Введение
Человек, проживающий в современном городе ощущает на себе эффекты, которые привнесли научно-технический прогресс, изменения социальной структуры и темпоральные особенности повседневности, он сталкивается с побочными последствиями запущенных глобализационных процессов, которые сказываются определенным образом как на самом индивиде, так и на укладе его жизни в городе в целом. Так, техногенные, социальные и темпоральные изменения социальной реальности, привнесенные в город вместе с общемировыми процессами модернизации и глобализации порождают новые и усиливают старые эффекты жизни в городе: распространение и ускорение потоков информации приводят к угасанию социальной энергии, апатии и безразличию современного человека; индивидуализация, разрыв прежде устойчивых социальных связей, замкнутость на самом себе, стремление к непродолжительным связям и кратковременность социальных взаимодействий связаны с разочарованием индивида в возможности достижения собственных целей коллективными действиями; развитие денежных отношений и доминанты «время-деньги» вытесняют чувственное восприятие рациональным, таким образом, современное общество представляет из себя общество рисков, где один из основных — риск распада.
Одной из основных характеристик российского социума наших дней является его разобщенность. Пережившая масштабную трансформацию во время распада СССР, прежняя система идентичностей и привычных социальных связей людей еще не завершила свою коренную перестройку и окончательно не стабилизировалась. Для ее полноценного восстановления, настолько содержательного и укорененного, чтобы она могла играть консолидирующую роль, требуется не только время, но и соответствующая среда, в которой будет возможно коллективное действие и консолидация общества. Однако разобщенность и значительный зазор в доверии россиян друг другу фактически свидетельствует об ее отсутствии. Подавляющая часть населения в последние годы испытывала все более острый дефицит доступных организационно-институциональных возможностей для решения возникающих и умножающихся проблем повседневного существования. Таким образом, возник определенный спрос общества на соответствующие общностным формам социальные практики, устанавливающих публичные структуры солидарности, доверия и поддержки.
Последствия глобализации, меняющие социальную конфигурацию и разрушающие прежнюю целостность общества, порождают процессы реструктуризации общества. Современный мир предлагает новые образцы, модели и стили жизни взамен устаревших форм, тем самым обостряя адаптационный процесс и поиск новых эффективных форм сосуществования людей в общем социокультурном пространстве. По данным исследования Левада-Центра и исследовательской группы НИУ ВШЭ Эмиля Паина «половина общества все еще дремлет и только наблюдает за событиями», происходящими в обществе, в то время как друга половина мобилизуется и активно начинает участвовать в этих событиях. В этом отношении несомненный интерес представляют изучение и анализ новых форм консолидации общества и части опыта создания уникальных общественных практик, на свой лад справляющихся с проблемами разобщенности, дезинтеграции и социальной аномии российского общества. Будучи актуализированными, подобные социальные практики составляют стратегический ресурс общества в преодолении социокультурных, экономических и темпоральных последствий глобализационных процессов и начинают играть особую роль в создании социальных структур и институтов, которые, в свою очередь, могут способствовать формированию устойчивой социальной среды, посредством установления устойчивых социальных связей и практик коллективного действия.
Таким образом, данное исследование затрагивает вопросы, которые в условиях как экономического, так и социального кризиса представляются особенно актуальными: что может способствовать консолидации общества и какие социальные изменения они предвещают: возможен ли в российском обществе прецедент коллективного действия по преодолению. конкретных социальных проблем и при каких условиях он может возникнуть. В исследовании будет предпринята попытка ответить на эти вопросы «снизу», исходя из практического опыта россиян, вовлеченных в социально-ответственную деятельность одного московского благотворительно проекта.
Глава I представляет собой обзор наиболее важных социологических теорий и концепций в отношении изучаемой социальной реальности. Категория социальных отношений и городская среда — ключевые в данной главе. Таким образом, социальные отношения рассматриваются сквозь призму современного города и происходящих в нем процессов. Затронуты вопросы того, каким образом городская среда оказывает влияние на формирование отношений и характер связи между людьми в городском пространстве. Далее затрагиваются вопросы процессов капитализации и рационализации жизни, изменения темпоральной структуры общества и то, каким образом подобные системные изменения модифицируют социальные отношения и характер связи между людьми. Затем анализируются изменения трудовых и досуговых практик современного общества. В заключение первой главы рассматриваются процессы образования общностных форм социальной организации в городе.
