, в случае если мы, сильно сузив понятие типа культуры, будем подразумевать под последним «тип ментальности, или, иначе, картины мира, присущий данному этноязыковому сообществу», то вполне естественно, что так понимаемый тип культуры «будет подлежать сравнению с семантической системой языка, как она отражена в его словаре и грамматике»; однако «есть все основания утверждать, что … семантическая система и есть форма существования картины мира… Например, если нас интересует такой существенный компонент картины мира, как представления о времени и пространстве, то именно языковые факты и будут тем материалом, который даст нам ответ на соответствующий вопрос». По В.Б. Касевичу, трудность в установлении корреляции между языком и культурой заключается еще и в том, что существуют две картины мира, представленные средствами языка: языковая (заключенная в словаре и грамматике) и текстовая (все тексты на данном языке), — которые существенно различаются между собой. Языковая картина мира «консервативна, как консервативен сам язык», текстовые же достаточно быстро эволюционируют. Согласно утверждению В.Б. Касевича, картина мира, закодированная средствами языковой системы, «со временем может оказаться в той или иной степени пережиточной, реликтовой, лишь традиционно воспроизводящей былые оппозиции в силу естественной недоступности иного языкового инструментария». То есть, по мнению В.Б. Касевича, «возникают расхождения между архаической семантической системой языка и той актуальной ментальной моделью, которая действительна для данного языкового коллектива и проявляется в порождаемых им текстах, а также в закономерностях его поведения». Действительно, если, например, обратиться к отражению в русском языке категории времени, то мы увидим, что в семантике слов с временным значением наличествует элемент весьма архаичный, который для современных носителей языка просто неактуален. Так, современный русский человек воспринимает время как движущееся вперед относительно самого человека; между тем однокоренным к «вперед» оказывается слово «прежний», означающий прошлое (что отражает более древнюю модель восприятия времени, обратную современной); наконец, в этимологии самого слова «время» заключена еще более архаическая семантика (оно оказывается однокоренным к «вращаться», то есть отражает не линейное, а циклическое восприятие времени). Возможно, эти пережитки архаического сознания существуют в нас в виде архетипов подсознания, но на нашем повседневном поведении не отражаются. (Впрочем, при желании можно увидеть отражение исторического понимания слова tempus как «отмеренное», «равномерное» в пунктуальности и торопливости западноевропейцев, культура которых создавалась исторически под влиянием латинского языка и римской культуры; ср. англ. пословицу Time and tide wait for no one, где равномерность и вместе с тем необратимость времени (time — от tempus) ассоциируется с движением прилива (tide) — явления естественно размеренного и при этом важного для мореплавателей; как известно, мореплавание для англичан всегда было одним из основных занятий).
В лингвокультурологии, этнопсихолингвистике, стилистике художественного текста, лексикографии языка писателя, методике преподавания иностранных языков (в том числе методике преподавания русского языка иностранцам) и других областях лингвистики к картине мира существует различный подход в зависимости от специфики самой дисциплины. Языковая картина мира может пониматься различно: либо как национальная (картина мира, отражаемая в русском, немецком, английском и прочих языках, в национальной ономастике, топонимике, фольклоре и т.д.), либо как индивидуально-авторская (отражаемая в языке художественного произведения). Эти две картины мира находятся в достаточно сложном соотношении: с одной стороны, авторская картина мира в целом не может противоречить национальной (поскольку в противном случае произведение будет непонятно читателям), с другой — может в некоторых моментах с ней не совпадать (что связано с индивидуально-авторским мировосприятием, обусловленным как личными вкусами автора, так и тем стилем, направлением в искусстве и т.д., которого придерживается данный автор; как показывает, например, в своей работе Д.М. Поцепня, индивидуально-авторские картины мира могут принципиально не совпадать у писателей-современников, пишущих на одном и том же языке, но исповедующих разные эстетические принципы — например, у М. Горького и Ф. Сологуба). Наиболее ярко авторская картина мира репрезентируется в изобразительно-выразительных средствах языка — эпитетах, метафорах, метонимиях, сравнениях и так далее.
.2 Эстетическая функция слова
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Картина мира в художественных произведениях, как было сказано ранее, создается за счет особого употребления слов, использования стилистических возможностей их сочетаний. Эстетическая функция языковой единицы (прежде всего лексики) связана с так называемой актуализацией — нарушением автоматизма ее восприятия, помещением ее в новый, необычный контекст, т.е. до некоторой степени с нарушением правил ее использования в литературном языке, но вместе с тем такое «нарушение» допускается законами стилистики. Язык писателя не всегда может подчиняться нормам литературного языка, но при этом он не мыслим вне системы литературного языка.
Согласно Ю.С. Сорокину, в системе литературного языка организация лексики определяется следующими факторами: 1) самостоятельность значения слова и его соотнесенность с действительностью; 2) отношения словопроизводства и объединение лексических единиц на основе их грамматических характеристик (прежде всего частеречной принадлежности); 3) группировки слов соответственно их лексическим значениям; 4) лексико-фразеологические связи слов, формирующиеся в типовых контекстах; 5) объединения слов с учетом их стилистических свойств. Но в системе писательского словоупотребления главную роль играет художественная семантика лексических средств; эту систему можно определить как «художественно мотивированное единство используемых писателем лексико-фразеологических средств, которые подчинены определенным принципам отбора и употребления, обусловленным авторским видением мира».
Итак, система отбора языковых средств у того или иного писателя (или, как она названа в процитированной выше монографии Д.М. Поцепни, семантико-стилистическая система) тесно связана с мировосприятием этого писателя, той системой ценностей, которая декларируется в его творчестве. Идейно-художественное единство творчества того или иного писателя формирует семантико-стилистическое единство используемых словесных средств, «одновременно целенаправленно преобразуя их семантические, сочетаемостные, экспрессивно-стилистические и словообразовательные свойства и соотношения».
В художественной литературе значения слов изменяются и приобретают новые оттенки. Развитие у слова художественного значения непосредственно связано с когнитивной функцией языка, так как познание мира может происходить тремя различными способами: обиходным (на основе непосредственного восприятия), научным и эстетическим (художественно-образным). Познание писателем явлений окружающего мира и их взаимосвязей протекает в понятийной форме, и полученное в результате этого процесса обобщение находит свое отражение в художественном значении слова. Художественное мировосприятие может опираться на фантазию, подсознание, воображение, ассоциации и т.д. Художественное обобщение, реализуемое в значении слова, можно рассматривать как смешанную единицу процесса сознания и мышления: отбор существенных признаков, формирующих понятие, предопределен прежде всего мировоззрением автора как художника, а отражение понятия в образной форме связана с ассоциациями, эмоционально-оценочным моментом и так далее.
«Различные уровни художественной семантики слова — ее типы и разновидности — не существуют изолированно, а находятся в тесном взаимодействии, что обусловливает как эстетическую ценность отдельного слова, так и формирование семантико-стилистической системы писателя, проекция на которую и раскрывает в полной мере иерархию эстетической ценности каждого из слов и их значений».
В художественном тексте слово может использоваться как в прямом (номинативном), так и в образном значении. Эстетическое значение как особый тип значения слова выделяется и обосновывается Б.А. Лариным. Б.А. Ларин подчеркивает, что слово в эстетическом значении «не примыкает к ближайшим словам по смыслу, а служит намеком включенных мыслей, эмоций». Эстетическое значение слова, согласно Ларину, не выражено напрямую, «недоговорено» и является «потенциальным». Эстетическое значение слова обусловлено не непосредственным, а широким контекстом — вплоть до всего произведения целиком. Для слова в эстетическом значении характерны свежесть, новизна и даже алогичность словесных связей (то есть речь идет примерно о том же явлении, которое Б. Гавранек назвал актуализацией).
Эстетическое значение является высшим проявлением художественных свойств слова — художественного обобщения, формирующего образ. В художественном произведении может реализоваться несколько разновидностей эстетического значения слова: эстетическое значение с мировоззренческой, идеологической направленностью (такое, в котором объективируются главные идеи произведения) и эстетическое с художественной направленностью (выражающее своеобразие авторского видения окружающего мира).
Художественный тип значения слова при его прямом употреблении проявляется в качественном изменении семантических признаков, формирующих его значение (выделение одних и «затемнение» других). Эстетическая значимость подобных словоупотреблений обусловлена художественной мотивированностью (соответствием создаваемому образу, мыслью автора), его диалогичностью в тексте. Нередко художественное преобразование слова в произведении обусловлено идеологической заостренностью семантики. Это отмечает, например, Б.А. Ларин, говоря о концептуальных различиях в значениях слов, которые обусловлены различными точками зрения на один и тот же предмет. Эстетическое преобразование слова в его прямом значении может проявляться и в совмещении в одном употреблении двух семантических планов слова.
Однако стилистика художественной речи в первую очередь занимается образной реализацией слова. С учетом характера семантических преобразований прямого значения слова и типов контекстов выделяются 8 важнейших видов образной реализации слова: сравнение и параллелизм, образное и переносное словоупотребление (2 разновидности метафоры), олицетворение, метонимия, образные выражения, иносказание. Сравнения резко противопоставлены другим видам образности по проявлению смысловой двуплановости, так как в структуре сравнения все же реализуется прямое значение слова.
Эстетическое преобразование слова начинается с отношения слова к мировоззрению писателя или образу персонажа, произносящего это слово. Роль прямого (номинативного) значения в семантической структуре художественного слова весьма существенна, так как его конкретность определяет переход от слова к образу, становится основой для формирования образных и эстетических типов значения. Различные виды образной реализации слова выявляют функцию тропа, в который входит слово, в создании словесного образа. Эстетическое значение слова отражает в сложной и неоднозначной форме идейно-художественное мировоззрение писателя. Все эти типы художественного значения слова взаимодействуют между собой и обусловливают друг друга.
.3 Роль эпитетов в формировании авторской картины мира
В раскрытии «образа языка автора» (Д.М. Поцепня) центральное место занимает использование тем или иным автором изобразительно-выразительных средств языка (тропов). Развернутые конкретные комплексы слов-образов, в которых осмысляется и оценивается мир, дают ответ на вопрос, как видит, слышит и ощущает художник действительность при ее эстетическом освоении. В качестве примера можно привести анализ эпитетов, обозначающих цвет («цветовая картина мира»), который проводит Д.М. Поцепня на материале произведений М. Горького (в том числе сопоставляя цветообозначения у Горького с цветообозначениями, например, у Бунина).
Хотя в различных стилистиках (не только в английской и русской, но даже в различных школах в русской стилистике и риторике) классификация тропов производится по-разному, названия и трактовки основных тропов (метафоры, метонимии, эпитета, сравнения) в них в принципе совпадают.
