Введение
-1984 гг. — период невероятной популярности творчества Р. Брэдбери у советского читателя вне зависимости от того, был ли он интеллигентом или рабочим, жил ли он в столичных городах или провинции, в европейской части СССР или в азиатских республиках. В этом можно усмотреть жест «доброй воли» советских идеологов, разрешивших публикацию произведений американского фантаста. Отсюда — огромное значение идеологического дискурса для литературных критиков советского периода, легитимизировавшего появление книг Брэдбери на русском языке. Ключевая проблема, которая изучается в нашей работе — анализ рецепции творчества Брэдбери, ориентированной на советскую широкую читательскую публику. В сфере нашего основного интереса оказываются предисловия и послесловия к изданным в СССР переводам романов и рассказов Брэдбери. Изучение проблемы на основе публикаций в периодической печати в указанный период оказалось не продуктивным, поскольку большинство упоминаний Брэдбери слишком лаконичны и в основном дают лишь справку об основных фактах его творческой и личной жизни. Нас также не интересует критика советской фантастики, поскольку сами по себе такие произведения не могли быть абсолютно независимыми от советского идеологического поля, а зачастую были и конкретно ориентированы на него, как, например, книги братьев Стругацких в начале 1960-х гг. Также мы решили не рассматривать научную литературу, посвященную Брэдбери и жанру фантастики вообще, поскольку она ориентирована на специалиста, а не на массового читателя, воздействие на которого интересует советских идеологов в первую очередь. Предисловия и послесловия к изданиям американского писателя в этом смысле оказываются самым насыщенным для данного исследования материалом: после их прочтения советский человек должен был воспринимать иностранное произведение уже под нужным углом социалистической идеологии.
Наше исследование начинается с «внешнего» круга творчества американского писателя, биографии Брэдбери с ориентацией исключительно на зарубежные источники, которой посвящена первая глава работы — по нашему замыслу, это способ показать, как радикально различны восприятия фигуры писателя у иностранных и советских критиков. Очевидно, американскому критику и в голову бы не пришло искать в произведении Брэдбери коммунистическую утопию. Таким образом, современное американское представление об авторе «Марсианских хроник» — объективный фон, на котором особенно ярко будут выглядеть заявления советских критиков относительно Брэдбери. Легендой, взращенной американской критикой, было то, что Брэдбери — фантаст, хотя сам писатель старательно отрекался от этого звания, и небезосновательно: его «фантастика» куда насыщеннее и сложнее, чем у любого другого писателя в этом жанре. Мы же хотим установить, какую легенду сложила о Брэдбери советская критика: ведь советский читатель знал именно ее, а не его подлинную биографию.
Вторая глава открывается рецепцией творчества Брэдбери 1964-1984 гг со стороны читателей — это отличный показатель популярности американского писателя в исследуемый период. Далее, переходя к основной части работы, стоит указать, что, работая с советской критикой, мы выявляем особый терминологический аппарат, который она использует в отношении переводов зарубежной литературы и Брэдбери в частности, — это подчеркивает ее специфику, а также специфическое восприятие творчества Брэдбери. Главным образом вторая глава рассматривает собственно советскую рецепцию Брэдбери, с обозначением трех основных тенденций: культурную, политическую и идеологическую доместикации. В каждом из этих разделов есть подразделы. В первую очередь, речь идет о культурной доместикации, то есть объяснении неизвестного через известное: на практике это проявляется в обращении критики к сказочныме образам. Во втором разделе, в котором собран материал, связанный с проблемой восприятия Брэдбери как американского писателя периода Холодной войны, укажем три подраздела:
) Творческая обособленность Брэдбери;
) Философские, нравственные, социальные проблемы, имеющие вневременной статус (в творчестве Брэдбери);
) Мотив борьбы за мир: борьба с ядерной угрозой (гонка вооружений), борьба за разоружение, идеи прогресса.
Третий раздел, идеологическая доместикация, ориентирован на ключевые моменты проводимой советской идеологией работы над советским человеком. Критики применяют эти положения к творчеству Брэдбери, тем самым находя у него идеи, о которых автор и не подозревал, но которые, однако, легко узнаваемы для советского читателя. Здесь мы выделяем три подраздела: 1) Идеологическая доместикация через понятия, используемые в теории научного коммунизма:
а. Гуманизм;
б. Оптимизм;
в. Реализм.
) Отчуждение (самого Брэдбери и его персонажей);3) Советский человек на пути к светлому социалистическому будущему.
Поднимая вопрос о том, верило ли советское общество в идеи социализма, нельзя дать определенного ответа. С одной стороны, под влиянием внутре- и внешнеполитических событий тенденции как менялись, так и сосуществовали. С другой, современные критики, описывая период 1960-1980-х гг. высказывают противоположные мнения даже в пределах одного пятилетия, апеллируя как к личному опыту, так и к исследованиям. Например, в дискуссии на программе «Что делать?» 21 января 2017 г. по теме «Светлое будущее человечества, идея коммунизма в 1960-е гг. и сегодня» Юлия Черняховская, автор книги о братьях Стругацких, указывает на проведенный социологом Б.А. Грушиным опрос о том, верили ли советские люди в 1960-е гг. в третью программу партии (принята 31.10.1961) с центральной идеей о переходе от капитализма к коммунизму. Как показали опросы, в программу верили все, включая интеллигенцию. На это заявление профессор М.И. Воейков возразил, что в 1961 г. он сам был студентом и подсмеивался над программой, считая полной фантастикой идею построить за двадцать лет такую базу. Он также отметил, что программу всерьез никто не воспринимал. При этом Воейков уточнил, что верил словам преподавателей о том, что когда-нибудь будет полностью хорошее и счастливое общество. Так, у советских людей были мечты, несерьезные размышления о том, как бы была хороша жизнь при коммунизме, когда в магазине был бы любой товар, причем бесплатно, и всем бы всего хватало. Все это дополнительно наводит на мысль о сложности однозначного суждения относительно «эффективности» критического воздействия на читательское восприятие творчества Брэдбери, однако интересны сам факт его существования и воплощения.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Итак, в нашей работе мы рассмотрим особую литературную критику текста, связанную с издательским интересом, то есть имеющую определенную прагматику представить советскому читателю произведения Брэдбери в свете советской идеологии. Главные задачи советской критики — ознакомить читателя с творчеством Брэдбери и задать нужные советским идеологам направления интерпретации его творчества.
Глава 1. Биография Р.Д. Брэдбери
Рэй Брэдбери родился в штате Иллинойс, в Уокигане — этот маленький городок писатель позже увековечил в романе «Вино из одуванчиков». Взросление в Уокигане запомнилось ему не только его растущей любовью к литературе, но и очарованием готических элементов культуры в фильмах и комиксах, городских развлечениях, сосредоточенных на пересечении цивилизации и темноты природы, которая проявляется, когда гаснут последние уличные фонари. Брэдбери вырос на фильмах ужасов, но кроме того — дешевых журналах, таких как «Удивительные истории» («Amazing Stories», считается первым в мире массовым журналом), и, таким образом явно разбирался в «правилах» научной фантастики. Уже много позже он поднял ее основные идеи на новый уровень, используя их, чтобы комментировать более общие, волнующие людей, темы. Анита Сэлливэн отмечает, что появлением карнавальных черт ранние труды Брэдбери обязаны именно детству писателя: согласно биографии, в г. Уокиган 1920-30-х гг., где Рэй Брэдбери жил с братом, неоднократно проходили цирковые представления и красочные фестивали, которые мальчики всегда посещали. Таким образом, образ карнавала стал неосознанной характерной особенностью мировидения Брэдбери, проявившейся во всей системе настроений и изображений в его творчестве. Именно к карнавалу Брэдбери обращается в поисках символов, когда пишет рассказы об ужасах, тоске по дому или в жанре фэнтези.
Брэдбери начал писательскую карьеру уже в 12 лет, и первой пробой пера было продолжение к «Великому воину Марса» Э. Берроуза: бедность не позволяла самому купить книгу, и выходом из положения оказалась детская фантазия. Брэдбери писал прежде всего для удовольствия: поводом к тому стало увлечение идеей космических путешествий, воплощенной в то время в космических приключениях персонажа комиксов Бака Роджерса. Брэдбери признавался, что вырезал полосы о Баке Роджерсе из газет, собирал коллекцию, не обращая внимания на то, что другие дети потешались над ним. Дети говорили Брэдбери, что космического мира нет и никогда не будет. Позже Брэдбери вновь стал собирать вырезки, добавляя: «После этого я никогда не слушал дураков.» В интервью Робину Миллеру Брэдбери дает универсальный совет для каждого человека: «Если у вас есть страстное увлечение, следуйте ему». Брэдбери следовал своему принципу, и когда уже взрослым собирал комиксы, не заботясь о чужом мнении.
В 13-летнем возрасте Брэдбери переехал в Лос-Анджелес вместе с семьей, и не получил образования после выпуска из старшей школы в 1939 г. Тем не менее, то, что у Брэдбери не было диплома колледжа, было даже к лучшему, ведь, в отличие от многих, он следовал за зовом сердца и проводил время в библиотеке, изучая все, что ему так нравилось, а в остальное время, на протяжении трех лет, продавал газеты. Именно переезд определил будущее Брэдбери, дав ему огромные возможности, которых был лишен маленький городок его детства.