Методологическая часть исследования представлена в Главе II. В данной части исследования обосновывается проблематика исследования, постулируются цели, задачи и основные предположения исследования. Во второй главе также представлены изучаемые объект и предмет, обосновывается выбор изучаемого кейса, приводятся использованные методы сбора и анализа данных, описаны способы отбора респондентов для интервью.
Описание результатов исследования и анализ полученных данных представлены в Главе III.
В первой части главы приведены результаты этнографического метода исследования — включенного наблюдения, а также результаты и интерпретация полученных данных полуструктурированных глубинных интервью: анализируются полученные данные относительно задач и предположений исследования; также описываются дополнительные результаты, которые были выявлены в ходе сбора и анализа данных. В завершении главы кратко представлены основные выводы исследования и заключение, а также предпосылки и рекомендации для дальнейших исследований по тематике исследования.
Глава I. Литературный обзор
волонтерство досуг сообщество город
Социальные отношения сквозь призму современного города.
Трансформационные процессы, происходящие в современном мире, обуславливают формирование качественно иной основы общества. Эти процессы наиболее широко и масштабно разворачиваются в городском пространстве, где город есть пространственная проекция социальных отношений а, значит, которые также подвержены влиянию глобализационных процессов. Макс Вебер в одноименном сочинении охарактеризовал город как «поселение в тесно соприкасающихся друг с другом домах, которое настолько велико, что в нем отсутствует специфическое для общества соседей личное знакомство друг с другом». Важное допущение относительно уклада жизни в современном городе кроется в последней части высказывания автора о том, что, несмотря на крайнюю территориально-физическую близость живущих в городе людей, за ней скрывается отсутствие какого-либо личного отношения соседствующих людей друг к другу — это есть отличительная черта уклада жизни в современном городе. Физическое пространство в нем — есть суть социальное, поскольку состоит из социального взаимодействия людей. Социальная дистанция, характеризующая социальные взаимодействия в физическом пространстве города достигает максимальных размеров. Ускоряющийся темп жизни, возрастающая роль рынка, распространение мобильных технологий порождают новые способы интеракций между людьми. Для городского уклада жизни парадоксально то, что при сокращающейся физической дистанции между людьми социальная дистанция между ними стремительно возрастает: «интенсивность жизни в городе так велика, что люди не в силах совладать с ней и вынуждены соблюдать дистанцию между ними и окружающей их физической и социальной средой» — объясняет сложившуюся ситуацию Георг Зиммель. Существует обратная зависимость между размером города и социальной дистанцией в нем между индивидами: так, с ростом города, с ростом числа кратковременных межличностных контактов, социальная дистанция не сокращается, а, напротив, стремительно увеличивается. Человек в городе — сам по себе, несмотря на невероятную близость, пространственную или социальную, к другим членам общества. Это связано как с развитием капиталистических рынков, формирующих новые ценности, так и с переходом в эпоху постмодерна, культура которого направлена на отрицание устоявшихся норм и традиций и также на формирование новых ценностей и, в первую очередь, ценностей индивидуализма. Таким образом, в современном городе, как следствие, появляется человек — индивидуальный — индивид — мыслящий и думающий. Инструментально-целевая рациональность с развитием рынка вытесняет все другие формы рациональности, — так описывает Зиммель в монографии «Философия денег» процесс ламинарного распространения в современной жизни мышления в терминах «цель-средство». Более того, городской житель человек не просто думающий или рациональный, но человек, отношения которого с другими имеют договорной характер, то есть характер социального взаимодействия между индивидами в городском пространстве основывается на рациональной воле. Такое основание согласованности в городе порождает «утилитарный» тип отношений между людьми: «продукты деятельности такого взаимодействия имеют чисто «головное» происхождение, поэтому в нем особенно силен элемент условности, «фиктивности» в отношениях между людьми: «мы опосредованно становимся зависимыми от крайне далеких от социальной сферы вещей — начиная с заботы о материальном существовании, обеспечения социальной безопасности и кончая умножением и расширением наших политических и прочих возможностей участия в принятии решений», и, ссылаясь на Фердинанда Тенниса, все это «ради своей собственной