Эпитет, согласно определению, приведенному в работе И.В. Арнольд, является лексико-синтаксическим тропом, «поскольку выполняет функцию определения (a silvery laugh) или обстоятельства (to smile cuttingly), или обращения (my sweet!), отличается необязательно переносным характером выражающего его слова и обязательным наличием в нем эмотивных или экспрессивных и других коннотаций, благодаря которым выражается отношение автора к предмету»; свойство быть эпитетом «возникает в слове или нескольких словах только в сочетании с названием предмета или явления, которые он определяет. Особенно часто в функции эпитетов выступают имена прилагательные…». Термин эпитет восходит к греч. эпитхетес — приставленный, приложенный. В сущности, эпитет — это определение как член предложения (причем как согласованное, так и несогласованное), но это определение «повторяет признак, заключающийся в самом определяемом слове, и имеет целью обращение внимания на данный признак или выражает эмоциональное отношение говорящего к предмету».
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Одно и то же грамматическое определение может быть и не быть эпитетом. Так, в предложении Give me the red rose, not the white one прилагательное red эпитетом не является, а в предложении Oh my love is like a red, red rose so newly sprung in June — является. Вместе с тем даже обычное определение в художественном тексте в зависимости от контекста может выступать практически в функции эпитета.
Эпитеты делятся на постоянные (свойственные народно-поэтической речи, как русской, так и английской — чистое поле, темный лес, зеленая трава, true love, red-roan steed, green wood, salt sea), украшающие (свойственные уже авторской поэзии, но вместе с тем могущие нести на себе отпечаток той или иной поэтической школы — сентиментализма, символизма, романтизма и т.д), и, наконец, метафорические (отличающиеся от обычной метафоры своей большей близостью к сравнению: жемчужные зубы — зубы как жемчуг). Постоянные эпитеты при этом могут быть как тавтологическими (чисто поле, green wood, salt sea), так и оценочными (добрый молодец, bonny boy), и описательными (желты кудри, плетка шелкова, milk-white steed, silver cups).
И.В. Арнольд, однако, применяет эту же классификацию и к эпитетам, употребляемым в современной литературе. Под тавтологическим эпитетом понимается семантически согласованный эпитет, подчеркивающий какое-нибудь основное свойство определяемого: fair sun, wide sea, т.е. повторяющий в своем составе сему, обозначающую неотъемлемое свойство предмета (солнца, моря). Пояснительные эпитеты указывают на какую-нибудь важную черту определяемого, не обязательно присущую всему классу предметов, к которым он принадлежит (unvalued jewels, grand style). В метафорическом эпитете обязательна двуплановость, указание сходства и несходства, семантическое рассогласование, нарушение отмеченности (an angry sky, laughing valleys). И.В. Арнольд, классифицируя эпитеты с семантической точки зрения, делит их на 2 большие группы: группа без нарушения семантического согласования и группа с нарушением согласования.
Выводы главы 1
. Языковая картина мира — понятие, которое может трактоваться двояко. С одной стороны, это бессознательная репрезентация архаического, мифологического, во многом реликтового мировосприятия в национальном языке (эта картина мира имеет отношение к этнической ментальности, этнопсихологии, лингвокультурологии). С другой стороны, это сознательная репрезентация путем отбора языковых средств индивидуально-авторского мировидения в художественном произведении. Общее у этих картин мира — что они репрезентируются через язык и что основная структурирующая единица их — концепт (понятие-образ).
. Авторская картина мира в тексте создается за счет эстетической функции слов, их способности выражать дополнительные «не-словарные» оттенки значения в зависимости от сочетаемости, контекста.
. Одним из наиболее ярких средств репрезентации авторской картины мира служит такой троп, как эпитет, в силу его яркой оценочной семантики (связанной с тем, что эпитет в подавляющем большинстве случаев выражается при помощи прилагательных).
языковый картина сказка уайльд
Глава 2. Поэтика сказок О. Уайльда
.1 Стиль О. Уайльда: индивидуальное и культурно обусловленное
Творческие принципы создания образа мира и эстетического применения языковых средств писателем соотносятся с литературными стилями его эпохи.
Творчество О. Уайльда приходится на период возникновения и расцвета в английской и — шире — общеевропейской (в том числе русской, которая, однако, познакомилась с этим явлением позже) культуре стиля модерн.
В конце XIX — начале XX в. под воздействием научно-технической революции картина мира, сложившаяся в умах человечества за все прошедшие века, начала стремительно рушиться. Вследствие изменения среды обитания изменились базисные принципы жизнедеятельности человека. Все это породило грандиозный кризис жизни, следствием которого стал кризис мысли, получивший название «декадентство» (от французского слова «decadence», что означает «упадок»). Декадентство — явление более широкое, чем факт литературного процесса: это определенное умонастроение, характеризующееся переоценкой всех прежде существовавших ценностей, отменой канонов. Актуальной становится философия А. Шопенгауэра и Ф. Ницше с его культом сверхчеловека. В искусстве господствующим стал стиль модерн (от французского «современный»); наиболее радикальным из всех модернистских течений в искусстве стал символизм, зародившийся еще в середине XIX в. во Франции (Ш. Бодлер, П. Верлен, А. Рембо) и развивавшийся впоследствии в литературе северных стран (Г. Ибсен в Норвегии, М. Метерлинк и Э. Верхарн в Бельгии). Модернисты хотели писать «о новом и по-новому»: либо совершенствовать технику письма, либо вводить в литературу новые темы (в том числе те, что ранее находились под запретом — как «аморальные», так и богословские, так как считалось, что светскому человеку не подобает рассуждать о Боге).
Одним из предшественников модерна стал английский критик и культуролог Дж. Рёскин, создавший свое особое учение (панэстетизм), в основу которого он положил принцип красоты. Дж. Рёскин выступал в 1840х годах против цивилизации, разрушающей красоту в жизни, пропагандировал следование природе — однако отрицал реалистическое искусство, так как оно отражало, по его мнению, не подлинную природу, а все те уродливые порождения цивилизации, которые свойственны современности. По мнению Рёскина, единственное убежище для красоты в современном мире — это музеи и театры. Культ самоценной красоты, чуждой практицизму и мещанскому здравому смыслу, декларировали и художники, объединившиеся под руководством Д.Г. Россетти в кружок так называемых прерафаэлитов (самоназвание, отражающее сознательную ориентацию этих художников на искусство средневековья, доренессансные — то есть «до Рафаэля» — эстетические принципы).
Свою версию панэстетизма создал О. Уайльд. В 1880х гг., читая лекции о Дж. Рёскине и прерафаэлитах, О. Уайльд, вслед за Дж. Рёскином, говорит о необходимости наполнить жизнь красотой, но он не отвергает современную цивилизацию — напротив, утверждает, что «паровозный свисток не испугает художника»; кроме того, он также отрицает нравственную сторону искусства. К концу 1880х гг. эстетические взгляды О. Уайльда складываются в систему, совершенно противоположную взглядам Дж. Рёскина: рождается культ «искусственности», «сделанности», искусство противопоставляется природе. О. Уайльда не прельщает природное в его естестве, природа, как ему кажется, нуждается в художественной доработке, «перегонке» через эстетское сознание. Это сближает О. Уайльда с художниками модерна (впрочем, сознательное сближение О. Уайльдом своих произведений с живописью и графикой также лежит в русле культуры модерна с ее стремлением к синтезу искусств, о чем речь пойдет далее). Несмотря на то, что в картине мира, создаваемой в искусстве модерна, акцентируется «природность», натура в произведениях модерна стилизуется и художественно преобразуется. Так, художник Дж. Уистлер (с которым у О. Уайльда было немало общего) заявлял, что писать с натуры надо у себя дома. Задача Уайльда-художника — максимально декорировать эту «бедную, предсказуемую, неинтересную человеческую жизнь». По мнению О. Уайльда, не искусство должно черпать вдохновение в жизни, а, напротив, жизнь должна пересоздаваться по образцам искусства. Как пишет О. Уайльд в вышепроцитированном эссе «Упадок лжи» (The Decay of Lying), самая первая стадия развития истинного искусства начинается с того, что «художник, обратившись к нереальному и несуществующему, стремится создать путем своего воображения нечто восхитительное и прибегает для этого к украшению, не имеющему никакой прикладной цели»; вслед за этим «жизнь, зачарованная новоявленным чудом, просит, чтобы ей разрешили вступить в этот магический круг». Искусство, по мнению О. Уайльда, воспринимает жизнь «как часть своего сырого материала, пересоздает ее и перестраивает, придавая необычные формы; оно совершенно безразлично к фактам, оно изобретает, оно сотворяет посредством воображения и грезы, а от реального отгораживается непроницаемым барьером прекрасного стиля, декоративности или идеальных устремлений». Эстетизация бытия осуществляется, с одной стороны, через антропоморфичность сравнений и метафор, а с другой — через сопоставление природных объектов с произведениями искусства или материалами для этих произведений (слоновой костью, металлами, драгоценными и поделочными камнями).
Хотя при этом возникает некое упрощение и схематизация образа, подобного рода метафоры и сравнения делают природные образы и явления более зримыми, осязаемыми. Важный принцип уайльдовского текста — визуализация. Однако подчас такое увлечение «ювелирными» эффектами превращает «органическое» в «неорганическое»; впрочем, это воспринимается и самим автором не как неудача, а как сознательно употребленный прием. Одним из самых знаменитых сравнений подобного рода является фрагмент из сказки The Fisherman and His Soul: and putting forth all his strength, he tugged at the coarse ropes till, like lines of blue enamel round a vase of bronze, the long veins rose up on his arms. Для Уайльда, как для художника модерна, искусственное принципиально превосходит естественное — отсюда и «овеществление» природы. Цель Уайльда — создать ощущение искусственности образа, поскольку, по его мнению, только возведя природу в ранг «материального», «вещного», можно придать ей истинную ценность. Подобного рода явления можно увидеть и в живописных, скульптурных и других произведениях стиля модерн. Панэстетизм Уайльда некоторые исследователи образно называют «покушением на жизнь». Обоснование этому «покушению на жизнь», сознательному абстрагированию от природного Уайльд находит в вошедшем в то время в моду искусстве Востока. В ориентализме (то есть стиле восточного искусства) Уайльд отмечает прежде всего «откровенное неприятие имитации, пристрастие к художественной условности, нелюбовь к разного рода воспроизведению феноменов Природы»
В творчестве О. Уайльда отразилась и другая особенность культуры модерна — стремление к синтезу искусств. О. Уайльду удалось спроецировать декоративно-орнаментальное мышление модерна на повествовательный материал. Поверхность текста для него — это и поверхность предмета, к организации которой применимы выразительные возможности других искусств. По О. Уайльду, слово уже само по себе, как «самое богатое из изобразительных средств», содержит внутренние возможности музыки, живописи и скульптуры: «слово обладает музыкой столь же пленительной, как та, что возникает при игре на скрипке или лютне, и красками столь же живыми и богатыми, как те, что предстают перед нами на полотне венецианской или испанской работы, и пластикой не менее завершенной и выверенной, чем та, какой мы любуемся, разглядывая работу в мраморе или бронзе, но еще оно обладает мыслью, и страстью, и духовностью, которые принадлежат ему и только ему».