Так, Брэдбери получил шанс знакомиться и взаимодействовать с едва формирующимися поклонниками научной фантастики, а также с профессионалами, объединившимися вокруг «журнального чтива» того времени. Это были такие талантливые люди, как Форрест Дж. Аккерман, Рэй Харрихаузен, Ли Брэкетт и Генри Каттнер. Позже повзрослевший Брэдбери опубликовал даже свой собственный журнал «Футурия Фантазия» («Futuria Fantasia») и затем сжег его, чтобы стать профессиональным писателем, а не посвящать себя дешевому чтиву. Публиковать фэнтези он начал в «фэнзинах» (любительские журналы с маленькими тиражом, которые издаются трудами поклонников определенного литературного направления, музыкального жанра и т.д.) примерно в 1938 г. В конце концов, в 1941 г. ему удалось заработатьсвоим литературным трудом, написанном в соавторстве с Генри Гассе рассказе «Маятник».
В том же году Брэдбери обошла участь армейского призыва из-за его слабого зрения. С 1943 по 1945 г. Брэдбери шел по традиционной тропе автора, пишушего в жанрах научной фантастики и ужасов, и часто печатался в дешевых журналах: «Причудливые рассказы» («Weird Tales»), «Удивительные истории» («Amazing Stories»), «Поразительная научная фантастика» («Astounding Science Fiction») и т.д. Многие ранние рассказы так и не были изданы, настолько они были плохи, однако редактор журнала «Причудливые рассказы» («Weird Tales») Дороти Макрейт все же находила среди них стоящие публикации. Это были жуткие произведения, которые избегали шаблонных приведений и монстров, обычно присущих рассказам о сверхъестественном. Так, рассказы «Толпа», о тайном сговоре дьявольских свидетелей дорожных происшествий, и «Коса», о фермере, который невольно принимает на себя роль Смерти, были типичными для плодотворных для Брэдбери первой половины 1940-х гг. Именно такие рассказы с множеством гротескных историй были собраны в первый сборник, «Темный карнавал» (1947 г.), а некоторые из них Брэдбери переписал для другого значимого для его карьеры сборника, посвященному ужасам, «Октябрьская страна» (1955 г.). Также Брэдбери писал бесчисленные рассказы для дешевых журналов середины 1940-х гг., посвященных криминалу и научной фантастике.
Итак, у Брэдбери закрутился безостановочный вихрь творческой активности, однако ему потребовалось время, чтобы создать свой стиль: многие его ранние рассказы так и не были изданы по смущенной просьбе самого автора. Однако когда стиль сложился, читатели признали, что никогда не видели ничего подобного, за исключением, возможно, некоторых работ Теодора Старджона, соратника Брэдбери, который тоже стремился насытиться научной фантастикой, но с более глубоким эмоциональным и философским чувством и более тщательно продуманным и экспрессивным языком.
Тем не менее, не желая оставаться лучшим автором дешевого чтива, Брэдбери обратил взор на более престижные журналы. В 1945 г. Брэдбери совершил творческий рывок, продав рассказ не в жанре фэнтези журналу «Американский Меркурий» («The American Mercury»). Это был рассказ «Большая игра между черными и белыми» о спорте и расизме, который привлек внимание Марты Фоли, издательницы ежегодной антологии «Лучшие американские рассказы» («Best American Short Stories»), и она перепечатала его в 1946 г. — это было первое из многих появлений Брэдбери в этой и сходных антологиях.
В 1947 г. произошло два важных для Брэдбери события: брак с Маргарет Маклюр и публикация первой собственной книги рассказов «Темный карнавал». Брэдбери утверждал, что «перенес на бумагу все свои ночные кошмары». Публикатором был приятель Брэдбери и писатель в жанре фантастики, Август Дерлет, который издал рассказ в «Аркхам Хаус» («Arkham House») — этот маленький издательский дом специализировался на работе с трудами Лавкрафта. В том же году Брэдбери получил престижную премию О.Генри за свои рассказы, и на него начали сыпаться похвалы, однако особых доходов все еще не было. Брэдбери очень помогала супруга, которая много работала, чтобы тот мог позволить себе заниматься творчеством.
Между «Темным Карнавалом» и признанными классическими рассказами «Крошка-убийца» и «Дядюшка Эйнар» есть сходство, что показывает, какой короткий путь остался Брэдбери от автора посредственных рассказов, которым он начинал, до великого писателя. Во второй половине 1940-х гг. Брэдбери уже начал собирать рассказы, которые станут знаковым сборником, «Марсианскими хрониками», опубликовав в 1946 г. «Каникулы на Марсе». Дэвид Прингл считает ироничным тот факт, что вторая и лучшая книга Брэдбери берет истоки в скромных научно-фантастических низкопробных журналах: «Каникулами на Марсе» он начал свободную серию, посвященную первооткрывателям Марса, и в течение четырех лет эти рассказы печатались в самых безвкусных из малоплатящих макулатурных журналов «Планета историй» («Planet Stories») и «Захватывающие удивительные истории» («Thrilling Wonder Stories»). В итоге они были объединены в «Марсианские хроники».
Робин Миллер рассказывает, что в 1949 г., когда у Брэдбери вот-вот должен был родиться ребенок, друг уговаривал его отправиться в Нью-Йорк, ведь если он хотел отправиться в писательский мир, ему нужно было серьезно заняться писательским бизнесом. Все-таки решившись, Брэдбери пересек страну и начал встречаться с издателями: первыми итогами стали сплошные отказы. «Они хотели роман, а я говорил им, что я не пишу романы,» — говорил Брэдбери. — «Я писал короткие рассказы — я гонщик на короткую дистанцию (спринтер)». Наконец, один из публикаторов, Уолтер Брэдбери (однофамилец) спросил, может ли Брэдбери собрать свои рассказы в книгу с одной темой. Тогда Брэдбери вспомнил о книге Шервуда Андерсона, который, к слову сказать, проводил много времени в Новом Орлеане: эта книга была компиляцией коротких не связанных друг с другом историй. «Я сперва и не подумал о том, чтобы так сделать», — признался Брэдбери и собрал вместе истории о марсианах. Издатель решил, что можно сделать книгу, а молодому автору стоит написать план для еще одного рассказа — этим рассказом стал «Человек в картинках».
В 1950 г. тысячи копий «Марсианских хроник» были распроданы мгновенно, что привело Брэдбери в списки авторов бестселлеров, и второй раз в Нью-Йорк он уже ехал не автобусом, а поездом. В Великобритании «Хроники» публиковались с 1951 г. под названием «Серебряная саранча» («The Silver Locusts»). В целом, критики ценили книгу за сочетание богатой фантазии, социальный и технический критицизм. Среди них был Кристофер Ишервуд, который отмечал,что «У Брэдбери великий и очень необычный талант». Ишервуд отметил «глубокий психологический реализм хорошей сказочной истории» и тот факт, что роман оценила даже такая знаменитость, как аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес. Кроме того, автор статьи указал, что в «Хрониках» Брэдбери определил ключевые сюжеты, которые будут сопровождать его в дальнейшем творчестве: настороженное отношение к прогрессу, потеря детской невинности, идеализация простоты маленького города и очарование обмана и перемены форм (в конце книги люди становятся неуловимыми марсианами, которые охотятся на более ранних поселенцев планеты). Книга утвердила Брэдбери как автора научной фантастики, но сам автор часто избегал этого ярлыка. В дотелевизионную эпоху, последний зенит журнальных рассказов, Брэдбери процветал. Его фантастические причудливыеповествования, со смесью ужаса, юмора и чувства — мгновенно узнаваемые по стилю — привлекали издателей и читателей повсеместно. Следующий сборник, «Человек в картинках» (1951 г.), не уступил «марсианской» теме. А в 1953 г., как отмечает Касто, Брэдбери издал свой самый знаменитый роман, «451° по Фаренгейту», изображающий будущее общество, в котором запрещены книги. Название книги, температура горения бумаги, выглядит зловещим пророчеством — персонажи страстно увлечены телевизионными мыльными операми, тогда как маленькие наушники, известные как «электрические осы», передают непрерывный поток музыки и новостей. Этот роман не только вошел в школьную программу наравне с «1984» Оруэлла, но также вдохновил Майкла Мура на фильм «Фаренгейт 9/11» 2004 г., который вызвал у Брэдбери вспышку недовольства и критики.
Есть и еще один важный момент, связанный с публикацией романа: он стал «сигнальной ракетой» о цензуре, связанной с движением маккартизма, периодом распространения идеологии «Красной угрозы». Роман был опубликован в новом полемичном журнале «Плейбой» («Playboy»). Сам Брэдбери видел свою работу скорее как социальный комментарий, чем научную фантастику.