пользы». Георг Зиммель, изучая современность, также полагал что, чтобы уберечь себя от увеличивающегося числа впечатлений, интенсивности жизни в городе, люди вынуждены изолироваться от реальности, дистанцироваться от окружающих, то есть социально себя обезопасить. В очерке «Город» он указывает на факт того, что людям, существующим в городах, приходится считаться только с самими собой, но, в тоже время, «для их самосохранения требуется с их стороны не менее отрицательного поведения в их социальных отношениях к большому городу», таким образом, «внутренние отношения жителей больших городов друг к другу формально характеризуются замкнутостью, обособленностью». Рыночный индивидуализм и закат прежних форм солидарности, а также соответствующий уровень доверия среди граждан порождают отличные от общностных оснований формирования социальных отношений.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Подобный процесс постепенной атомизации приводит к разряду согласованности и борьбе различных социальных групп за свои интересы, что, в свою очередь, порождает в обществе чувство недоверия. Диссоциация индивидов в условиях современного города и формирование принципиально новой формы социализации служат основанием разлада социальной координации. Таким образом, современные общества не являются общностями, разделяющими общие ценности и интересы, а представляют собой противоречивые социальные структуры.
Так, в типе «общество», который обнаруживается в современном городе, люди неохотно объединяются ради общей цели, что следует из описанного выше характера социальных отношений между людьми в городском пространстве: увеличение социальной дистанции, отчуждение, разрыв тесных социальных связей, процесс атомизации, которые снижают социальный капитал, как отдельного индивида, так и города в целом. Понятие социального капитала, введенного Пьером Бурдье, для обозначения социальных связей и отношений, является продуктом общественного производства — это, выражаясь другими словами, есть способность индивидов, проживающих на одной территории, действовать сообща ради общей цели. Другая концепция социального капитала, предложенная, Дж. Колманом в статье «Социальный капитал в производстве человеческого капитала», в отличие от социального капитала Вебера, представляется также общественным благом, но создаваемым свободными и рациональными индивидами для достижения собственных выгод — представляется, что такое определение социального капитала наиболее близко к современным общественным формам организации жизни. Экономическая мысль признает важность социально капитала как ресурса развития городов, сообществ и организаций: он уменьшает издержки на координацию совместной деятельности, заменяя конвенции, контракты и формальные правила, и бюрократические процедуры отношениями доверия и солидарности. Но с распространением общественных форм организации, рациональных типов отношений и связей между людьми, с набирающим скорость процессом атомизации социальный капитал, как отдельных индивидов, так и всего города разрушается, что, как следствие, может приводить в разладу согласованности людей, проживающих в городе или исключению отдельных маргинальных групп из общественной жизни.
Деньги и время.
Возникновение и развитие денежных отношений в экономике значимым образом повлияло на социальную организацию. Исследователи, в первую очередь М. Вебер, Г. Зиммель, С. Московичи, отмечали, что деньги формируют особый стиль мышления, благодаря универсализации которого культура рыночного общества в целом приобретает черты, которые применимы к денежному обращению — калькуляции. Деньги в современном мире — есть единый взаимозаменяемый и безличный инструмент, бесцветность которых, как заметил Георг Зиммель, перекрашивает мир в «ровные и скучные тона». История общества, по Зиммелю, есть история нарастающей интеллектуализации, рационализации социальной жизни и углубления влияния принципов денежных отношений. Согласно этой концепции, деньги, концентрация которых достигает своего максимум в современных городах, обладают разрушительным характером, неизбежно превращая социальные связи в калькулятивные инструментальные отношения. Другие классики социологии такие, как Макс Вебер, назвавший деньги «наиболее абстрактным и безличным элементом человеческой жизни» и Карл Маркс, утверждавший, что преобразующая сила денег разрушает действительность, представляли деньги нейтральным посредником обмена, которые лишают сущность вещей и ценностей. Джеймс Коулман также продолжает трактовать деньги как безличный общий заменитель. Можно сделать вывод, что деньги есть связующее звено, так как отношения между людьми в современном городе основаны на калькулятивных инструментальных отношениях, и одновременно с этим разъединяющая сущность.