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Обновление жанровой системы О. Уайльда за счет изобразительных искусств и музыки рождает особые жанровые модификации: офорт, панно, этюд, набросок, симфония. Появившиеся вследствие этого жанровые образования расширяют «читательское зрение», обязывают учитывать технику и художественные качества «нелитературных» жанров. Настойчивый интерес О. Уайльда к декоративным искусствам приводит к попытке создания собственных «декоративных фантазий» (цикл из двух стихотворений — Le Panneau и Les Ballons). Особое внимание в этих литературных произведениях «нелитературной» жанровой принадлежности уделяется колориту, цветообозначениям: An omnibus across the bridge Crawls like a yellow butterfly; And at my feet the pale green Thames Lies… (The Symphony in Yellow); the red leaves, scarlet neck, the pink-veined sea-shell of her ear, yellow gown, the blue-veined bowl of her throat (Le Panneau) и т.д. Оперируя контрастными цветовыми пятнами, Уайльд добивается динамической напряженности цветового строя. Характерная для модерна декоративная интерпретация элементов текста становится сознательной стилевой установкой О. Уайльда.
.2 Сказки О. Уайльда: место в творчестве и история создания
Девять сказок Уайльда, которые он начал сочинять для своего маленького сына в конце 1880х гг., являются своего рода итогом творческой эволюции Уайльда. «Именно в сказках писателю удалось добиться идеальной повествовательной гармонии… По единодушному мнению критиков, сказки представляют собой классический образец английской прозы, для которой характерны отточенность фразы, музыкальность языка и проникновенность лирических интонаций». Вместе с тем критики далеко не всегда были полностью благожелательны к сказкам Уайльда. Так, М.А. Чебракова в своей работе приводит ряд высказываний современников, биографов и т.д. по поводу сказок Уайльда: некоторые из них (У. Пейтер) называют эти сказки «поэмами в прозе», говорят, что они «превосходны»; другие (А. Жид) отмечают в них «нарочитость», «прециозность и эвфуизм» (то есть избыточную изысканность стиля), «слишком много литературы». А. Жид (сам писатель-модернист, много экспериментировавший со стилем и композицией) пишет: «… в них чувствуешь и не можешь перестать чувствовать три этапа их зарождения: первая мысль была очень красива, проста, глубока и несомненно значительна; какая-то скрытая необходимость крепко связывала их части; … развитие частей произведено искусственным образом, они не составляют единого организма; и когда позже Уайльд начинает отделывать фразы, стараясь обработать свою вещь, он невероятно перегружает ее всякого рода кончетти, мелкими забавно-странными выдумками, обрывающими всякое волнение, так что блестки, лежащие на поверхности, скрывают от ума и от взгляда глубину основной эмоции».
К.И. Чуковский в критическом этюде «Оскар Уайльд» (1911 г.) достаточно язвительно замечает, что О. Уайльд «часто, когда творил для себя, когда хотел отдохнуть от изнурительного своего остроумия, не столько пел, не столько бряцал на лире, не столько живописал, сколько «вышивал» — вот как гоголевский губернатор». М.Г. Соколянский находит в сказках О. Уайльда «нарушения художественной целостности», что является для критика основанием подтвердить утверждения более ранних исследователей о «сделанности» сказок О. Уайльда. Однако, как было отмечено ранее, сделанность и искусственность для О. Уайльда — не недостаток, а сознательная установка, основной принцип поэтики.
В зарубежных исследованиях сказки О. Уайльда рассматривались не так часто, и не столько с точки зрения языка и стиля, сколько с точки зрения символики, психологии (и психоанализа — например, юнгианского) и т.д.
Сказки О. Уайльда составляют два сборника: в первый, The Happy Prince and Other Tales (1888), входят сказки The Happy Prince, The Nightingale and The Rose, The Selfish Giant, The Devoted Friend, The Remarkable Rocket; во второй, A House of Pomegranates (1891) — сказки The Young King, The Birthday of the Infanta, The Fisherman and His Soul и The Star-Child.
Так как материалом для исследования служат сказки из A House of Pomegranates, следует сказать несколько подробнее об этом сборнике. Обычно в русской традиции он называется «Гранатовый домик», хотя правильнее было бы называть его так, как называет его Чуковский в своем эссе: «Под сенью гранатов», поскольку «архитектуры» в этих сказках сравнительно мало, а вот садов, лесов и просто деревьев, под сенью которых развертывается действие, там достаточно; тем более что в тексте сказки The Star-Child место, где живет злой волшебник, подвергающий героя испытаниям, отмечено дверцей в стене под гранатовым деревом (a little door that was set in a wall that was covered with a pomegranate tree). Плоды гранатов и гранатовые деревья упоминаются в каждой сказке этого сборника — и как черта местного колорита (так как действие этих сказок происходит в южных и восточных странах, либо реальных, — например, в Испании, как в сказке The Birthday of the Infanta (следует заметить, что целая историческая область в Испании, Гранада, носит название этого дерева; к тому же одним из героев сказки является the Grand Inquisitor of Granada) — либо в вымышленных), и как символ. Плоды граната любили изображать на своих картинах прерафаэлиты, это также излюбленный орнаментальный мотив на Востоке; кроме того, гранат в мифологии — растение, посвященное богине подземного царства Персефоне, олицетворяющей смену времен года, связь жизни и смерти; наконец, сок граната одновременно и сладок и приятен на вкус, и по цвету похож на кровь — кроме того, он имеет несколько «кровяной» привкус благодаря высокому содержанию в нем железа (почему его иногда назначают как лекарство страдающим анемией). Таким образом, гранат — растение с богатой и сложной символикой, которая весьма точно отражает общее настроение сказок данного сборника: постоянное взаимопроникновение жизни и смерти, прекрасного и страшного, сладости и страданий.
Сам О. Уайльд про A House of Pomegranates говорил, что написал его с целью «придать форму своим мечтам, сделать реальными химеры, воплотить в картины свои мысли, самовыражаться, используя такой материал, который становится красивее только тогда, когда мастер находит ему применение, материализовать эфемерный идеал красоты», в чем заключается единственное удовольствие для художника — «самое чувственное и самое интеллектуальное удовольствие в мире». «Любые другие нормы, — пишет О. Уайльд, — теряют свое значение, а делать предположение, что я построил свой «Гранатовый домик» лишь для той части общества, которая даже если и умеет читать, то наверняка не умеет писать, настолько же разумно, насколько разумно думать, что Коро написал свои сумерки в серебре, как наставление президенту Франции, а Бетховен создал «Аппассионату» с целью заинтересовать биржевых маклеров…».
В A House of Pomegranates литературный сказ в полной мере выражает автора с его духовным миром. Позиция рассказчика выражает жизненные установки автора. Поэтический «образ автора», по мнению Т.А. Порфирьевой, в A House of Pomegranates является главным повествовательным центром, когда эмоциональное отношение автора к повествованию окрашивает и предметный мир, и сюжет, и героев. В то же время мир красоты (прежде всего внешней, «зримой») разрушается с появлением иной ипостаси автора — человека с трагическим мироощущением, остро чувствующим скрытый драматизм жизни. Поэтому взволнованный голос рассказчика, наполняющий повествование разнообразием интонаций, передает чувство скорби автора. Чувство фатализма, мистического восприятия жизни разрушают непритязательность сказочного повествования. Причем это повествование имеет общий тон не столько сказки, сколько притчи и проповеди.
Выводы главы 2
. Идиостиль О. Уайльда формируется в тесной связи с общей эволюцией стилей и направлений в искусстве конца XIX века (стиль модерн), которая связана, в свою очередь, со сменой целого ряда парадигм мировосприятия и базируется на «переоценке всех ценностей» и «панэстетизме».
. Для сказок О. Уайльда эти стилистические особенности характерны в той же мере, что и для других жанров, в которых работал данный автор.
Глава 3. Анализ репрезентации авторской картины мира через прилагательные в сказках Оскара Уайльда
Каждая из трех сказок репрезентирует различные хронотопы (временно-пространственные координаты, в которых развертывается действие). The Birthday of the Infanta — квазиисторическое повествование, в котором упоминаются персонажи вымышленные, но носящие реально существующие титулы Don Pedro of Aragon, the Grand Inquisitor of Granada, Papal Nuncio, а также реальные топонимы Fontainebleau, Burgos, Escurial и т.д.; The Fisherman and His Soul — стилизация под средневековую повесть или то, что бы мы сейчас назвали «фэнтези»: в ней действие происходит в мире, с одной стороны, похожем на европейское Средневековье или Ренессанс (там исповедуют католицизм, считают Мухаммеда «лжепророком», костюм Сатаны сшит «по испанской моде» — то есть по моде, самой популярной в Европе XV — XVI вв.), с другой — подчеркнуто фантастическом, среди нереальных или полуреальных народов и стран; наконец, The Star-Child полностью лишен конкретной пространственно-временной привязки; это «вневременное» и «внепространственное» существование мира сказки подчеркивается сознательными анахронизмами (например, некоторые персонажи говорят весьма современные речи — знаменитый Волк, который постоянно ругает правительство). Следовательно, и картина мира в каждой из этих сказок будет несколько различна.
В сказках Уайльд использует те же стилистические приемы, которые свойственны и другим его произведениям — использование большого количества эпитетов (в особенности цветовых), стремление создать «материальные», «вещные», «зримые» образы.