Многие годы Брэдбери пытался не допустить его публикацию романа в качестве электронной книги, говоря «Нью-Йорк таймс», что электронные книги «пахнут как сгоревшее горючее» и называл интернет «огромным помутнением рассудка». «Это бессмысленно; это нереально. Это где-то в воздухе,» — говорил он. Однако Брэдбери смягчился в 2011 г., когда происходил пересмотр договора о публикации романа. Его агент говорил: «Мы объяснили Брэдбери ситуацию, что контракт невозможно заключить без права на электронные книги. Он понял и позволил нам идти вперед.» Его нелюбовь к технологиям не ограничивается электронными книгами: он стремился предпочитать велосипед машине и старательно избегать авиаперелеты.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
В 1953 г., Брэдбери встретился с одним из своих любимых режиссеров, Джоном Гудзоном, что закончилось предложением Гудзона написать сценарий к «Моби Дику», возможностью расширить его писательскую жизнь. Была всего одна проблема, которую Брэдбери сформулировал тем же вечером: «Что вы, мистер Гудзон, я никогда не мог прочесть эту чертову книгу.» Как позже рассказал Брэдбери, Гудзон тогда посмотрел на него, пожал плечами и сказал: «Что ж, просто прочитайте столько, сколько сможете.» На самом деле, признавался Брэдбери, он, конечно, прочитал «Моби Дика», написал сценарий фильма, и обрел искреннюю симпатию к Герману Мелвиллу, так что даже написал сравнительное эссе о герое «Моби Дика» Мелвилла, Капитане Ахаве, и вымышленном персонаже «Двадцати тысяч лье под водой» Жюля Верна, капитане Немо. Следом за эссе Брэдбери поступило предложение написать короткий синопсис об истории США, позже транслировавшийся в рамках всемирной выставки в Нью-Йорке в 1964 г.
Еще одно его успешное произведение, «Вино из одуванчиков» (1957 г.), как и более ранняя «марсианская» книга, представляет собой сборник рассказов, отшлифованных связующими переходами и представленных вновь как «роман». Как и многие работы Брэдбери, книга описывает детство или детский взгляд на мир. События происходят в вымышленном Грин Таун в течение долгого жаркого лета 1928 г., и затрагивают незначительные домашние происшествия, которые проходят через возбужденный ум двенадцатилетнего мальчика, так что город как будто становится королевством для путешественников во времени и ведьм, пленительных теннисных туфель и невозможной «машины счастья». Книга — не фэнтези о сверхъестественном в любом проявлении, но высокохудожественная работа, которая закладывает тенденции современного американского фольклора. Это очаровательная фантазия, объединенная с очевидной ностальгией по более простому, старомодному образу жизни, но здесь также есть и мрачные элементы: мальчик осознает, что в какой-то день он умрет, у старой женщины воруют воспоминания о ее юности, а убийца скрывается в тенях города.
Таким образом, и «Вино из одуванчиков» (1957 г.), и «Надвигается беда» (1962 г.), имеют дело со взрослением в маленьком американском городке: первый делает это в серии мрачнеющих сельских зарисовок и второй — с дионисийской склонностью к хаосу и готике.
Нельзя не указать значимую роль Брэдбери для киноиндустрии. Так, фильмы «Оно пришло из далекого космоса» и «Чудовище с глубины 20000 саженей» (оба 1953 г.), как отмечено в статье «Рэй Брэдбери» («Ray Bradbury»), были основаны на рассказах Брэдбери. Адаптации работ Брэдбери, написанные им самим, стали основами для многих шоу, включающих несколько эпизодов сериала в жанрах ужасов и научной фантастики «Сумеречная зона» («The Twilight zone»). Также он писал киносценарии для телевизионных сериалов «Неизвестность» («Suspense») и «Альфред Хичкок представляет» («The Alfred Hitchcock Show»).
Интересно, что Брэдбери не был замкнут в литературных рамках: к нему часто обращались за дизайнами футуристических проектов: так, в 1964 г. его пригласили концептуализировать последний этаж Павильона США для Всемирной выставки. Уже позже его мнения спрашивали даже по поводу конструкций торговых центров. Также Брэдбери с 1963 г. в изобилии писал мемуары, пьесы, поэмы и эссе. Его небольшая книжка «Дзен в искусстве написания книг» (1990 г.) остается прекрасным утверждением его веры в силу литературы и искусства, демонстрацией его жизнелюбия и удобным путеводителем по его методам построения композиции, к которым легко приспособится любой автор-новичок сходного темперамента. Задолго до писателя и поп-социолога Малкольма Градуэлла, который в «Гениях и аутсайдерах» отмечал, что Моцарт отыграл десять тысяч часов перед тем, как начать писать прекрасную музыку, Брэдбери обнаружил необходимость в том, чтобы учиться десять тысяч часов, которые ведут к мастерству.
Более того, Брэдбери стал автором более двадцати пьес, среди которых адаптации его собственных книг, и у него была даже своя театральная компания, «Пандемониум» («Pandemonium»). Однако неудивительно для жителя Лос-Анджелеса, что его драматические успехи проявлялись в основном в кино и на телевидении. Тем не менее, Брэдбери мало интересовался пьесами, объясняя это тем, что пьесы не приносят дохода, хотя и получают хорошие отзывы.
Кроме того, он написал две оперы и несколько мюзиклов. Для собственной книги «451° по Фаренгейту» он написал пять сценариев фильма, а еще пять написал другой человек. Интересно, что, как отмечает Стив Пфаррер, Брэдбери продолжал работать до конца жизни, даже написав сценарии для фильма с Мэлом Гибсоном и новую версию «Марсианских хроник», которую должен был продюсировать Стивен Спилберг.
Дейн Джойа, председатель Национального фонда искусств, рекомендовал президенту США, Джорджу Бушу, наградить медалью в области искусств Рэя Брэдбери: «Рэй Брэдбери — величайший современный американский писатель в жанре научной фантастики. Его регулярные достижения в этом жанре имеют корни в творческой оригинальности его работ, его даре к языку, его проницательности к человеческой природе, его долге перед свободой индивидуальности». Это наблюдение прекрасно намечает очень широкую сферу деятельности человека, известного своими литературными трудами; его драмами для сцены, фильмов и телевизионных экранов; его бесчисленными интервью, обширными вдохновляющими лекции о писателях и о том, как писать. Брэдбери получил эту медаль в 2004 г.
Среди других его наград премия Брэма Стокера (1988 г.) и национальная книжная премия (2000 г.). Также в 2007 г. Брэдбери был награжден специальной пулитцеровской премией «за его выдающуюся, плодотворную и глубоко влиятельную карьеру бесподобного автора научной фантастики и фэнтези».
Брэдбери всегда был страстным поклонником литературы. В 2008 г. он так сказал Национальному фонду содействия искусства: «Если вы знаете, как читать, вы полностью научились жизни, а затем вы узнаете, как голосовать при демократическом режиме. Но если вы не знаете, как читать, вы не знаете, как принимать решения. Это очень важно в отношении нашей страны — мы воплощаем демократию для читателей, и мы должны сохранить ее».
За день до смерти Брэдбери журнал «Нью-Йоркер» опубликовал его эссе «Забери меня домой» («Take me home»). Ключевые темы эссе — ностальгия, воспоминания, вожделение, утрата. Брэдбери вновь обращается к сюжету своего детства, которое он провел с дедушкой, в частности, рассказывая о том, как они запускали в небо подожженные бумажные шарики — именно этому сюжету много лет спустя он посвятил рассказ «Огненные шарики» из сборника «Марсианских хроник». В этой истории священники летят на Марс в поисках существ с доброй волей: так Брэдбери отдал дань тем счастливым летним месяцам, которые он провел с дедушкой.
Бен Бова, коллега Рэя Брэдбери, который пишет в научном жанре и в жанре научной фантастики, и является автором «Возвращения на Марс» и «Венеры», описывает Брэдбери как «одного из лучших писателей и одного из немногих стилистов в жанре научной фантастики. Большинство литературы этого жанра написано в очень натуралистической («naturalistic») прозе, но у Брэдбери всегда была дистанция в способе использования языка». Этот стиль проникает даже в заглавия многих лучших работ Брэдбери — «Были они смуглые и золотоглазые» и «Здесь могут водиться тигры». Его дар воплощать значительные темы в коротких историях не имеет равных, а его способность вызвать неподдельный читательский интерес соперничает даже с трудами Стивена Кинга.
Журналисты считали, что от разговора с Брэдбери можно получить отчетливое впечатление, что он «отошел от идеи будущего». И, говоря по правде, он никогда не был серьезным автором книг о будущем, какими являются Бова и британский автор научной фантастики Артур Кларк. Он, действительно, не пытался вообразить Завтра с большой буквы.
«Он всегда был писателем, который хочет улучшить человеческие условия, показывая, как люди на самом деле себя ведут» — говорил Бова. — «Он не интересуется ракетами и бластерами, с тем, чтобы поместить людей в другую обстановку». Перечитывая фантастику Брэдбери, понимаешь, что его целью было сохранение, освещение прошлого для дальнейшего осмысливания будущего.
Такое предствление о Брэдбери сформировалось в американской критике. Теперь обратимся к советскому материалу чтобы установить, в чем заключалась специфика советского взгляда на Брэдбери и его творчество.