Подобные оценочные материалистические суждения о характере денег рассматривают их вне рынка, не выводят их культурное и социальное значение за рамки инструментальности, а, следовательно, не дают какого-либо содержательного объяснения их социального значения. С этой точки зрения, значимым представляется рассмотрение денег Энтони Гидденсом, как «символическим знаком», разукореняющим механизмом. Деньги, таким образом, отделяют социальные отношения от времени и пространства: весь процесс какой-либо деятельности становится возможным заместить одной денежной операцией, предполагающей безличное взаимодействие или единождый контакт — перевод денег на счет, откуп и т.д. В отличие от классиков социологической мысли Вивиана Зелизер в книге «Социальное значение денег» пытается развенчать миф о чисто количественном характере денег. Так, разворачивая внушительную аргументацию на страницах своей книги, Зелизер приходит к тому, что деньги — не безличны, а множественны и обладают социальными характеристиками: различные деньги соответствуют социальному значению какого-либо типа отношений, так деньги на булавки не есть деньги на подарок близкому другу. Для М. Маклюена же, напротив, деньги — есть средство коммуникации, которое выступает универсальным посредником социального обмена: теперь с помощью их становится возможным как бы «перевести» одни категории действия в другие, условно прировнять несводимые друг к другу социальные отношения и области действия — опять-таки подчеркивается «уравнительная» функция денег. Но деньги остаются средством коммуникации пока они обладают референцией, обращены на конкретный объект или предмет и несут информацию об этом референте, то есть, пока они соответствуют какой-либо реальной экономике. С переходом в современный город рынок начинает доминировать, и социальная коммуникация подменяется денежной исчисляемостью. Возвращаясь к Карлу Марксу, можно сделать один существенный и значимый вывод: теперь деньги рынка переводят реальные отношения людей к людям, в которых должны выражаться подлинные человеческие сущностные свойства, всегда имеющие качественную определенность, в абстрактные знаки, отчужденные от подлинных сущностей, и потому им противостоящие. Действительно, деньги способны интегрировать людей в общество, вместе с тем освобождая от личных зависимостей, но это интеграция и свобода, основанные на отчуждении. В современном обществе, подчеркивает Ж. Бодрийяр: «деньги не отягощены никакими сообщениями и, что наиболее характерно для современности — вложение крупными корпорациями средств в развитие культуры, науки или образования означает не сколько ценность этих областей в реальном, содержательном или рыночном меновом смысле для этих инвесторов, сколько сознательное инвестирование в систему универсальной кодировки, опутывающей все сферы жизни общества и закрепляющей универсальное господство капитала как кода». Утверждаясь в качестве универсальной ценности, способа связи между людьми, деньги отчуждают социальные отношения, формируя их безличный, «вещной» тип. Таким образом, операции, осуществляемые с деньгами, не носят какого-либо содержательного социального значения, а скорее являются подкрепляющим средством капиталистическую идею «деньги — власть» или «деньги — время».