The tall striped tulips stood straight up upon their stalks, like long rows of soldiers, and looked defiantly across the grass at the roses, and said: We are quite as splendid as you are now. The purple butterflies fluttered about with gold dust on their wings, visiting each flower in turn; the little lizards crept out of the crevices of the wall, and lay basking in the white glare; and the pomegranates split and cracked with the heat, and showed their bleeding red hearts. Even the pale yellow lemons, that hung in such profusion from the mouldering trellis and along the dim arcades, seemed to have caught a richer colour from the wonderful sunlight, and the magnolia trees opened their great globe-like blossoms of folded ivory, and filled the air with a sweet heavy perfume (The Birthday of the Infanta).hair was as a wet fleece of gold, and each separate hair as a thread of line gold in a cup of glass. Her body was as white ivory, and her tail was of silver and pearl (речь идет о русалке). Silver and pearl was her tail, and the green weeds of the sea coiled round it; and like sea-shells were her ears, and her lips were like sea- coral… , and looked at him in terror with her mauve-amethyst eyes.finned and with eyes of bossy gold, the tunnies went by in shoals, but he heeded them not…limbed and well-knit, like a statue wrought by a Grecian, he stood on the sand with his back to the moon. (The Fisherman and His Soul)
В некоторых сказках идет откровенная стилизация под перевод на английский язык Библии, в частности, Псалтыри (что придает тексту дополнительный смысловой оттенок, почти кощунственный — так как, например, в нижепроцитированном отрывке под разговор лирического героя Псалтыри с Богом стилизуется монолог Рыбака, обращенный к его умершей возлюбленной): Love is better than wisdom, and more precious than riches, and fairer than the feet of the daughters of men. The fires cannot destroy it, nor can the waters quench it. I called on thee at dawn, and thou didst not come to my call. The moon heard thy name, yet hadst thou no heed of me. For evilly had I left thee, and to my own hurt had I wandered away. Yet ever did thy love abide with me, and ever was it strong, nor did aught prevail against it, though I have looked upon evil and looked upon good.
В нашей работе мы воспользуемся моделью для классификации прилагательных, приводимой в работе О.Н. Гронской «Немецкая народная сказка: язык и картина мира». Качественные прилагательные в данной работе классифицируются как оценочные (делящиеся, в свою очередь, на обозначающие возрастные параметры, имманентные свойства объектов, определения эмоциональных состояний, социальный статус, черты характера, интеллектуальные признаки, и собственно оценочные), параметрические (меры длины, ширины, высоты и времени) и цветовые; относительные и притяжательные рассматриваются по отдельности.
3.1 The Birthday of the Infanta
Оценочные прилагательные:
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
обозначающие возрастные параметры: old moss-grown statues, young friends, the young Queen, old gnarled fig-tree, old oak-tree, young leaves.
объективные свойства предметов: windy March day, the formal etiquette, the customary celebration, the rich provinces of the Netherlands, noble boys, wrinkled face, thin bloodless lips, the sham bull-fight, a live bull, hind legs, dead hobby-horses, a brown shaggy bear, semi-classical tragedy, old-fashioned court dresses, three-cornered hats, swarthy faces, wizened apes, crooked legs, huge misshapen head.
определения эмоциональных состояний: the sad melancholy King, grim Duchess of Albuquerque, a mad priest, some of them looked terrified, he was so proud, in an absurd ecstasy of pleasure, the flowers were quite indignant, sad blank eyes.
социальный статус: a real Princess, poor people, a born hidalgo, a poor charcoal-burner.
черты характера персонажа: wilful way of tossing her head, proud curved mouth, uncle and the Grand Inquisitor were much more sensible, did not look quite so bad-tempered, they grew quite hot and angry, looked very haughty, he had been kind to them, that terribly bitter winter, the Lizards were extremely philosophical by nature, they were quite tame, the great wise tortoises.
— интеллектуальные признаки: the stupid State-affairs, you are as clever as the Barbary apes (в данном контексте это сравнение не несет негативной оценки, даже является скорее похвалой).
— собственно оценочные (+ прилагательные чувственного восприятия): dim arcades, a richer colour of wonderful sunlight, sweet heavy perfume, stately grace, slim children, the Infanta was the most graceful of all, cumbrous fashion, beautiful white rose, childish gravity, old gnarled fig-tree, sombre splendour of the Spanish court, a wild agony, his mad kisses, the cold painted face, childish lips, more than usually solemn auto-da-f, grave affairs of State, that terrible blindness that passion brings upon its servants, the elaborate ceremonies, strange malady (from which she suffered), lovely Archduchess of Bohemia; life, with its fierce, fiery-coloured joys and the terrible agony of its sudden ending, pretty petulance of manner, curved beautiful mouth, the stately Spanish gentlemen, shrill laughter of the children, bright pitiless sunlight, dull odour, the clear morning air, gloomy chapel, everybody was so happy, the other wonderful things, nice compliments, pretty head, a wonderfully handsome lad, a thin, hard-featured woman, a chill smile, a marvellous bullfight, gay streamers of bright ribands, a splendid fight, their gestures were so extremely natural, the eyes of the Infanta were quite dim with tears, terrible misfortunes, a curious reed pipe, the pipe grew shriller and shriller, pretty white blossoms, solemn minuet… was charming, wonderful ceremony, a beautiful sight, curious three-cornered hats, the dazzling whiteness of their costumes, the grave dignity, the intricate figures, the elaborate grace of their slow gestures, handsome Egyptians, one so lovely as she was could never be cruel to anybody, with a cry so shrill, wild love-song, strange guttural language, dull strumming of the zithers, amusing tricks, the funniest part, a loud shout of delight, cultivated passion for the horrible, so fantastic a little monster, so ugly and useless a child, the most amusing thing about him, grotesque appearance, he seemed quite happy, the funniest of bows, little misshapen thing, in some humourous mood, with her sweetest smile, rough coarse lips, his little bright eyes, the sun was too hot, a wonderful feast, a real birthday cake, a lovely silver flag, charming reception, the most uncouth and clumsy gestures of delight, their beautiful home, in such a ridiculous manner, far too ugly, he is twisted and stumpy, one of my best blooms, such grotesque and silly attitudes, an extremely remarkable individual, in such a loud, harsh voice, cool splashing fountain, the ground was as hard as iron, poor breakfast, the most marvellous things, delicate footprints, the mad dance, the light dance, prickly balls, bright banners, strange yellow dresses, a beautiful procession, wonderful figures, a soft bank of moss, the tremulous leaves, heavy curtains, a splendid hall, wonderful white statues, a prettier room, strange silent horsemen, terrible phantoms, soft Moorish carpets, heavy chandelier, rich pall, cool glens, bright celandine, dainty blossoms of silver, the most grotesque monster, something smooth and hard, wall of clear water, horrible gestures; it was he who was misshapen and hunchbacked, foul to look at and grotesque; how loathsome he was; hot tears, in the most fantastic and exaggerated manner, shouts of happy laughter; he is almost as good as the puppets, only of course not quite so natural; a curious gasp, dainty rose-leaf lips, pretty disdain. Параметрические:
общая характеристика размера: little lizards, great globe-like blossoms, tiny slippers with big pink rosettes, huge fans of black and silver, pale little face, a little ringlet of yellow hair, Burgos, a small town, grand public entry, great Trappist monastery, the little Infanta, little hand, little gilt and ivory chair, big fans, large flat basket, a tiny orange-tree, the great cathedral of Saragossa, huge plumes, a large wax candle, her great blue eyes, little Barbary apes, tiny swords, the little Dwarf (более 10 раз), huge misshapen head, a little monster, little misshapen thing, his little bright eyes, great scarlet Lilies, great milk-white Peacock, the huge stone Tritons, little cages, the great wise tortoises, little bed, huge braziers, tiny glow-worms, great coloured stones, little private door, huge rearing horses, great hounds, large fire-places, great screens, huge lolling head.
меры длины: short fluttering cloaks, long brocaded gowns, long pavilion of purple silk, long javelins, long black hair, long pointed nails, his long shadowy finger, long fern, long glades.
ширины: wide puffed sleeves, stiff corset.
высоты: tall striped tulips, the high altar, he was not tall .
времени: new alliance, short interlude.
степени проявления качества: the utmost gravity, an immense fancy.
Цветовые: purple butterflies, bleeding red hearts, white glare, pale yellow lemons, fans of black and silver, grey satin, pink rosettes, pink and pearl fan, aureole of faded gold, pale little face, beautiful white rose (2 раза), black marble chapel, the King wrapped in a dark cloak the pale jewelled hands, a little ringlet of yellow hair, long pavilion of purple silk, a yellow ruff, scarlet cloaks, Moorish pages in yellow and black liveries, basket covered with a red cloth, two green and gold snakes, pretty white blossoms, a blue bird, dresses of white velvet, long black hair, her great blue eyes, a brown shaggy bear, great scarlet Lilies, red Geraniums, great milk-white Peacock, red raiment, blue sandals, white snow-wreaths, steely feathers and black bills, white mule, green velvet caps, purple hands and feet, strange yellow dresses, red bryony berries, pale gold of her hair, wonderful white statues, black velvet, green arras of needle-wrought tapestry, red portfolios of the ministers, black and white ceiling, scarlet tassels, purple tabouret, a black ebony cabinet, white petal, yellow primroses, blue speedwell, irises lilac and gold, grey catkins on the hazels, spires of white stars (о цветах каштана), sea-green onyx, mane of black hair
Относительные: stone vases, old moss-grown statues, gauze fan, black marble chapel, a pair of poisoned gloves, public mourning, Trappist monastery, royal edict, gilt and ivory chair, richly-caparisoned hobby-horses, lace handkerchiefs, wooden sword, Moorish pages, the French Ambassador, French posture-master, Italian puppets, coloured wax, African juggler, a curious reed pipe, the royal family, a poisoned wafer, ostrich feathers, a large wax candle, agate pommel of his dagger, Barbary apes, gipsy boys, Italian treble, a lovely silver flag, the huge stone Tritons, the orange groves, green velvet caps, painted sugar, silver armour, geometrical pattern, jasper pedestals, needle-wrought tapestry, soft Moorish carpets, gilt Cordovan leather, wax lights, gold cloth, silver tulips, silver tissue, a black ebony cabinet, grassy knolls, windy March day, morning air
Притяжательные: Our Lady’s Dance, a regular soldier’s drill, the King’s own bodyguard, the King’s melancholy, Cardinal’s hat
По сути дела, в сказке сопоставляются 4 точки зрения (а значит, 4 картины мира) — рассказчика, инфанты, короля и карлика, при этом они во многом являются взаимопроникающими, хотя нередко противоречат друг другу. Так, для инфанты ее день рождения — нечто радостное и приятное, и поэтому ее внутренний монолог сопровождается прилагательными, выражающими положительную оценку происходящего (everybody was so happy, the other wonderful things), а о восприятии происходящего королем говорится с использованием прилагательных, несущих негативную коннотацию (shrill laughter of the children, bright pitiless sunlight, dull odour). И напротив, то, что дорого королю (например, часовня с набальзамированным телом его умершей жены), инфантой воспринимается отрицательно (gloomy chapel).