Глава 2. Читатели о творчестве Р.Д. Брэдбери 1964-1984 гг.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Рэй Брэдбери интересует советских читателей и критиков прежде всего по трем причинам: он блестящий писатель, он работает в популярных жанрах научной фантастики и фэнтези, и он американец. Именно сочетание этих трех качеств позволило ему занять особенное место в рядах читаемых авторов СССР 1960-80х гг. Итак, прежде чем обратиться к анализу советской критики, рассмотрим в частности некоторые воспоминания советских писателей, которые свидетельствуют о его популярности.
В книге Г. Прашкевича «Жизнь замечательных людей», посвященной Брэдбери, отзывы о нем самых разных людей собраны в отдельную главу, где они, в частности, описывают свои первые встречи с его творчеством: «Рэй Брэдбери в СССР и России». Обратимся к нескольким таким воспоминаниям.
Е.Ю. Лукин, российский писатель-фантаст (род. в 1950 г.), рассказывает, как его мальчишкой послали за квасом, а он увидел в книжном лотке «квадратный плотненький томик в суперобложке, на которой, помнится, изображено было нечто вроде радужного бублика. И название, — „Марсианские хроники. Домой вернулся без кваса, но с книжкой.» Помимо того, что его всегда привлекали «манящие обложки», Лукин объясняет, что «Времена были гагаринские, все мы бредили космосом, повседневность представлялась досадным недоразумением, а будущее вот-вот должно было начаться. Возможно, оно уже началось, — просто не добралось пока до Ашхабада. Какое было, помню, разочарование, когда в классе пятом мне, наконец, растолковали, что фотонные ракеты — фантастика! Я-то думал, они давно летают…». Сама книга Лукина-мальчика «озадачивает» по нескольким причинам. Во-первых, все описанное выглядит совершенно непривычно после устоявшихся образов из советской фантастики: «Ни заиндевелых красных пустынь, ни отважных советских первопроходцев. К тому же, один рассказ противоречил другому. То марсиане вымерли, то не вымерли, то нечеловечески мудры, то обывательски ограничены, то миролюбивы, то изощрённо коварны. Да и космические ракеты выглядели как-то карнавально. Действительно незнакомый Марс — невероятный, сказочный.» Здесь Лукин особенно подчеркивает, что Брэдбери «сказочник, лирик, мечтатель. Даже — обманщик: поманил будущим, а привёл в прошлое.» Во-вторых, поднятые проблемы значительно усложняют кажущееся развлекательным за счет жанра научной фантастики произведение: «Брэдбери первым попытался объяснить мне, что технический прогресс — скорее гибель, чем спасение, а главные человеческие ценности давно известны, просто их надо выискивать по крупице и собирать в некой лавке древностей — материальном подобии собственной души.» Интересен и вывод, сделанный Лукиным: «Повезло советским читателям (а стало быть, и мне). Те, кто давали добро на издание книг Брэдбери, должно быть, ясно видели, что капитализм автору ненавистен, и сам автор чуть ли не без пяти минут коммунист. Но на самом деле Рэю Брэдбери была ненавистна любая система. Право на существование, считал он, имеет лишь горстка личностей, связанных узами истинной любви и дружбы. Все прочие человеческие отношения — от лукавого. И при этом никаких утопий! Утопия для Брэдбери немыслима в принципе, а будущее приемлемо лишь тогда, когда оно уничтожает настоящее.» Михаил Йоссель, который 1980-х годах эмигрировал из СССР, а ныне является писателем, профессором литературного мастерства и американской литературы писательской программы отделения англистики Университета Конкордия (Монреаль, Канада), указывает, что «В последние три десятилетия существования Советского Союза Рэй Брэдбери был одним из наиболее известных и читаемых американских писателей. Наверное, только Айзек Азимов, Эрнест Хемингуэй и Джером Дэвид Сэлинджер могли похвастаться тем, что их книги пользуются не меньшей популярностью. В крупных городах существовали десятки клубов поклонников Рэя Брэдбери. Официально считалось, что книги американского фантаста предупреждают об угрозах, с которыми может столкнуться человечество, если по какому-то капризу истории верх одержит хищное, бездушное и тяготеющее к фашизму капиталистическое общество…» Свой интерес Йоссель не скрывает: «В четырнадцать-пятнадцать лет я тоже являлся членом клуба поклонников Рэя Брэдбери, в котором круг общения был ограничен одноклассниками и школьниками примерно моего возраста. Мы беседовали о его книгах, и часто эти беседы заходили так далеко, что отдаленное будущее казалось нам более привлекательным и заманчивым, чем многогранная реальность, окружавшая нас…» Одна из памятных Йосселю историй о том, как он вместе с друзьями готовил «вино из одуванчиков», бражку, а потом пил, а его приятель произносил тост за Рэя Брэдбери. Так, книги Брэдбери были значимой частью культурного пространства.
В.Е. Захаров, российский физик-теоретик и поэт, эмигрировавший в США, вспоминает всеобщий восторг после первого прочтения Брэдбери: «Когда мы прочли „451° по Фаренгейту». Называя Брэдбери одним из лучших философов, Захаров указывает, что «Хотя все его повести и рассказы полны обличений и едкого сарказма, он неуклонен, он тверд в утверждении истинного смысла существования человеческой цивилизации, или, более широко говоря, — высокого смысла существования разумной жизни.» ». Как и многие другие читатели, Борисов отмечает свой восторг от книг, при этом он указывает и контекст, в котором он читал Брэдбери: «часто снились мне сны, в которых я вдруг оказывался в чудесном книжном магазине, где находил всё новые и новые книжки Станислава Лема, братьев Стругацких, и, конечно, любимых мною американцев — Рэя Брэдбери, Клиффорда Саймака, Роберта Шекли, Курта Воннегута…» Таким образом, Брэдбери вписывался в общую тенденцию интереса к жанру фантастики, причем одновременно советской и зарубежной. Таким образом, на основе приведенных мнений, мы можем сделать несколько выводов о том, каким творчество Брэдбери виделось советскому читателю, кем сам Брэдбери был для него. Прежде всего, творчество Брэдбери легко включилось в ряд произведений в жанре уже популярной фантастики за счет обращения автора к общим местам жанра, в частности, теме космоса, которая для советского человека, очевидно, была особенно важна. Важно отметить два по своей сути противоречивых, но особым образом сосуществующих, явления в СССР: Брэдбери, с одной стороны, был полностью исключительным, ни на кого не похожим, настоящей звездой, а, с другой стороны, он вписывался в рамки жанра и вставал в стройные ряды советских и зарубежных фантастов. Основываясь на втором явлении, можно сделать предположение, почему советская цензура дала Брэдбери шанс, пусть и не сразу — так, например, «Марсианские хроники» были изданы в США в 1950 г., а переведены в СССР в 1965 г., — рассчитывая на предсказуемо быстро растущую популярность, через критику сориентировать читателя в нужное идеологии русло. Тем не менее, как показывают приведенные выше мнения, официальный дискурс не оказал такого влияния, которое бы заметно сказалось на восприятии творчества Брэдбери. Брэдбери занял особенное место в советской культуре, и то, что он стал, скажем так, мейнстримом, не умалило ценности его трудов, которые актуальны и в XXI веке.
Завершая рассуждение, обратимся к еще одному мнению, приведенному Прашкевичем, которое можетпрояснить, как же так вышло, что Брэдбери оказался настолько важным писателем для советского читателя. Итак, писатель А. Калугин повествует о своем необычном знакомстве с «Марсианскими хрониками»: ему, тогда шестилетнему, книга попала в руки совершенно случайно, и он не отрицает, что мало что понял в тот момент. Однако важно его впечатление: «Прежде всего — ощущение чего-то чрезвычайно необычного. Причем необычного не в смысле чего-то неожиданного, странного или удивительного, нет, скорее — просто идущего вразрез с привычным, знакомым. Это был своего рода портал в какое-то иное измерение. Или заклинание, дающее возможность увидеть то, что прежде было недоступно взгляду.» Конечно, вряд ли можно говорить о том, что у мальчика был большой опыт чтения литературы в жанре фантастики, и, тем не менее, вряд ли он не знал его основные тенденции. Творчество Брэдбери не вписывалось в границы жанра, автор обращался к серьезным темам, но делал это под легко спадающей маской развлечения. Чрезвычайно важно, что это «чувстввовал» советский мальчик. А, раз неосознанное понимание приходит к ребенку, то что уж говорить о взрослом?
Перед тем, как говорить о рецепции творчества Брэдбери, ответим на вопрос, какой была так радушно принявшая его социокультурная среда. Обратимся к историческому контексту: периоду «Оттепели», который ознаменовался значительными изменениями на литературном фронте и в СМИ, как отмечают Е. Добренко и И. Калинин в работе «Литературная критика и идеологическое размежевание эпохи оттепели: 1953 — 1970». Прежде всего, изменилась литературная инфраструктура: с 1955 г. возникло большое количество новых журналов, в том числе периферийных и республиканских литературных, преобразился состав литературы за счет того, что реабилитировались и переиздавались репрессированные писатели. Происходила резкая поляризация литературной среды — из нее исчезали популярные в эпоху Сталина писатели-чиновники, на смену им шло новое поколение и те, кого ограничивали в прежние годы. Все эти изменения показывают, что публика, не так давно имевшая в своем распоряжении исключительного идеологически-ориентированную литературу Сталинской эпохи, была готова к восприятию очередного новаторства, коим для нее стало творчество Брэдбери.