Экономический характер отношений влияет на восприятие темпоральности, так как социальная структура встроена в социальную конструкцию времени и пространства, и с момента появления социокультурного концепта «время-деньги», влияние последних на социальное конструирование времени имеет серьезное прикладное значение. В аграрном обществе время было коллективным, цикличным и непрерывным — все события переживались сообща, не было резкого разделения на время труда и досуга. Индустриальное общество реформировало этот цикл. У человека появилось индивидуальное время, которое он мог проводить вне коллектива и время, в котором он трудился. Нынешнее утилитарное и прагматичное отношение ко времени не было возможно в традиционных обществах в силу того, что стабильная среда, всегда соотнесенная с реальной деятельностью человека, не вызывала социальной значимости необходимости этой деятельности: В. Зомбарт подчеркивает, что для традиционных обществ было характерно качественное восприятие реальности. Напротив, для современного общества характерно количественное восприятие времени и это, во многом, следствие капиталистической эпохи и ориентации на повышение производительности и экономический рост. Эмиль Дюркгейм описывал время как социальный конструкт, вокруг которого строилась жизнедеятельность людей, таким образом, время было субъективным. В модернистской парадигме города время обретает фундаментальные объективные социальные характеристики утилитарности и инструментальности, имеющих денежное выражение. Ориентация на рынок, меновые стоимости позволили приравнять время труда к зарабатываемым деньгам. Теперь время напрямую стало рассматриваться как инструмент приращения денег, максима «время — деньги» стала одной из основ капиталистической культуры. Подобное мышление о связи времени и денег породило рациональное использование времени. Общая установка современного общества — императив «окупаемости» затраченного времени на какую-либо деятельность. И если время, затраченное на коллективную работу, не воплощается в будущем в материальном измерении, то его можно считать потраченным впустую, а это оказывается самым страшным для представителя современного города. Но время, потраченное на выполнение каких-либо коллективных, социальных обязанностей способствует интеграции общества.
Так от наполненного реальным содержанием, неразрывно связанного с человеком и важнейшими экзистенциальными аспектами его жизни, социальное время эволюционирует в современную концепцию, квинтэссенцией которой является максима «время-деньги». Социальное время, конструирующееся в ходе истории и времени, в котором проживает большинство, Мануэль Кастельс называет бюрократическим формальным временем, которое организует жизнедеятельность людей в городском пространстве. Таким образом, время, обнаруживаемое в современных городах рыхлое и многослойное, каждый человек живет в своей темпоральной реальности, что способствует общей рассинхронизации и утрате общего ритма жизни в городе. Город полиритмичен и становится все более полиритмичным — возникает феномен расцепления, разрыва и дробления коммуникативных форматов, что способствует процессам распада общества и снижения потенциала его коллективных возможностей.
Труд и досуг.
С одной стороны, в динамической цивилизации время становится короче и как никогда раньше люди зависят от его рационального и темпорального использования. С другой стороны, современные ученые-социологи, Герман Люббе и Роберт Солоу, выделяя еще одну характерную черту современности — используемый для развития экономики научный и технический прогресс — подчеркивают, что в связи с увеличением производительности в единицу времени, у индивидов высвобождается время и, в первую очередь, это жизненное время, свободное от их профессиональной деятельности. Таким образом, динамику соотношения рабочего и досугового времени можно описать как сокращением первого и увеличением второго. Хотя с существующей потребительской идеологией «время-деньги», рабочее время, а точнее — производительное время, каждая минута которого в будущем принесет материальную выгоду, увеличивается, например, за счет вторичной занятости и новых форм труда. Такое потребительское отношение к высвобождающемуся времени размывает континуум «труд-досуг». Время, свободное от работы, распределенное между различными видами деятельности, ориентированными на удовлетворение различных (физических, духовных, социальных и пр.) потребностей людей — определяют как досуг большинство исследователей. Но высвобождаемое время — это не досуг Веблена, который растрачивается на праздное времяпрепровождение, а досуг, реализуемый в духе «максимизации полезности» каждой единицы времени. Так увеличение свободного времени имеет в своем основании серьезные институциональные изменения, о которых уже была затронута речь, но одной из основных — есть сокращение рабочего времени — Джероми Рифкин называет это «третьей промышленной революцией». Такие исследователи как Джероми Рифкин, Ароновиц, Ди Фазио предсказывают, что с ростом информационных технологий и их увеличивающимся значением в экономики — что особенно ярко проявляется в городском пространстве — у людей появится столько свободного времени, что оно будет значительно превосходить возможности человека использовать его конструктивно — это, по мнению Стеббинса, создаст такую картину жизни после работы, которая является неопределённой и тревожной. Особенно эти чувства усиливаются в современных городах, в которых жизнедеятельность индивидов итак характеризуется нервозностью и скоростью.