Для всех картин мира, конструируемых в данной сказке, общее одно: окружающий мир воспринимается как прекрасный. Абсолютное большинство по частотности словоупотреблений составляют прилагательные, выражающие положительную оценку, характеризующие предмет или явление как прекрасные или просто привлекательные: beautiful (7 случаев), wonderful (6 случаев), pretty (4 случая), lovely (3 случая), sweet (4 случая), splendid (2 случая), marvellous (2 случая), handsome (2 случая), charming (2 случая), stately (2 случая), dainty (2 случая), nice, graceful (по 1 случаю). Приближаются к ним по значению прилагательные, также несущие в основном положительную коннотацию, но означающие, что характеризуемые ими предметы и явления привлекают внимание не столько красотой, сколько сложностью и прихотливостью: elaborate (2 случая), intricate, curious. Впрочем, в мире, создаваемом в произведениях Уайльда, искусственность, «сделанность», способность вещи вызывать восхищение тонкостью работы — очень важное положительное качество. Также в тексте много прилагательных, обозначающих либо пребывание человека в состоянии положительной эмоции (радости, веселья, счастья) — happy (3 случая), merry (2 случая), либо характеристику предмета, вызывающего такое чувство — amusing (3 случая), funny (5 случаев), ridiculous (2 случая).
Вместе с тем в картине мира в сказке присутствуют и противоположные явления и эмоции; при этом вызывать положительную эмоцию у персонажей может существо, облик которого описывается прилагательными, несущими отрицательную коннотацию. Таким персонажем оказывается маленький Карлик, внешность которого характеризуется как ugly (3 случая), misshapen (5 случаев), grotesque (4 случая), loathsome (1 случай), foul (1 случай) (причем 2 последних слова возникают только в его внутреннем монологе после того, как он увидел себя в зеркале; в них заложен дополнительный оттенок смысла «вызывающий отвращение», в то время как ни у Инфанты, ни у присутствующих Карлик отвращения не вызывает, несмотря на уродство). Что интересно, прилагательное terrible ни разу не употреблено по отношению к Карлику (что лишний раз подчеркивает, что его уродство расценивалось присутствующими как нечто смешное, но не как страшное и отвратительное), зато это слово употреблено во внутреннем монологе самого Карлика (изображения на гобеленах кажутся ему terrible phantoms). Выражение terrible misfortunes применяет и один из персонажей сказки по отношению к содержанию просмотренной пьесы. Таким образом, это слово оказывается прочно привязано к восприятию произведений искусства. Также интересно, что восприятие персонажами просмотренной пьесы (Инфанта плачет, а ее дядя говорит об «ужасных несчастьях») оказывается в точности соответствующим «Поэтике» Аристотеля: по его мнению, пьеса (точнее, трагедия — а они и смотрят трагедию) должна вызывать у зрителей сострадание и страх. Волей или неволей Уайльд дает здесь реминисценцию обрядового происхождения театра и его связи с культом божеств плодородия (умирающей и воскресающей природы). На наш взгляд, вся коллизия сказки — инверсированный миф о Деметре и Персефоне, где место Персефоны в ее двойственной ипостаси (жена царя мертвых и богиня растительности) занимают мертвая королева и ее дочь-инфанта, а место скорбящей Деметры (и одновременно царя подземного царства Аида) — король (на его связь с Аидом указывают, например, растущие в его саду гранаты: Аид дал жене съесть зерно граната, чтобы она не смогла его покинуть навсегда). Таким образом, фраза камергера It is a pity, for he is so ugly that he might have made the King smile — не свидетельство его жестокости, а выражение горя по поводу судьбы всей страны. Как известно, скорбь Деметры по поводу пропажи дочери (которая повергла весь мир во мрак и холод) рассеяла уродливая старуха-шутиха Баубо, своими веселыми и непристойными выходками заставив богиню улыбнуться и этим вернув на землю весну. Здесь же Карлик мертв, и следовательно, никакого чуда не произойдет. Слова Инфанты об «отсутствии сердца» также можно расценить с мифопоэтической точки зрения: отныне ей придется общаться только с мертвыми.
Амбивалентными по занимаемому в картине мира месту оказываются прилагательные solemn, heavy: с одной стороны, они могут нести положительную коннотацию, характеризовать приятные вещи или явления (sweet heavy perfume, solemn minuet); с другой — могут почти сближаться по значению (и приближаться к значению слова sombre). Амбивалентны и слова curious, strange: они могут обозначать как просто удивление и любопытство говорящего перед чем-то необычным, так и смущение, страх перед незнакомым и непонятным. Наконец, амбивалентно слово bright, но эта амбивалентность происходит от того, что один и тот же предмет, имеющий такую характеристику, рассматривается с разных точек зрения: bright ribands — как положительное (атрибут праздника), bright pitiless sun — как отрицательное (что подчеркнуто дополнительным эпитетом).
Также здесь присутствуют и прилагательные, выражающие однозначно неприятные эмоции и ощущения (довольно часто это звукообозначения): grave (1 случай), gloomy (1 случай), shrill (4 случая), terrible (4 случая), horrible (2 случая).
Особую систему составляют прилагательные со значением цвета (на которые Уайльд, как известно, обращал особое внимание). Основную гамму составляют здесь оттенки красного: red (6), purple (4), scarlet (3), pink (2). Эти цвета чаще всего оцениваются автором и персонажами как положительные, поскольку они яркие и празднично выглядящие; кроме того, они отождествляются с царственностью, красотой, юностью (хотя также и с кровью и смертью — в частности, корридой, но к корриде у испанцев особое отношение, и Уайльд это здесь показывает).
Реже упоминаются оттенки желтого: yellow (5), gold (2), pale yellow (1). Эти цвета несут амбивалентную смысловую нагрузку: с одной стороны, желтого цвета предметы, оценивающиеся как положительные (цвет лимона, примулы, волос королевы), с другой — отрицательные (одежда сердитой камеристки инфанты, балахоны осужденных на сожжение; да и нельзя говорить о локоне королевы или лимонах как об однозначно положительных объектах: кольцо из волос королевы вызывает у короля ностальгию, а лимон в испанской народной поэзии — символ неразделенной любви).
Оттенки зеленого и синего упоминаются еще реже: green (5), blue (5), lilac (1). Они почти всегда отождествляются с природными явлениями (хотя синими названы и глаза инфанты). Однако зеленый цвет встречается и в неприродных объектах во дворце: гобелен со сценой охоты назван а green arras, а в комнате с зеркалом пол сделан из sea-green onyx. При этом зеленый цвет данных объектов несет отрицательную коннотацию: помимо красоты, эти предметы имеют связь с безумием (гобелен ассоциируется с безумным королем Карлом, причем его безумие заключается в том, что он путает нарисованную сцену охоты с настоящей охотой, то есть искусство с жизнью) и смертью (в комнате с полом из зеленого оникса Карлик умирает).
Из цветов, не входящих в спектр, 1 раз упоминается brown, 2 раза — grey (1 — pearl); silver в качестве оттенка серого или белого здесь не выступает и употребляется как относительное прилагательное в своем прямом значении. Наконец, весьма частотны черный и белый цвета. Белый упомянут 10 раз, при этом в подавляющем большинстве случаев этот цвет связан с цветами (именно белую розу дарит Инфанта Карлику, и эта роза достаточно часто упоминается в тексте — однако там есть и другие белые цветы, например, цветы апельсина или каштана). Он оценивается чаще всего положительно, ассоциируется с красотой, чистотой, чем-то возвышенным (хотя фигурируют в тексте «белый мул» и «белый павлин», но эти животные здесь почти абстрагированы от негативных ассоциаций и служат для достижения колористического эффекта). Черный цвет упомянут тоже около 10 раз, и это, как правило, цвет одежды (что имеет вполне реалистическое обоснование: речь идет об Испании эпохи Ренессанса, а в это время в Испании был в моде черный цвет, и эта мода распространилась на всю Западную Европу; об этом см. также п. 3.2). Однако черный ассоциируется со смертью, скорбью: это любимый цвет скорбящего короля и при этом цвет часовни, в котором лежит забальзамированное тело королевы.
Судя по употреблению прилагательных, мир «сада» и мир «леса», «культуры» (представительницей которой является Инфанта) и «природы» (Карлик) друг другу не противопоставляются, поскольку и там, и здесь природа осмысляется персонажами как источник эстетических переживаний, она уже «художественно обработана» (причем к эстетизации и поэтизации оказывается способен и Карлик). История же гибели Карлика при виде собственного отражения в зеркале может быть истолкована как метафора «реализма», перенесения в искусство действительности «как она есть», что ужасно и ничем, кроме гибели как для действительности, так и для искусства кончиться не может (ведь гибель Карлика, по сути, ставит под угрозу все существование мира данной сказки). Четко противопоставлены мир «сада» и «леса» и мир дворца: хотя все они наполнены прекрасными и вызывающими эстетическое удовольствие вещами, красота сада и леса связана с жизнью, а красота дворца страшна, она пугает и соотносится с безумием и смертью (и комната, в которой Карлик находит смертоносное для него зеркало, оказывается the brightest and the most beautiful). Дворец маркирован такими цветообозначениями, как black, white, red; такими оценочными и параметрическими прилагательными, как huge, great, cold. В картине мира данной сказки более положительную коннотацию несут предметы и существа малого размера (tiny glow-worms, little lizards, tiny slippers, pale little face, a little ringlet of yellow hair, the little Infanta, little hand, little gilt and ivory chair, little Barbary apes, tiny swords, the little Dwarf) — отчасти потому, что как «маленькая» оценивается сама Инфанта, своего рода центральный объект этого прекрасного мира, а предметы большого размера могут оцениваться как положительно (привлекающие внимание своим размером) или «безразлично» (так как предмет просто велик сам по себе: great globe-like blossoms, big pink rosettes, huge fans of black and silver, big fans, large flat basket, the great cathedral of Saragossa, huge plumes, a large wax candle, her great blue eyes, the great wise tortoises), так и отрицательно (great scarlet Lilies, great milk-white Peacock — несимпатичные автору персонажи, huge misshapen head, huge rearing horses, great hounds, large fire-places, great screens, huge lolling head).
Таким образом, репрезентируемая в сказке The Birthday of the Infanta строится не столько на противопоставлении «прекрасного» и «безобразного», как принято считать, а на противопоставлении «живого» и «мертвого»; впрочем, это противопоставление в данной сказке достаточно сложно. Прилагательные, обозначающие «красоту», «приятность для восприятия», относятся и к миру живого, и к миру мертвого. С «безобразным» оказывается связан только мир живого, однако и само это безобразное далеко не всегда оценивается негативно.
3.2 The Fisherman and His Soul
Оценочные прилагательные:
обозначающие возрастные параметры: the young Fisherman, my father is aged and alone, young Witch; with the Magadae who are born old, and grow younger and younger every year.