Важно отметить, что 1961 и 1962 — годы поэтического бума, но не «свободного»: в 1963 г. на Е. Евтушенко началась травля за публикацию на Западе его «Автобиографии», которая, тем не менее, прекратилась после его покаяния. Таким образом, критика активно участвовала в подобных кампаниях в функции выразителя конкретных эстетических позиций, в то время как либеральная критика поддерживала экспериментаторство в искусстве. В целом формировался новый механизм управления литературой: критика полностью контролировалась партаппаратом. ЦК интересовался и содержанием, и жанрами критики, и единственным способом не участвовать в литературной борьбе для газет и журналов стал жанр «литературного портрета», в котором творчество писателя представлялось полностью положительно. При этом вспыхивали многочисленные литературные полемики — зачастую из-за произведений, ставших социальными событиями («Оттепель» и мемуары И.Эренбурга), литературных акций (кампании в связи с «Доктором Живаго» Б.Пастернака), резких критических выступлений (статьи М. Щеглова в «Новом мире»). Задача дискуссий, тем не менее, была скорее политико-идеологическая, чем эстетическая. В итоге литературная критика стала структурообразующим элементом публичной сферы, через нее обретал себя социальный голос, и все же это обозначало пока еще не обретение свободы, но уже существование разных позиций, которые получили возможность заявить о себе.
Советская критика интересна тем, что она обладала собственной терминологией для анализа иностранных произведений, и одним из значимых терминов был жанр «роман-предупреждение», чьими смысловыми синонимами за рубежом признаны «антиутопия» и «дистопия», однако использование именно словосочетания «роман-предупреждение» едва ли можно обнаружить на каком-либо языке, кроме русского. Это объяснимо тем, что идеологически СССР воспринимался носителем теории построения коммунизма как теории создания и воплощения (если не сейчас, то очень скоро) идеального общественного строя. Сама по себе мысль об аунтиутопии воспринималась враждебно как рискующая предположить ошибочность теории коммунизма, которая уже по своему определению совершенна. При этом интересно, что антиутопии, затрагивающие капиталистический строй, его негативные перспективы развития, всегда радушно принимались, однако получая при этом определение не «антиутопии», а «романа-предупреждения» или же «социальной фантастики». Обратимся к определениям в «Философском словаре» 1981 г.: «В антиутопии, как правило, выражается кризис исторической надежды, объявляется бессмысленной революционная борьба, подчёркивается неустранимость социального зла; наука и техника рассматриваются не как сила, способствующая решению глобальных проблем, построению справедливого социального порядка, а как враждебное культуре средство порабощения человека». Таким образом, использование термина «антиутопия» неприемлемо. К этой теме еще в 1967 г. обращаются Брандис и Дмитриевский, известные своими критическими статьями к произведениям в жанре фантастики:
Победоносное наступление коммунистической идеологии, овладевающей умами широких масс, утверждение и успехи социалистического строя неотвратимо порождают соответствующую реакцию со стороны идеологов старого мира. Антиутопия и есть одна из форм этой реакции против социалистических идей и социализма как общественной системы. Злобные, пасквилянтские фантастические романы, направленные своим острием против марксизма и первого в мире социалистического государства, получают все большее распространение по мере углубления кризиса и загнивания мирового капитализма.
Чем же всё-таки отличается роман-предупреждение от антиутопии? На наш взгляд, тем, что если в антиутопии коммунистическому и социалистическому будущему противопоставлены реакционные общественные идеи и в конечном счёте — status quo, то в романе-предупреждении мы имеем дело с честными попытками указать, какие беды и опасности, препятствия и трудности могут встретиться в дальнейшем на пути человечества. Таким образом, утопия предлагает идеальный мир, а антиутопия свидетельствует, что создание идеального мира невозможно. Жанр «антиутопии» уже сыграл свою роль, включив в себя произведения, посвященные критике общества независимо от его политического строя, и теперь советская критика заинтересована в том, чтобы, приватизировав жанр, доместицировать его, что и получается в итоге «романом-предупреждением». Этот жест подчеркивает специфику советской литературной критики, а также специфическое восприятие творчества Брэдбери.
Г.М. Рягузова в книге 1984 г. «Современный французский роман-„предупреждение. При этом полностью предаются забвению прогрессивные традиции, идущие еще от первых в истории литературы классических романов-антиутопий.» Обращаясь к мнению А.Ф. Бритникова, Рягузова указывает, что «называя антиутопию антикоммунистической фантастикой, автор тут же оговаривается, что данный термин употребляется и в другом значении — вне связи с идеологией антикоммунизма, но дальше этого в своих объяснениях не идет.» Что касается советского фантаста И. Ефремова по поводу романа-«предупреждения», он, по суждению Рягузовой, «высказывает мысль, что между ним и антиутопией нет никаких существенных различий» Также Рягузова выделяет особые черты, свойственные роману-«предупреждению», ориентированному на внутренний смысл произведения, в отличие от «антиутопии», для которого прежде всего важна жанровая форма произведения:
Особенность романа-«предупреждения» как жанровой разновидности состоит в том, что он включает в себя произведения, имеющие различную — не только антиутопическую — форму, но всецело подчиняющиеся общим целям, характерным для прогрессивной фантастики социального предостережения. К ним относится стремление писателей раскрыть социальную несостоятельность капитализма, развенчать его претензии на роль наилучшего общественного устройства в настоящем и будущем, призвать людей к бдительности, предостеречь человечество от бед и опасностей, которыми чревато развитие науки и техники, превращающееся в грязных руках в страшное оружие, и т. п. К романам-«предупреждениям» относятся как произведения, в которых фантастически заостряется и изображается либо какая-то одна, либо несколько негативных черт и тенденций развития буржуазного общества, более всего беспокоящих того или иного писателя, так и часть романов-антиутопий, имеющих ту же задачу, но подходящих к ее решению намного шире.
Интересно мнение писателя-фантаста М.Т. Емцева о романе-предупреждении на сопоставлении с жанром ужасов, представленное в его предисловии к антологии рассказов в жанре фантастики 1973 г.: «В Библиотеку современной фантастики не вошли больные сны, ночные кошмары авторов, воображение которых патологически деформировано буржуазной действительностью. Основания тому очевидны: будущее призвано помогать жить, оно не должно хватать человека за горло и держать в вечном ожидании беды. Между научно обоснованным романом-„предупреждением непримиримый антагонизм: прогрессивная наука, подсказывает пути преодоления возможных катастроф, в то время как разочарованные буржуазные фантасты нагоняют страху на читателя, живописуя космические катаклизмы. У авторов из социалистических стран и прогрессивных писателей капиталистических стран находится больше светлых красок. Такие черты фантастики, как открывающиеся перед человечеством грандиозные перспективы, гуманность главных героев — ученых, космонавтов, оригинальность научной идеи, острый, напряженный сюжет, — все это отражено в лучших произведениях современной фантастики.» Соответственно, в антологию Брэдбери включен как прогрессивный писатель из капиталистического государства. Интересен его рассказ, помещенный в антологию, «Человек в воздухе»: согласно сюжету, некий человек смог соорудить себе летательный аппарат из бумаги и бамбука, за что был казнен китайским императором, а аппарат был уничтожен. Император объясняет свое решение потенциальной угрозой изобретения: летящий сможет сбрасывать каменные глыбы на Великую стену. Так, император остается обладателем самого прекрасного в стране: механического чудесного сада, который заводится ключиком. С учетом предисловия Емцева легко можно назвать этот рассказ «предупреждением»: император воплощает беспощадный капиталистический строй, в любую минуту готовый на убийство и разрушение без веских на то причин, а чудесный сад — бездуховность, пришедшую в капиталистические страны на волне научно-технической революции. . Но все это произведения-предупреждения: смотрите, люди, что вас ждет, говорит он, если вы не одумаетесь! И с великим, почти библейским гневом он разрушает ненавистный ему мир капитализма — в его проекции на будущее, мир, гибнущий в неугасимом огне водородных бомб.» Таким образом, Брэдбери показан как идеологически «свой среди чужих» в капиталистическом обществе, борец с его воззрениями. Переходя к другим методам советской критики, которые она применяла в анализе творчества Брэдбери, поясним структуру главы. Так, ее основными разделами будут политическая и идеологическая доместикация; менее объемный, но не менее важный раздел, которым мы начнем — культурная доместикация, которая в случае Брэдбери отличается обращением критиков к фольклору, а именно к жанру сказки. Культурная доместикация воплощает объяснение неизвестного через известное: так, «писатель-фантаст» превращается в «сказочника».
2.1 Культурная доместикация
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Первым представленным в нашей работе критиком, работающим с использованием стратегии культурной доместикации, является Рафаил Ильич Нудельман — писатель, литературный критик, переводчик, автор предисловия 1965 г. «Фантастика Рэя Брэдбери» к сборнику рассказов «451° по Фаренгейту». Говоря о «Марсианских хрониках», он называет их «поэмой о человеке и его борьбе за подлинно человеческий мир больших чувств, против всего злобного, равнодушного, жестокого.» Игра с жанровыми терминами свойственна русской культуре: роман в стихах «Евгений Онегин», поэма «Мертвые души». Так, Нудельман вводит в ряд подобных произведений «Марсианские хроники», официально называемые романом, по композиции выглядящие как сборник рассказов, и теперь названные поэмой.