Однако, так или иначе, сам по себе факт наличия свободного времени еще не означает того, что люди имеют полноценный досуг, и здесь дело в его содержательном наполнении. А направленность досуговой активности, то есть ее содержательная сторона, является важным фактором, определяющим специфику и качество свободного времени. Можно выделить два типа досуговой деятельности — «обычной» и «серьезной». Та часть общества, которую можно назвать блазированной, не находит удовлетворения в обычных досуговых практиках: просмотр телевизионных программ, прогулок в парках, чтения книг — для общества «пресыщенных» досуг есть не просто время, отводимое на отдых, но время, приносящее пользу. Так, если одни использует свое свободное время в своих личных целях, то другие используют его в интересах общества, вовлекая себя в социально значимую деятельность — эта форма социальной активности представляет собой серьезный досуг, который Стеббинс определяет как «устойчивые занятия любителя или участника общественной деятельности — волонтера — которые увлекают человека многочисленными возможностями и свойственной им комплексность». Это наиболее сложный и наполненный по своей структуре вид досуговой деятельности: во-первых, он предполагает потребность продолжать выбранное занятие в рамках досуга, во-вторых, дает возможность прилагать усилия, проживать значимые моменты, достигать определенных целей и участвовать в жизни общества — практикующие на постоянной основе такую форму досуга индивиды способны выстраивать свою карьеру, то есть заполнять высвободившееся время; далее серьезный досуг отличается духовными и материальными преимуществами, дает возможности самореализации, участия в социальном взаимодействии и чувство принадлежности к общности, а, значит, способен формировать общностные типы социальных групп и продуцировать особый, характерный для сообщностных форм организации социальной жизни, тип отношений между ее членами. Более того, по мнению Стеббинса, участники какой-либо практики серьезного досуга имеют тенденцию идентифицировать себя с выбранным занятием и той группой людей, которые также практикуют такой формат досуга, а, значит, формирует идентичность индивида, а также чувство сопричастности и солидарности среди участников социальной практики. Важным проявлением серьезного досуга является формирование особого духа, центральной компонентой которого есть групповой социальный мир, который удовлетворяет существенные общественные интересы. Согласно Унру, каждый такой социальный мир устанавливает практики, способы организации и формы взаимодействия, свойственные конкретным социальным группам — сообществам. Подобные сообщества, хоть и являются разбросанной целостностью, тем не менее, играют особую роль в разрозненной жизни современного общества — содействуют формированию устойчивых социальных связей и стабильной социальной среды.
Сообщество сквозь призму современного города.
Если для классиков европейской социологии города — это крупномасштабные пространства разрыва традиционных социальных связей, то для представителей американской социологии — «чикагцев» Роберта Парка, Энтони Берджесса, Луиса Уирта, Уильяма Уорнера — города есть «точки сборки» новых социальных общностей. Именно Чикагская школа, многим обязанная теориям Георга Зиммеля, снимает европейскую антиномию «город — сообщество». Теперь города не противостоят сообществам, а состоят из них. Механизмы гражданского участия и партнерства глубоко укоренены в социально-экономических процессах современного города. Город — конечно же, прежде всего определённая территория, но, в последующую, не менее важную и во многом определяющую, очередь, город — есть его население, а, если быть точнее — городское население, а физическое пространство в городе — есть суть социальное, поскольку состоит из социального взаимодействия людей. Таким образом, главный момент социальной реальности города — взаимодействие в нем индивидов, потому что именно они производят его символическое пространство, «где главным для субъекта деятельности оказывается то значение, которое придается соответствующим предметам, действиям, отношениям» и с этой точки зрения, город — социальное пространство, где человеческий и социальный капиталы движут его экономикой и управлением, а механизмы «сотрудничества» среди самих граждан снимают напряженность городского уклада жизни и трудоемкие задачи с городского правительства. Ключевую роль в отношениях, складывающихся в городе между различными акторами, в рамках и за пределами