объективные свойства предметов: flat corks, the flat rim of the land, wild gulls, hairy breasts, twisted conchs, the slippery porpoises, poisonous herb, the great filigrane fans of coral, curved tusks, wild hemlock, the chests of rich treasure, her thin white hand, the moon is full, the pallid face, a crooked sceptre, cakes of fine flour, land was dry, shallow water, the wild men, like a wild cat, as a wild goat, the ripe pomegranates, slanting eyes, dusty red-dyed highways, ripe figs, a pale-faced Circassian, fine gold dust, fat bodies, flat oval shields, precious jewels, the dry shore, ripe melons, a curved sword, tight cord, their wallets are empty, thou art dead, a holy day, the fair wafer, his eyes were full of tears.
определения эмоциональных состояний: he sat idle in his boat, thou art mad, the Fauns …are glad, he felt afraid, he seemed weary, she grew grey, they are glad, they are sad, anyone so pale, we sat and made merry, the young Fisherman grew wroth, he grew afraid, he was glad.
социальный статус:
черты характера персонажа: the world is cruel, men call thee evil, his proud lips, the Sea-gods are jealous, an evil Soul, thou art evil, they are cruel.
интеллектуальные признаки: Witch … was very cunning, everything that is wise, he who looketh into it may be wise, thou shalt be wiser than all the wise men.
собственно оценочные (+ прилагательные чувственного восприятия): the net was so heavy, a bitter and black-winged wind, dull monster, the great Queen, the coarse ropes, wet fleece of gold, cold waves, cold breasts, beautiful was she, a strange fear, a marvellous song, a roof of clear emerald, a pavement of bright pearl, sharp icicles, wonderful things, happy Mermen, the sound of her voice became sweeter to his ears, so sweet was her voice, eyes dim with wonder, sweet-smelling rushes, the soul is the noblest part of man, no thing more precious than a human soul, the bitter words, their perilous joys, she is fairer than the morning star, how strange a thing, so eager was he to get rid of his soul, the wind is foul, pretty boy, one who is stronger than the wind, that is a terrible thing to do, her beautiful eyes, the coarse grey grass, smooth pebbles, thou art the best of the witches, I am as fair as she is, her breath was hot, evil thing, lips like a proud red flower, a listless manner, his delicate white hands, a curious device, heavy eyelids, eyes grew dim with tears, as fair as the daughters of the sea, and as comely as those that dwell in the blue waters, that dim twilight house, being sure-footed as a wild goat, bronze-limbed and well-knit …he stood, its voice was low and flute-like, the lonely beach, marvellous things, the false prophet, an evil fortune, sweet juices, cold amber, fine vessels of glass, curious vessels of burnt clay, a pool of clear water, soft serpent-skin, soft fringes of his tunic, if the wine be sweet /bitter, thick oil, thick neck, every thing that is precious, gay lanterns of paper, cool fingers, thick oil of red roses, make the air sweet, a thin rod, wine as sweet as honey, strange people, heavy palanquin, thin curtains, strange gods, slim reed, dusky air, sweet mulberries, an evil smile, the heavy curtain, heavy earrings, a mighty scimitar, bright sweat, a strange thing, richer than all the kings of the world, anything so marvellous, a fair silver cup, an evil thing, a false Witch, she was true to Him she worships, laughter is clear, is pleasant to eat, is sweet to drink, comely garden, terrible things, cold red of the mouth, wet amber of the hair, harsh wine of his tale, bitter was his joy, strange gladness, mad lips, cold lips, no sweet herbs, strange flowers, of curious beauty, their odour was sweet.
Параметрические:
общая характеристика размера: a little Mermaid, little calves, the great filigrane fans of coral, big whales, little barnacles, the great Kraken, the little children, a little reed pipe, the great galleys, a little thing, the little bay, a great owl, a little cap of green velvet, a little knife, great bladders, little maize-cakes, little bells, small slanting eyes, great orient pearls, great emeralds, like large butterflies, little nail-shaped cloves, little metal cups, tiny seed-pearls, great court, little pavilion, little napkin, little ring, like little white pigeons, little bay, little copper bells, little city, little hands, great Tritons.
меры длины: long veins, long green beards, a short cloak lined with sables, long reeds of bamboo, long pointed nails, long strings of amber.
ширины: the world is wide, broad leaves, the narrow streets.
высоты и глубины: tall masts, a high wall, a deep pit.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
времени: степени проявления качества: a great joy, a little smile, a great terror, their joy may be greater, their sorrow may not grow less, a great curiosity, great violence, a great desire, a great cry of joy, so great was the power of the love, a great cry of mourning.
форма: the round sea, eyes of bossy gold, the flat rim of the land, a round crystal, a mirror of round metal, oval lemons, a square white house, oval box, round green emeralds, flat oval shields
Цветовые: black-winged wind, blue enamel, white ivory, silver and pearl was her tail, mauve-amethyst eyes, long green beards, the ribbed yellow sand, the white foam, his brown limbs, harps of red gold, she is… whiter than the moon, her red hair, purple leaves, its juice is as white as milk, he will turn into a black viper, her blue mantle, his brown curls, pale moonbeams, her thin white hand, blue bird, spotted birds, the coarse grey grass, her white teeth, a black dog, yellow sulphurous eyes, a little cap of green velvet, the scarlet heels of her shoes, a suit of black velvet, face strangely pale, lips like a proud red flower, his delicate white hands, her grass-green eyes, blue waters, green viper’s skin, the yellow shore, white arms, the honey-coloured air, a cloud of red dust, a red-haired camel, the white rocks, paint themselves yellow and black, earrings of green glass, red bronze, purple sponges, blue hangings, priests in their yellow robes, green trees, a pavement of black marble, the rose-red house, sea-green porcelain, white doves, my pale fingers, a mitre of black felt, seven yellow crescents, feet were red with the blood, red-dyed highways, green veil, black beards, thick oil of red roses, grey threads of smoke, odour of the pink almond, creamy blue turquoise stones, white smiling faces, black skins, purple flesh, melons yellow as topazes, clusters of white grapes, red-gold oranges, oval lemons of green gold, crimson silk cord, vermilion lacquer, a square white house, caftan of green leather, hands were yellow with saffron, white alabaster, blue and green tiles, green marble, peach-blossom marble, yellow-lidded eyes, a box of lilac enamel, a belt of white leather, red foam, purfled and purple silk, red rubies, round green emeralds, purple amethysts, yellow lynx-stones, coloured wines, like little white pigeons, white feet, black lambs-wool, white peacocks and peacocks that have blue breasts, green water, sea that the night makes purple, the sea that the dawn leaves grey, black waves, a burden that was whiter than silver, white as the surf it was, brown arms, black sea, white foam, white claws of foam.
Относительные: north seas, silken sail, a human soul, earthly thing, figured cloths, carved chests, frizzed hair, a little reed pipe, the autumn leaves, painted bows, a dress of gold tissue, in the Spanish fashion, a tamarisk tree, the felt curtains, tanned skin, painted linen, a wooden dish, gilded leather, orient pearls, a bronze horse, silver letters, silken carpets, golden sequins, a charcoal brazier, silver bracelets, creamy blue turquoise stones, metal cups, rose leaves, crimson silk cord, brass peacocks, a copper hammer, gold dust, painted eyebrows, polished floor, watered garden, scented pastilles, dyed lion skins, a brass-turbaned Nubian, leather bottles, silk bags, ivory horns, leaden ring, salt fish, bay leaves, leather carpet, wire strings, a fair silver cup, copper dish, roasted kid, little copper bells, silver rings.
Притяжательные: God’s name, a man’s soul, a dead man’s hand, peacocks’ eyes, a bird’s wing, mare’s milk, lamb’s flesh, horses’ feet, birds’ plumage, tigers’ claws, beetles’ wings, world’s pain.
Итак, картина мира в сказке The Fisherman and his Soul оказывается несколько иной, нежели в сказке The Birthday of the Infanta. Прилагательных здесь намного больше, поскольку эта сказка больше предыдущей по объему. Несколько иначе они и организуются в семантические группы. Так, среди качественных прилагательных появляется новая группа — прилагательных со значением формы. При этом практически все прилагательные там однотипны, они обозначают круглую или овальную форму (исключение — square house). Прилагательные же, означающие социальный статус, здесь отсутствуют, точно так же как отсутствуют прилагательные, обозначающие время (хотя лексика со значением времени там присутствует, но она представлена другими частями речи). В этой сказке больше и не-качественных прилагательных — относительных и притяжательных (близких по семантике к относительным).
Прилагательные, обозначающие возраст, примерно такие же, как и в The Birthday of the Infanta, но персонажи старого и пожилого возраста остаются практически за кадром: основные герои сказки либо молоды (the young Fisherman, the young Witch), либо вообще без возраста (the Little Mermaid, the Priest). Противопоставления молодости-старости здесь нет.
Прилагательные, обозначающие объективные свойства предметов (безоценочные характеристики, поясняющие эпитеты), также здесь более частотны, чем в сказке The Birthday of the Infanta. Это связано с тем, что для рассказчика — как для автора, так и для Души Рыбака (чьи пространные монологи являются рассказами в рассказе; такое построение текста свойственно восточной литературе, под которую отчасти стилизована сказка) важно показать разнообразие вещного мира, подчеркнуть «вещность» и «материальность» предметов, сделать их более зримыми. Также прилагательные со значением объективных характеристик предметов часто входят в состав сравнений (like a wild goat, as a wild cat); это объясняется тем, что источником для сравнений здесь тоже служат предметы и явления материального мира.
Прилагательные со значением интеллектуальных характеристик здесь представлены словами, обозначающими только одно качество — ум, мудрость (cunning (1 случай), wise (4 случая)), в то время как в сказке The birthday of the Infanta присутствовали слова, обозначающие и ум, и глупость. Причем это качество, судя по контексту, оценивается самим автором не совсем положительно: этими качествами наделены злые персонажи (Ведьма, Душа Рыбака). Прилагательные со значением «злой» преобладают и среди обозначающих характеры персонажей: evil (4), cruel (2).