Нудельман уделяет внимание сказочности Брэдбери: «Все в мире Брэдбери словно прислушивается к чему-то приближающемуся, готовому совершиться. Этот мир пронизан настроением тревожного ожидания чуда, и герои Брэдбери тоже ждут чуда или беды со всей силой надежд и отчаяния, на которую способны только люди.» Однако Нудельман не считает, что рассказы Брэдбери можно называть обычными сказками, даже напротив, они необычные: «в сказочном мире Брэдбери нет самого характерного для сказки — нет тех потусторонних сил, которые порождают чудо или беду. Судьба героев Брэдбери — это не слепой рок. Перемены, превращения, чудеса вызваны к жизни мечтой или страхом, любовью, добротой или равнодушием, отчужденностью людей, то есть человеческими чувствами, поступками.»
Кроме того, Нудельман отмечает, что сила фантастики Брэдбери заключается «в страстности отрицания главного зла современности — механизированного, буржуазно-мещанского „рая» — человеку-труженику. Кроме того, Нудельман открыто выражает приписываемые Брэдбери антикапиталистическую направленность, пацифизм и гуманизм творчества: политический строй предстает как источник всевозможных бед, которому все же готов дать отпор персоанж. С помощью таких «приемов» Нудельман ловко включает фантастическую прозу Брэдбери в советский культурный контекст. Кирилл Андреев в своем предисловии к сборнику рассказов «Вино из одуванчиков», а именно «Один из Бредбери» (1967 г.), он отмечает, что Брэдбери — «великий сказочник и визионер, с которым мы еще мало знакомы». Андреев рассказывает историю из детства Брэдбери, когда тот ездил с семьей на машине по Америке, и однажды увидел в Аризонской пустыне мираж — сказочный город, который был в мерцающем озере. «И этот мираж стал как бы эпиграфом к одной из граней творчества Бредбери, той сказкой, которую он захотел воскресить в Америке.» Андреев многократно упоминает слово «сказка», делая текст ближе для восприятия советского читателя, еще не привыкшего к «заморской», так сильно отличающейся от советской, фантастике. Кроме того, фантастика — это иносказательное измерение, очередной способ поднять проблемы современного общества. А, собственно, аллегория, сказка, утопия и антиутопия — общий набор иносказательных видов литературы. Так, получается, что у Брэдбери «чудеса превращения американской обыденности в фантастическую сказку не потому возможны, что все можно осуществить с помощью науки или машин, а потому, что воображение человека безгранично». Таким образом, хотя наука и дает множество возможностей, она сама не способна решать социальные проблемы: люди сами должны создавать свои чудеса. И чудеса, и волшебство рассказов Бредбери, по самой глубокой сути своей очень человечны: все потому, что Брэдбери — великий гуманист. Брэдбери своими трудами доказывает, что «чудеса тоже могут быть возведены в ранг фантастики, если они введены в литературу вдохновенным пером». Сама по себе идея чуда — явно сказочная черта, однако новая ее интерпретация делает обычного человека волшебником, который способен на все.
В своем послесловии к одноименному сборнику рассказов «Р — значит Ракета» 1973 г. писатель В. Подольный объясняет, что «Пишет Брэдбери и сказочную фантастику. Но и она насыщена реальностью. Его дядюшка Эйнар крылат — и сушит, летая, белье, выстиранное его женой. Из страха перед людьми не смеет Эйнар взлететь в воздух среди бела дня. Но потом придумывает, как ему быть. Он притворяется воздушным змеем. Да, для того чтобы летать, живые герои сказки принимают теперь облик изобретений человека. Миф древних стал сказкой, когда в него перестали верить. Теперь наука воплощает сказки в жизнь — и мы верим даже тем из них, которые еще не осуществлены, и называем такие сказки научно-фантастическими рассказами. Наука берет на себя обязанность осуществлять фантастику, фантастика пытается предсказывать науке ее путь. Отличный союз!» Так, Подольный прямо заявляет о новой связи сказки с научно-фантастическими рассказами, и здесь можно отметить сходство между брэдберианской верой в сказку как в науку с советской верой в коммунизм как в космический полет. По Подольному, жанровые рамки стираются, и воплощение «сказочной фантастики» наяву — не абсурд и нелепость. Так, Эйнар как сказочный образ, при столкновении с реальностью не борется с ней, а встраивается в нее, сохраняя при этом свою «сказочность»: общество не видит, что он может летать, но он может, и эту параллель можно обратить как на самого Брэдбери, так и на условного американца, который, живя в капиталистическом государстве, на самом деле искренне привержен совершенно противоположной идеологии, однако вынужден подстраиваться, притворяться.
В предисловии В.А. Ревича 1981 г., ведущего советского критика произведений жанра фантастики, детектива, приключений, «Любовь и ненависть Рэя Брэдбери» к сборнику «Память человечества» отдается честь мастерству Брэдбери: «Брэдбери — выдающийся мастер слова, признанный стилист, тонкий психолог, проникновенный лирик, но лучше всего его назвать мудрым сказочником, соединившим в себе проницательность старейшины, знающего цену людским словам и делам, с восторженным взглядом ребенка, впервые увидевшего нежные и ясные краски рассвета.» Упоминание «мудрого сказочника» и «старейшины» — обращение Ревича к фольклору, что позволяет «подтянуть» к себе поближе далекого американского писателя. Кроме того, Ревич признает, что Брэдбери в ряду крупнейших современных американских писателей уступает разве что таким гигантам, как Хемингуэй, Стейнбек, Фолкнер, но только в их основательности и глубине исследования западного общества. Важно отметить, что Ревич отходит от идеологизированного набора американских писателей, Драйзера и Синклера: Хемингуэй и Фолкнер, с одной стороны, являются подлинными открытиями периода «оттепели», кроме того, нельзя не учитывать колоссальную популярность Хемингуэя — всюду висели его портреты. Именно на этих основаниях, идеях «открытия» и популярности, Брэдбери включается включается в ряд «гигантов».
Подводя итог разделу, отметим, что, возможно, присвоение писателю статуса «сказочника» способствует снижению интенсивности идеологических требований к его творчеству: от сказки сложно ожидать реализма в интерпретации действительности. Кроме того, «сказочность», которую обнаруживают советские критики в творчестве Брэдбери вкупе с другими фольклорными мотивами, выглядит знакомой советскому читателю, и потому легко срабатывает метод доместикации. Брэдбери представляется давно знакомым, привычным, хотя в его рассказах и описываются реалии, значительно удаленные от советских.
2.2 Политическая доместикация
Говоря о советской политической доместикации, необходимо обосновать причину ее появления. Она заключается в том, что Рэй Брэдбери — американец. Конечно же, критике нельзя упустить возможность затронуть тему советско-американских отношений, вообще образа США, разницы между социалистическим и капиталистическим строем в очевидную пользу первого и т.д. Таким образом, раздел состоит из трех подразделов. Первый подраздел, творческая обособленность Брэдбери, демонстирурет писателя в положительном свете, показывает его замечательным и исключительным, что соответствует курсу «народной дипломатии», согласно которому в США, пусть это и капиталистическая страна, есть прекрасные талантливые умные люди. Второй подраздел, посвященный философским, нравственным и социальным проблемам, продолжает первый, все более возвышает Брэдбери и его творчество. В третьем подразделе, ориентированном на советско-американские отношения, представлен мотив борьбы за мир, который включает в себя борьбу с ядерной угрозой (гонка вооружений), борьбу за разоружение и идеи стремительного прогресса.
Автор-американец, заслуживший всенародную любовь в стране «за железным занавесом», априори заслуживает внимания. Так, рассмотрим в разделе те достоинства, которые выделяет в его творчестве советская критика.
Для начала, в предисловии 1965 г. к «Марсианским хроникам» «Рэй Бредбери предостерегает» переводчица Елена Романова наделяет Брэдбери особым статусом, потому что он — писатель, которому не пришлось медленно и долго добиваться признания, ведь уже первая переведенная на русский язык в 1956 г. книга «451° по Фаренгейту» принесла американскому фантасту всесоветскую известность. Тем не менее, суждение переводчицы о быстром признании как причине «особого статуса» не стоит слепо принимать на веру: первые американские публикации Брэдбери были как раз массовой литературой, публиковавшейся в дешевых журналах. То, что его не самые удачные «пробы пера» не стоили перевода — закономерно. Таким образом, советский читатель получил сразу лучшие рассказы и романы Брэдбери, в то время как по публикациям в США можно проследить медленный рост его популярности и одновременно литературного мастерства.