институтов местного самоуправления, играют сообщества. Понятие «сообщество» весьма многозначно и в определенном смысле является производной от английского термина «community», для которого известно великое множество определений. Единственное, в чем все эти определения сходятся, — это то, что сообщество объединяет людей. Это объединение может быть основано по признаку хабитата, то есть на территориальном основании, или же, следуя антропологической традиции, сообщества — есть социально-культурные образования, отличающиеся собственным уникальным укладом жизни, — в рамках этой традиции сообщества определяется через его инаковость. Эти два подхода представляются «жесткими» корсетами, предлагающими принципиально отличные основания сообществ, в то время как сообщество — есть филигранное образование, требующее более пластичного обрамления. Которое, например, предложил Бенедикт Андерсон, представляя сообщество — воображаемым образованием, которое формирует представления людей друг о друге, чувство общности с этими людьми, даже в том случае, если эти люди между собой не знакомы. В данном случае сообщество понимается как общественное самосознание, но, если первые два подхода переставляли собой жесткие конструкции, то последний не представляет вообще никакой конструкции, превращая сообщества в метафизические образования. Но сообщества — есть не только ментальные сущности, но и реальные формы социальной жизни людей, где, представляется, одно не может быть без другого. Таким образом, сообщество, в определенном смысле, гештальт — форма проявления социального сознания или воли, которая конфигурирует или упорядочивает жизнедеятельность людей. Но и при таком определении возникают трудности в определении сообществ и, что важно, о их роли в городской жизни в частности. Здесь уместно будет обратиться к классику социологии Фердинанду Теннису, который отличал сообщества от других социальных образований на основании типа воли: сообщностная форма жизни есть результат проявления сущностной воли, которая предстает в формах согласия, нравов, религий, в свою очередь, общественная — результат избирательной воли, воплощенной в конвенциях, политики, общественном мнении. Сообщества представляют собой «царство» аффективных социальных отношений, порожденных включенностью индивида в сообщество, а общество — имеет «головное» происхождение и предопределяет отношения между людьми на основании расчета, личной выгоды. Таким образом, в первом случае социальные отношения не предполагают рациональный расчет. Подобное различение представляет сложный социальный мир дихотомией, когда он есть сосуществование двух форм общественной жизни. Но это различие имеет принципиальное значение, если рассматривать его с точки зрения влияния того или иного «социального образования», а точнее преобладания одного над другим, на жизнедеятельность людей в современном городе. Так, человек, выросший и существующий в условиях общества, как правило, оказывается не укоренен в социальных отношениях и не вовлечен в процесс их формирования, причиной тому есть порождаемые избирательной волей «контрактные» отношения в обществе, в то время как, человек, воспитанный и существующий в общинной среде, оказывается тесно вплетен в социальные отношения, характеризующиеся эмоциональной вовлеченностью и «единомыслием». То есть солидарностью — типом связи людей друг с другом — но дело не в том, что в «сообщетсвенной» форме отношений она есть, а в «общественной» — нет, напротив, она присутствует и там, и тут, но содержательно отличаются: общностная солидарность, основанная на единении людей друг с другом — механическая, а солидарность, характерная для сложных обществ — органическая, где люди отличаются друг от друга и каждая группа выполняют свою функцию в едином общественном организме. И если взглянуть на Дюркгеймовское противопоставление через призму города, то он — есть сожительство двух форм. Различения, которые были очевидны для классических социологов, сужают возможное теоретическое понимание сообществ, в основании которых куда более сложная, антонимичная, в каком-то смысле, социальная структура. Но классики дают основную концепцию определения сообществ через образуемый ими тип отношений между людьми.
Современный американский политолог Роберт Патнэм успешно использует заданную классиками Чикагской социологии основу формирования сообществ на основе социальных отношений между людьми и территориальной близости. Патнэм утверждает, что в виду процессов, пришедших с современно