Собственно оценочные прилагательные употребляются в данном тексте достаточно часто, но их процентное соотношение с общим количеством прилагательных существенно меньше, чем у тех же прилагательных в сказке The Birthday of the Infanta. Многие из них такие же, как и в предыдущей сказке, но появляются и другие: beautiful (2), pretty (только в обращении pretty boy) (4), fair (6), comely (2), fine (1), marvellous (3), wonderful (2), strange (8), terrible (2), curious (3), pleasant (1). На первое же место по частотности выходят прилагательные чувственного восприятия, касающиеся всех органов чувств. Причем одно и то же прилагательное может относиться и к слуху, и ко вкусу, и к обонянию (как, например, sweet). Это такие прилагательные, как уже упомянутое sweet (11 случаев), bitter (4), heavy (5), thick в значении «густой» (3), cold (5), cool (1), hot (1), smooth (1), coarse (2), harsh (1), soft (3), clear (3), bright (2), wet (2). Причем 2 первых в этом списке прилагательных употребляются как в прямом значении, так и в переносном (bitter joy, bitter words). Интересно, что слово dry употребляется здесь почти исключительно как объективная характеристика и в значении «суша», «не-вода» (dry shore). Если в The Birthday of the Infanta звуковые характеристики были, как правило, отрицательными (shrill, harsh), здесь они, как правило, положительные: помимо sweet, в этом качестве употребляются low (о голосе), flute-like. Осязательные характеристики маркируются в картине мира данной сказки не всегда с тем же знаком, с каким они присутствуют в общеязыковой. Так, cold и wet здесь выступают как положительные качества, поскольку эти характеристики относятся к возлюбленной героя, Little Mermaid. Прилагательное же hot маркируется отрицательно, поскольку соотносится с «ложной героиней» — Ведьмой (Witch).
Такое изобилие прилагательных чувственного восприятия объясняется самим сюжетом сказки: Душа Рыбака, получившая самостоятельное существование, пытается соблазнить прежнего хозяина мирскими благами, рассказывая о них как можно ярче и красочнее, чтобы Рыбак послушал ее. В своих речах Душа старается создать максимально выразительный и «ощутимый» образ. Из собственно оценочных самым частотным оказывается strange — поскольку автор в данной сказке описывает мир, в котором, с одной стороны, живут обычные люди, с другой — происходят удивительные вещи, находящиеся за пределами понимания этих обычных людей. Если прилагательные чувственного восприятия, обозначающие неприятные ощущения (coarse, harsh, bitter), относятся к миру Рыбака (его обыденной жизни, его переживаний), прилагательные, обозначающие приятные ощущения (sweet) — к миру сверхъестественного, как «благого», так и «дурного» (они соотносятся с персонажами The Little Mermaid и The Soul).
Параметрические прилагательные употребляются примерно с тем же соотношением, что и в предыдущей сказке, хотя можно анйти и различия в их употреблении. Прилагательные, обозначающие малый размер (little (21 случай), small (1 случай)), чаще всего имеют положительную коннотацию, хотя прилагательное small употреблено скорее в значении объективной характеристики предмета (small slanting eyes). Прилагательные, обозначающие большой размер, обозначают часто либо объективную характеристику предмета или существа (big whales, huge Tritons), либо имеют дополнительный оттенок значения «выдающееся качество» (так, в тексте сказки с прилагательными со значением «большой» — чаще всего great — употребляются названия драгоценных камней). Из прилагательных, обозначающих длину, в обеих сказках употребляется (применительно к различным предметам) почти исключительно long; short в обеих сказках употребляется по одному разу и только как характеристика одежды (short cloak). Примечательно, что речь, видимо, вообще идет об одном и том же предмете одежды: такой плащ носит анонимный персонаж (автор недвусмысленно дает читателю понять, что это дьявол), про которого сказано, что он одет по испанской моде (Spanish fashion), а в сказке The Birthday of the Infanta дело происходит в ренессансной Испании.
Весьма разнообразны здесь цветообозначающие прилагательные. Интересно, что почти все они могут как просто обозначать цвет предмета (его объективную характеристику), так и иметь дополнительную символическую нагрузку. Наиболее частотным оказывается прилагательное white (22 случая). Этот цвет соотносится прежде всего с Little Mermaid, а также с морем, морской пеной, и поэтому оказывается амбивалентен по позиции, занимаемой в картине мира: с одной стороны, это цвет положительный, цвет любви и красоты, с другой — соотносящийся с гибелью, обманом и смертью (Рыбак соблазняется на обещание Души познакомить его с танцовщицей, у которой ноги as two white doves, и предает свою возлюбленную; мертвая Little Mermaid описывается как white as surf, whiter than silver; Рыбак умирает, захлестываемый white foam). Вторым по частотности оказывается green (13 случаев): это цвет, имеющий скорее отрицательную коннотацию, связанный с колдовством и дьявольщиной (цвет глаз и деталей одежды Witch, цвет ножен колдовского ножа, при помощи которого Рыбак отрезает свою тень), при этом в рассказах Души он достаточно часто появляется как цвет дорогих камней, украшений и т.д., то есть всего того, чем Душа пытается соблазнить Рыбака. Black оказывается по частотности только третьим (12 случаев); это тоже цвет либо с отрицательными коннотациями (цвет одежды дьявола, окрас колдовской собаки, которая преследует Рыбака; цвет моря в момент гибели Рыбака и т.д.), либо просто обозначающий объективную характеристику предмета (black beard, black wool, black skin). Red занимает четвертое место (11 случаев), но оттенки красного и цвета красной гаммы встречаются достаточно часто: purple (6), pink (1), scarlet (1), rose-red (1), red-gold (1), crimson (1), vermilion (1), peach-blossom (1) (то есть нежно-розовый). Как явствует из этого перечня, в этой сказке составные прилагательные со значением оттенков цвета более частотны, чем в предыдущей. Это также чаще всего цвета тех предметов (плодов, камней, тканей и т.д.), которыми Душа соблазняет Рыбака, а также цвет волос и каблуков Ведьмы и цвет крови. Практически единственный предмет красного цвета, несущий положительную коннотацию — цвет губ Маленькой Девы Морской. Yellow встречается 10 раз (+ его оттенки sulphurous yellow — 1 раз и honey-coloured — 1 раз). Это цвет песка (то есть один из «родных» для Рыбака), но при этом и цвет глаз совы, которая ему попадается по дороге на шабаш (причем ее глаза не просто желтые, а sulphurous yellow, оттенка серы), и также цвет, активно встречающийся в рассказах Души (чаще всего как цвет одежды). Blue (6 случаев) (+ оттенки mauve-amethyst, creamy blue, lilac — каждый по 1 случаю) также амбивалентный цвет, связанный и с морем, и с обеими героинями, истинной и ложной, и с предметами «вещного мира» из рассказов Души. Наконец, brown (3 случая) — цвет Рыбака par excellence (цвет его кожи, его волос); этот цвет обычно воспринимается как «природный», «естественный». Рыбак и выступает здесь как «естественный» человек. С одной стороны, он способен ценить красоту (он влюбляется в Little Mermaid, очарованный ее внешней красотой и прекрасным голосом, хотя сначала его интерес к ней и ее пению скорее чисто «прикладной» — он просит ее приманивать для него рыбу), с другой — оказывается невосприимчив к «стилистическим изыскам» монологов Души (впрочем, тоже до определенного момента).
Относительные прилагательные обозначают чаще всего материал, из которого сделан предмет (ivory, golden, silver, copper, brass, silk, leather). Чаще всего это обозначения металлов (golden, silver, copper, brass, leaden, iron).
Таким образом, основное противопоставление в данной сказке — «обыденного» (которое маркируется как мрачное, тусклое, неприятное) (оно относится к миру, в котором живет Рыбак) и «необычного» (яркого, прекрасного, манящего, соблазнительного), которое находится за пределами мира Рыбака (но куда уходит и возвращается его Душа). Этот внешний мир, наполненный не только красивыми природными объектами (птицами, цветами и т.д.), но в еще большей степени — красивыми вещами, противопоставляется миру Рыбака как мир «искусства» — миру «природы». Вместе с тем этот внешний мир, несмотря на красоту, маркирован как «злой» и «жестокий», и выход в него приводит Рыбака сначала к ничем не мотивированным злым поступкам, предательству возлюбленной, а затем и к гибели. Как и в предыдущей сказке, здесь налицо концептуализация мира как, по сути, «двоемирия»: мир искусства и мир природы, с одной стороны, оба несут в себе красоту, но проникновение «естественного человека» в мир «искусства» (маркируемый как злой и опасный — поскольку этот мир для него чужой) приводит к гибели «естественного человека».
.3 The Star-Child
Оценочные прилагательные:
обозначающие возрастные параметры: the old Earth is dead, the youngest of their own children, the old priest, an old and evil-visaged man, the old man.
объективные свойства предметов: the old Earth is dead, the great horned Owls, wild beast, had returned safe, the house is bare, eyes were full of tears, they were swarthy; who were blind or maimed or in any way afflicted; wild birds, the dim eyes of the mole, garments were torn and ragged, mouldy bread, brackish water, to the naked he gave raiment.
социальный статус: poor Woodcutters, life is for the rich, we are poor men, I am as poor as thou art, of mean parentage, he was noble, no pity he had for the poor, a poor beggar-woman (2 раза), this poor woman, high officers of the city (2 раза), to the poor he gave bread.
черты характера персонажа: a romantic view of the situation, a thoroughly practical mind, the Snow is cruel, good Saint Martin; he grew proud, and cruel, and selfish; why art thou so cruel; they became hard of heart, thou art hard of heart; I have been proud, and cruel to her; I have been cruel to my mother, evil Magician.
интеллектуальные признаки: the subtlest of the magicians.
собственно оценочные (+ прилагательные чувственного восприятия): bitter cold, monstrous weather, a good argument, to keep themselves warm, feathers were quite stiff, delightful weather, hard smooth ice, strange thing, a very bright and beautiful star, ran faster than his mate, a bitter ending, good fortune, an evil thing, harsh cold, bad fortune, strange manner, bitter wind (3), a heart is hard, curious cloak, he became more beautiful to look at, he was white and delicate, a river of pure water, the weakly and ill-favoured, the winds were still; he was fair, and fleet of foot; a sharp reed; rough road, in very evil plight, a foul beggar-woman, fair and green-leaved tree, she is ugly and ill-favoured, a loud cry, this vile beggar-woman, thou art ugly, thy foul face, his voice was hard and bitter, thou art too foul; thou art as foul as the toad, and as loathsome as the adder; slow adder, bitter berries, so foul was he to look at, sharp flints, a strong-walled city, thou art more ill-favoured than the toad of the marsh, the foul thing, a bowl of sweet wine (2 раза), an old and evil-visaged man, this wood was very fair to look at, sweet-scented flowers, harsh briars, evil nettles, evil fate, how beautiful is our lord, there is none so beautiful in the whole world, how say ye that I am beautiful, I am evil to look at, how saith my lord that he is not beautiful, fair raiment, many rich gifts, high honour, so bitter was the fire of his testing.
Параметрические:
общая характеристика размера: great pine-forest, little twigs, little pink feet, little Squirrels, the great horned Owls, large yellow eyes, huge iron-shod boots, a little sheep-fold, a little child, a little bed, a great chest, my little son, the little daughter, great wood, little Squirrel, a little door (5 раз), a little Hare (3 раза), a great oak-tree, great square.