Нудельман в своем предисловии 1965 г. обращает внимание на размах аудитории Брэдбери и на ее деление в зависимости от отношения к писателю: одним «дорого его волнение, волнение современника великой эпохи перемен», другие «видят в нем лишь рассказчика удивительных фантастических историй.» Брэдбери, по мнению Нудельмана, всегда узнаваем — он удивительный и великий поэт мира превращений, тревог и надежд. От других авторов его отличает то, что он видит необычное в обычном, заставляет читателя посмотреть на это своими глазами, но при этом в его прозе нет власти рока или чудес, зато есть человеческие чувства и поступки. Сила Брэдбери как фантаста, в чем он вновь отличается от пишущих в этом жанре, заключается «в удивительной поэтичности человеческих чувств, мечты, мысли; в остром, пронзительном ощущении идущих перемен и и неповторимом фантастическом выражении».
Одной из причин его популярности, как считает Нудельман, служит то, что «трагические конфликты окружающей действительности, исторические сдвиги, судьбы людей — все это Брэдбери воспринимает лирически, эмоционально». Так, даже разрозненные новеллы в «Марсианских хрониках» становятся единым романом благодаря объединяющему их единому чувству, настроению, мысли о горести утрат и сложности пути и всепобеждающей радости, человечности. Нудельман называет «Марсианские хроники» «поэмой о человеке и его борьбе за подлинно человеческий мир больших чувств, против всего злобного, равнодушного, жестокого.»
Еще один повод для массового интереса, по мнению Нудельмана, заключается в том, что Брэдбери самобытно пишет обо всем, не создавая границ своему творчеству: об исторических событиях будущего — не как историк, статично и холодно, а как очевидец, видевший все своими глазами и задыхающийся от эмоций во время рассказа. Для Брэдбери нет ничего важнее, чем описать самые простые жизненные радости и горести, ведь главный герой его фантастики — не технологии, а живой человек, который находится в нашем спешно меняющемся и непредсказуемом мире. Нудельман особенно выделяет то, как «удивительно пишет Брэдбери о человеке и о том, что его окружает, — будь то Земля, или космос, или холмы Марса, — с такой бережной чистотой, с такой пронзительной нежностью или печалью, что рассказы его кажутся плывущими в памяти строчками стихов или идущей неизвестно откуда музыкой.»
В послесловии 1982 г. к сборнику рассказов «Передай добро по кругу» переводчица Елена Ванслова отмечает, что жители СССР любят и ценят труды американского фантаста. Это суждение легко подтверждается практикой, то есть не только колоссальным количеством публикаций переведенных рассказов Брэдбери в самых разных советских журналах, причем не только литературных, но и регулярными телепередачами, посвященными его творчеству. Ванслова отдельно указывает на то, что счастливый обладатель книги Брэдбери еще долго после окончания чтения «находится под впечатлением от его удивительной прозы, под обаянием его незаурядной личности». Обособленность Брэдбери, согласно Вансловой, проявляется в его «проникновенной, взволнованной интонации, особой, лишь ему присущей тоске по доброму, чистому, сильному человеку». Также она подчеркивает, что Брэдбери «обладает особым очарованием прежде всего потому, что дает простор одному из самых удивительных человеческих свойств — воображению, фантазии». С другой стороны, Ванслова уделяет внимание его биографии, «чудачествам», например, что он настолько боялся летать на самолете, что всегда стремился избежать этой участи, зато один раз все же взошел на борт дирижабля.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Кроме того, как отмечает Ванслова, Брэдбери «сегодня возвышается над несчетной толпой американских фантастов, символизируя собой идеалы добра и гуманизма в стране, где зло приобретает все большую силу»: он ярый противник войны и реакции, что подтверждается написанным им в 1952 г. гневным письмом республиканской партии, связанным с президентскими выборами, и выступлением против Трумана, корейской войны, маккартизма и войны во Вьетнаме. Так, Ванслова проводит довольно резкие параллели между образами американских политиков и фантастов как полюсом зла, а Брэдбери как полюсом добра. Образ Брэдбери на фоне его американских политических и литературных оппонентов в представлении Вансловой можно сравнить с «лучом света в темном царстве» в лице Катерины, однако этот луч светит на весь мир.
Такой критический взгляд объясним политикой «народной дипломатии», которая представляет собой «политику, в основе которой лежит взаимодействие с общественностью зарубежной страны с целью косвенного влияния на общественное мнение и принятия внешнеполитических решений». И.Н. Лопаткин в работе «Особенности освещения политического аспекта советско-американских отношений в советских СМИ в период Оттепели» отмечает изменения, произошедшие в советских СМИ в связи с введением политики «народной дипломатии». Прежде всего, это означало, что больше не проводились параллели между США и фашистской Германией: критиковались только конкретные политические деятели, представители крупных монополий США и американские госструктуры, в частности, ЦРУ. По мнению советских СМИ, американский народ не поддерживал большинство правительственных мероприятий США. В целом, надо заметить, рядовые американские граждане характеризовались положительно, поскольку в условиях «публичной дипломатии» народ — адресат, поэтому он не может оцениваться критично. Интересно, что в связи с тем, что теперь вина возлагалась на действия отдельных политиков, которые работали на благо «капиталистов-монополистов» и противоречили мнениям «миролюбивых» политиков и интересам граждан западных стран, изменился характер употребления политических штампов «империализм», «монополизм», «колониализм» и т.д. Более того, появились отсылки на положительные, по мнению СССР, элементы политики США как современной, так и в прошлом, зачастую в статьях, чья тема вообще далека от политики. Также, был взят курс на политику сокращения гонки ядерных вооружений. СМИ обращались к образу Ленина, его политике как торжеству миролюбивых взглядов, хотя сам Ленин от такой политики был далек.
В частности, Лопаткин говорит о трактовке вопросов экономической сферы в другой своей работе, а именно «Особенности освещения США советскими СМИ в рамках политики „народной дипломатии в период Оттепели». Он указывет, что в советских СМИ подчеркивается мощь американской экономики, являющейся временным примером для СССР, и при этом идет пропаганда мирного экономического соревнования, способствующая взаимовыгодному сотрудничеству. Советские СМИ, по Лопаткину, часто используют свидетельства представителей общественной и политической сферы США о высоком уровне развития советской промышленности. При всем этом ставится акцент на кризисных явленииях в экономике США. Лопаткин отмечает полностью аналогичные указанным выше особенности освещения США в научной и культурной сферах: в советских СМИ появлялись сообщения о необходимости тесного сотрудничества, высоком уровне американской науки, но в то же время ее кризисных явлений. Советская пресса писала, что ведущие советские ученые в своих публикациях делают вывод о том, что в ряде отраслей СССР начинает обгонять США. Помимо того, появилось большое количество сообщений о выступлениях представителей советского искусства в США и их успехе у американских граждан.
Тем не менее, даже при таких «теплых» отношениях между государствами на разных уровнях, как констатирует Лопаткин, вопреки объявлению политики «народной дипломатии» США оставались врагом для Советского Союза, хотя советская критика и стала мягче: американское правительство стало часто обвиняться не в намеренных действиях, а в заблуждениях. Интересно, что в советской прессе множественно публиковались критичные мнения зарубежных авторов в отношении агрессивной и «империалистической» политики США, чьи объективность и достоверность объяснялись «нейтральностью», а следовательно, непредвзятостью СССР.
Я.Н. Засурский, советский и российский литературовед-американист, в предисловии 1982 г. «О Рэе Брэдбери — человеке и писателе» к сборнику «В дни вечной весны» описывает встречу советских и американских писателей в Лос-Анджелесе в 1980 г., где Брэдбери привлек внимание Засурского по нескольким причинам. Интересно, что это описание встречи соответствует политике «народной демократии» за счет обособления Брэдбери, уделения внимания его достоинствам на фоне уступающих ему по разным -творческим, культурным, индивидуальным, — чертам коллегам. Итак, сначала Брэдбери вступил в яростный конфликт с Франсин Грей, американской писательницей, которая попробовала сравнить русский и американский характеры — он не пытался скрыть эмоций, что так радикально отличало его от других участников встречи, которые, будучи решительно недовольными последними выборами президента, а именно Рейгана, позволяли себе лишь тихие кулуарные разговоры. Засурский пишет: «После перерыва Брэдбери, успокоившись, разъяснил, что выступал не против Франсин Грей, а против того, что он считает негативистским подходом к жизни, за приносящие результаты, позитивные действия. Эта откровенная активность и решительность существенным образом отличали Рэя Брэдбери от других американских писателей стремившихся говорить ровным и спокойным голосом, как бы усмиряя себя, даже о самых острых и больных вопросах своего существования и творчества.»
Еще одной отличительной от коллег чертой Брэдбери является «большая определённость суждений» и то, как он «высоко ценит воспитательную миссию искусства». Прежде всего он хочет осуществить эту миссию на благо тех, кто рядом с ним, живет с ним в одной стране: «Приблизить современного человека к жизни, от которой его отгораживают в США телевидение, школа, общество, — в этом видит Брэдбери свою миссию художника.» Брэдбери оказывается обособленным от других фантастов за счет высоких требований к себе как к писателю и одновременно излишней горячностью не к месту, что нередко усложняет существование в социуме.