меры длины: —
ширины: —
высоты и глубины: tall fir-tree, a deep drift, the tops of the tall trees
времени: —
расстояния: in its farthest corner
степени проявления качества: great terror, of his great pride, my suffering is greater than I can bear
форма: —
Цветовые: green Linnets, white shroud, little pink feet, large yellow eyes, as white as millers, white snow, they were swarthy and black-haired, he was white and delicate, like the petals of a red flower, fair and green-leaved tree, a black beard, a yellow banner, black poppies and green jars, one piece is of white gold, and another is of yellow gold, and the gold of the third one is red; a piece of white gold (4 раза), grey linen, his eyes gleamed like red coals, the piece of yellow gold (4 раза), the piece of red gold (4 раза), white feet of the leper.
Относительные: bridal dress, atomic theory, huge iron-shod boots, a cloak of golden tissue, a cloak of gold tissue, amber chain, gilt flowers, figured silk, a pomegranate tree, iron chain, wooden bowl.
Притяжательные: the child’s only cloak, the child’s neck, the priest’s orchard, Gods world, a beggar’s child, king’s son, his mother’s feet. Эта сказка — наиболее бедная из всех сказок сборника по использованию изобразительно-выразительных языковых средств (в том числе прилагательных), причем нередко одни и те же выражения (в том числе содержащие прилагательные) в ней повторяются, что придает тексту сказки ритмизованность, упорядоченность, сближает ее с народными сказками (с фольклором ее роднит, например, наличие троекратных повторений).
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Как и в прочих сказках, наиболее частотны здесь оценочные прилагательные и прилагательные чувственного восприятия. Причем преобладают прилагательные с негативной семантикой: bitter (8 случаев), foul (6), evil (4), ill-favoured (3), hard (3), ugly (2), harsh (2), sharp (2), rough (1), bad (1), vile (1), loathsome (1). В то время как прилагательные с положительной семантикой встречаются существенно реже: beautiful (6), fair (4), good (3), sweet (2). Интересно, что эта сказка оказывается своеобразно противопоставлена обеим проанализированным ранее: как уже было указано, в сказке The Fisherman and His Soul самым частотным было прилагательное sweet, антонимичное прилагательному bitter как в прямом, так и в переносном значении; в сказке же The Birthday of the Infanta практически не было слов, обозначающих «отвратительный», «отталкивающий» (слова loathsome и foul появляются только во внутреннем монологе Карлика).
Такие семантические группы, как прилагательные меры длины, ширины, времени, формы, интеллектуальных характеристик в данной сказке не представлены, зато есть единственное прилагательное со значением расстояния — far (которое в других сказках не встретилось).
Черты характера также присутствуют чаще всего маркированные как отрицательные: cruel (5), hard (2), proud (2), selfish (1). Все эти характеристики относятся прежде всего к заглавному персонажу, который за проявление этих черт характера несет наказание. Эти характеристики — и самооценка персонажа, и оценка его поведения другими.
Интересно, что в этой сказке оказалось наибольшее (из трех рассмотренных) количество прилагательных, обозначающих социальный статус: poor (8), rich (1), high (officers) (2), mean (1), noble (1).
Цветовая палитра данной сказки весьма скромна, в ней исключительно чистые цвета, без оттенков. Самое частотное, как и в других сказках — white (10), далее по частотности следуют yellow (7), red (7), black (2), green (2). Причем такая частотность yellow и red вызвана тем, что они участвуют в повторяющихся элементах сказки. Никакой дополнительной цветовой символики они не несут и выступают как объективные характеристики предметов (возможно, некая символика все же заключена в порядке следования окраски монет, которые герой должен найти, но это лишь предположение).
Таким образом, основное противопоставление в данной сказке — противопоставление по социальному статусу (персонажи, маркированные как poor, оцениваются автором, как правило, положительно; дурное поведение Star-Child объясняется тем, что он сначала ложно интерпретирует свой социальный статус — хотя, как потом оказывается, он действительно знатного рода, сын короля и наследник престола, но о своем истинном происхождении он узнает только претерпев наказание и тяжкие испытания); кроме того, именно в этой сказке наиболее ярко наблюдается противопоставление «прекрасного» и «безобразного» (как «отталкивающего», «отвратительного»). (Напомним, что Карлик в The Birthday of the Infanta у окружающих отвращения не вызывает, хотя он тоже уродлив).
Выводы главы 3
. Картина мира в трех различных сказках Уайльда структурируется несколько по-разному, хотя можно найти и ряд общих черт. Так, маркированными, как правило, предметы оказываются по оценочным качествам и по чувственному восприятию; параметрические характеристики выражены менее явно. Цветовые прилагательные также весьма частотны.
. Из оценочных прилагательных на первое место выходят оценивающие красоту предмета или явления (как положительно, так и отрицательно). Причем не всегда предмет, охарактеризованный как «безобразный», в то же самое время оказывается и «отвратительным». Прилагательные чувственного восприятия касаются всех органов чувств и обозначают также как «положительную» (clear, sweet), так и «отрицательную» (harsh, shrill, coarse, bitter) оценку. Некоторые прилагательные (smooth, cold) могут восприниматься и как «положительные», и как «отрицательные» в зависимости от контекста.
. Из параметрических прилагательных на первом месте по частотности оказываются прилагательные общей характеристики размера (little, tiny, great, huge), причем самыми частотными из них оказываются little и great. Как правило, прилагательные со значением большого размера воспринимаются как «положительная» и «отрицательная» характеристики в зависимости от контекста, в то время как прилагательные, обозначающие малый размер, ассоциируются с положительной оценкой. Другие параметрические прилагательные употребляются сравнительно редко; исключение — прилагательное long (short употребляется всего 2 раза во всех рассмотренных нами текстах).
. Из цветовых прилагательных самыми частотными оказываются white, black, yellow, red и их оттенки. Цвета холодной гаммы (оттенки зеленого, голубого, серого) сравнительно редки. Таким образом, самыми важными для авторской картины мира оказываются самые яркие, насыщенные и при этом достаточно агрессивные цвета (кроме того, обилие оттенков красного соотносится с самим названием сборника, так как у граната и цветы, и плоды красного цвета). Все они, помимо общей цветовой характеристики предмета, несут дополнительный символический оттенок значения, так или иначе оказываясь связанными, с одной стороны, с красотой, а с другой — со страданиями и смертью.
. Относительные прилагательные чаще всего обозначают материал, из которого сделан тот или иной предмет.
Заключение
Итак, картина мира, формируемая прилагательными в сказках О. Уайльда, в целом не противоречит общей идейно-художественной направленности его творчества (противопоставление природного и искусственного, эстетизация действительности и т.д.). Однако эта картина мира оказывается в достаточной степени амбивалентной. С одной стороны, в ней четко противопоставляются природа и искусство, с другой — и природа, и искусство оказываются практически в равной степени прекрасны и эстетизированны, и при этом в равной степени несут в себе страдания и смерть.
Еще одно противопоставление в сказках О. Уайльда — замкнутого мира персонажа и внешнего большого мира. Конфликт, кончающийся катастрофой, возникает вследствие контактов этих двух миров: Карлик гибнет, увидев себя в зеркале (предмет иного по отношению к нему мира), Рыбак — поддавшись на соблазны внешнего мира; наконец, с Мальчиком-Звездой ситуация более сложная, но и история его наказания и испытаний (которые в конечном итоге тоже приводят к его смерти) начинается с контакта с внешним миром (появление нищенки — существа из этого внешнего мира; впочем, как потом оказывается, он и сам — тоже уроженец «внешнего» по отношению к семье его приемного отца мира). Этот внешний мир характеризуется как evil, cruel, однако он манит своей красотой и необычностью; в то время как мир обыденный нередко маркируется как poor, coarse, bitter и т.д. Нередко мир искусственного соотносится с внешним миром, а мир природного — с миром самого персонажа.
Несмотря на то, что О. Уайльд обычно трактуется как имморалист, критерий моральной оценки занимает в картине мира его сказок важное место; правда, моральные качества персонажей маркируются чаще отрицательно (proud, selfish, cruel, evil).
Список литературы
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
1.Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка . — Л., 1981 Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. — М., 1994 Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М., 1997 Вольф Е.М. Грамматика и семантика прилагательного. — М., 1978 Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура // Пражский лингвистический кружок. — М., 1967 Горышина Т.К. Архитектурная флора Петербурга. — СПб, 2006 Гронская О.Н. Немецкая народная сказка: язык и картина мира. — СПб, 1998 Касевич В.Б. Буддизм. Картина мира. Язык. — М., 1996 Ковалева О.В. Оскар Уайльд и стиль модерн. — М., 2002 Колесов В.В. Язык и ментальность. — СПб, 2004 Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. — М., 2002 Ланглад, Ж. де. Оскар Уайльд, или Правда масок. — М, 1999 Ларин Б.А. О разновидностях художественной речи // Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя. М, 1974 Маслова В.А. Лингвокультурология. — М., 2001 Порфирьева Т.А. Особенности поэтики Оскара Уайльда (новеллы, роман, сказки). — Автореф. дисс… канд. филол. наук. — М., 1983. — С. 21 Ковалева О.В. Оскар Уайльд и стиль модерн. — М., 2002. Поцепня Д.М. Образ мира в слове писателя. — СПб., 1997 Серебренников Б.Н. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. — М., 1988 Соколянский М.Г. Оскар Уайльд. Очерк творчества. — Киев, 1990 Сорокин Ю.С. Развитие словарного состава русского литературного языка XIX века: 30е-90е годы. М.-Л., 1965 Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. — М, 1996 Уайльд О. Критик как художник // Уайльд О. Избранные произведения. М., 1993. — Т.2 Уайльд О. Упадок лжи // Уайльд О. Избранные произведения. — М., 1993. — Т.2 Чебракова М.А. Исследование общих характеристик, структур и загадок текстов Оскара Уайльда. -СПб, 2004 Чуковский К.И. Оскар Уайльд //Уайльд О. Избранные произведения. — Т. 1. — М., 1993 Beckson K.Oscar Wilde. The Critical Heritage. — L., 1970. Enkvist N.E. Linguistic Stylistics- Mouton, The Hague, 1973. Galperin I.R. An Essay in Stylistic Analysis. — Moscow, 1968. Galperin I.R. Stylistics. — Moscow, 1977 Kukharenko V.A. A Book of Practice in Stylistics. — Moscow, 1986. Kukharenko V.A. Seminars in Style. — Moscow, 1971. Miller R.K. Oscar Wilde. — N.Y., 1982 Montgomery H.Oscar Wilde. — L., 1976. Nassaar C. Into the Demon Universe: A Literary Exploration of Oscar Wilde. — London, 1974 Sebeok T.A. Style in language — Cambridge, Massachusetts, 1960.
38.Wilde O. The Complete Works of Oscar Wilde — Collins, 2003