Политику «народной дипломатии» учитывает и Север Феликсович Гансовский, один из ведущих писателей СССР в жанре фантастики, в своей статье «Друг рядом» 1983 г. к сборнику научно-фантастических рассказов «Холодный ветер, теплый ветер», где он отмечает, что Брэдбери «свойственна творческая обособленность»: он выделяется из массы других американских фантастов, которых, по его мнению, можно было бы объединять в тематические и идейные группы. То есть Брэдбери в интерпретации Гансовского показан прекрасным американским писателем на фоне других дурных — соответственно «народной дипломатии», США остаются «дурными», но при этом осчастливленными бесценным самородком в лице Брэдбери, что дает повод надеяться на лучшее будущее для страны. Еще одно его отличие от американских писателей в жанре фантастики, согласно Гансовскому, состоит в том, что «он лишен той поддержки привычного, которая позволяет другим фантастам легче пробиться в издательство, в журнал»: интересно, что именно автором может подразумеваться под «привычным». По мнению Гансовского, Брэдбери писал, не подстраиваясь под тенденции американской массовой литературы, которая всегда легко шла в печать, потому что была предельно проста и обладала изрядной долей увлекательности, и тем самым премного популярна. Тем не менее, бульварная, низкопробная литература рассчитана на развлечение, а не на глубокое осмысление читателем сущностных проблем произведения, и в ней никак не могут подниматься серьезные темы. Гансовский также не учитывает, что Брэдбери начинал с дешевых журналов и вырос как писатель именно на них, то есть работал он именно с «привычным» для американского читателя родом литературы, что позволяло будущему фантасту параллельно объемной писательской практике получать доход, пусть и незначительный.
Другой чертой творческой обособленности, по мнению Гансовского, является то, что «именно он [Брэдбери] первым переступил невидимую черту, что в сознании тех, кто безразличен к научной фантастике, отделяет этот жанр от „настоящей литературы». Таким образом, «451° по Фаренгейту» и «Марсианские хроники» обретают популярность не только как произведения, написанные в жанре научной фантастики, но и понимаются, как важные этапы в развитии интеллектуальной и культурной жизни США. , рассчитанная на возбуждение у трудящихся самых низменных инстинктов.» И все же остается интересен ответ на вопрос: попадал ли в руки Гансовского хотя бы один массовый журнал? Имел ли он возможность наблюдать тенденции популярности в США журналов, посвященных научной фантастике, которые едва ли стали бы переводиться на русский язык именно из-за своего низкого качества или же как-либо попасть в СССР? Или же он говорит красиво только ради того, чтобы доказать, почему Брэдбери настолько исключительный писатель, а заодно и показать, что именно благодаря ему у американцев, не слишком счастливых и поверхностных не по своей вине, только и читающих низкопробные журналы, есть шанс «стать лучше»? Кроме того, Гансовский использует довольно яркий образ «медной глотки» — сразу же припоминается «американская мечта» и якобы вечное стремление американцев заработать и разбогатеть, которое в нашем случае относится к литературе, что, по мнению Гансовского, недопустимо. Литература нужна не для прибыли, а для пробуждения в читателях лучших качеств, наставления их на правильный путь, просвещения и обучения их. в одном лице, куда масштабнее, а Урсуле ле Гуин не у кого занимать философичности. В сравнении с этими писателями Брэдбери иногда даже простоват и наивен.» Тем не менее эти явно раздутые изъяны не мешают Брэдбери не только быть «на волне» жанра научной фантастики, который стремительно развивается с 50-х гг., но и быть признанным «коллегами по цеху»: «на своих симпозиумах и конгрессах другие фантасты независтливо отдают ему первенство». И все же, утверждает Гансовский, на «Олимпе фантастики США» Брэдбери не одинок, и в некоторых чертах даже уступает своим коллегам. При этом, хотя Брэдбери и публикует огромное количество работ разных жанров, публицистика, поэзия, проза «реальная» и «фантастическая», сценарии, очерки, — он не склонен к «профессиональной деформации», которая портит многих авторов, ограничивая их в узкой сфере собственных ремесленных интересов и ослепляя в отношении к каким-либо другим. Рэй Брэдбери отличается тем, что его произведения начинаются и растут «от жизни, от насущных сторон бытия», а нет от изящества фантастической выдумки или алчного желания «протолкнуть» личные концепции и гипотезы, и хотя Брэдбери и долго находится в списке лучших, он не проявляет тщеславие и не опускает планку требований к своему творчеству. Его труды ценны тем, что заставляют читателя думать, подниматься на новую ступень «нравственного осознания действительности»: нередко простые по форме, рассказы Брэдбери невероятно насыщены и сложны содержательно. Что важно, в каждом его творении полностью отражается его собственное мировоззрение
М.К. Иванова в аннотации 1983 г. к сборнику рассказов Брэдбери выделяет среди его достоинств не только занимательность сюжета, но и актуализацию вечных социальных и нравственных проблем, кроме того, тонкий психологизм. Легкость чтения иллюзорна, что повышает ценность творчества Брэдбери. После мнения Ивановой плавно перейдем к следующему подразделу, напрямую связанному с этой «иллюзорностью».
В итоге, Брэдбери оказывается в глазах советской критики самым что ни на есть особенным как американцем, так и писателем. Он направляет свои литературные таланты на благо, стремясь воспитать неразумных соотечественников, подверженных влиянию капиталистической идеологии, а также значительно повышает цену жанра научной фантастики, который до него был наполнен исключительно направленными на развлекательные цели произведениями. Любопытно, что все эти суждения идут на волне политики «народной дипломатии», которая указывает, что даже в государстве со вражеской идеологией можно найти истинные перлы среди писательского сообщества.
Выделение советской критикой в творчестве Брэдбери проблем, имеющих вневременной статус, подчеркивает его ценность: его книги будут всегда актуальны, это не бульварная литература на один раз, а, напротив, глубокие произведения, где под вуалью динамичного сюжета сокрыт анализ серьезных вопросов, занимающих человечество. А это значит, что и советскому читателю они могут показаться чрезвычайно полезными, потому что в поисках удовольствия от книги он обретет и понимание, осознание важных культурных проблем, наверняка касающихся не только всего человечества, но и его, одного советского человека в частности.
Так, В. Скурлатов в предисловии «Странник в пустыне звезд» 1975 г. к сборнику рассказов Брэдбери указывает, что в январе 1938 г. журнале «Воображение!» «был опубликован первый и сразу вполне зрелый рассказ Брэдбери „Дилемма Холлербохена , в котором наметились, в сущности, все главнейшие темы его творчества: и могущество человеческого разума, и победа над временем, и проблема смерти, и необходимость морального выбора.» Скурлатов не упоминает ни слова о том, какой был долгий путь Брэдбери как писателя, сколько рассказов были плохи. Для него важны найденные в раннем рассказе вневременные проблемы, которые, несомненно, отражены в более позднем творчестве, однако в раннем рассказе кажутся не более, чем случайным метким попаданием. Отметим также, что Е. Ванслова в послесловии 1982 г. «Добро по кругу» обращает внимание на такую вневременную проблему в рассказах Брэдбери, как взросление: «писатель рисует здесь не столько внутренний мир ребенка, сколько мир, увиденный его глазами». Отличие образа ребенка у Брэдбери в том, что он взрослеет не постепенно, а «толчками», резко осознавая и понимая что-то новое: сперва ребенок даже не может осознать времени, ни своего, ни чужого, имея одно бесконечное «сегодня». Так, интересно, как переходит Брэдбери от одной проблемы к другой, как они перетекают друг в друга: взросление, время, добро и зло, отношения между людьми, счастье, жизненные ценности — и все одновременно.
Критике представляется, что бедой второй половины XX века становится научно-техническая революция, которая меняет мировоззрение многих людей, ставит их в зависимость от технического прогресса, делает их бездуховными. При этом, к сожалению, никуда не уходят классические социальные проблемы, например, неоправданная жестокость. Особенностью воплощения Брэдбери всех этих проблем на бумаге является выбор развлекательного жанра фантастики и ориентации на американское общество. Север Гансовский утверждает (1983 г.), что «Нравственный призыв проносится над пустынями Марса и полями Земли, проникает в ущелья городских улиц, в комфортабельные, но нередко пахнущие бедой домики американских пригородов. Рэй Брэдбери мягок и вместе с тем непримирим. В его рассказах торжествует поэзия, одухотворена природа, так что понятия „красота становятся атрибутами самой реальности; но там же порой клокочет ненависть, и к наказанию взывает преступленье.» Анализируя жанр научной фантастики, Гансовский отмечает, что «хорошая, добротная фантастика, как и любой другой вид искусства, — про нас, людей. Не киберы, путешествия в прошлое или будущее, не трехглазые чудовища и таинственные лучи главное в ней, а современный человек и его отношения с миром». Труды Брэдбери, как продолжает писатель, идеально соответствуют этому определению: «Да, это фантастика, но если (пожалуй, точнее «и если») мы зададимся вопросом, о чем эта книга, ответ будет: о людях, о проблемах, перед которыми мы оказались во второй половине, третьей трети и четвертой четверти XX века.» Людям свойственно сталкиваться с различными социальными проблемами, которые могут сменяться друг другом и возвращаться вновь с очередным молодым поколением — аморальность, деградация, жестокость, ограничение в правах и т.д. Так, для нас важно, что Брэдбери работает с научной фантастикой, популярным и читаемым жанром, чем оказывает читателю неоценимую службу: социальные проблемы оказываются «упакованы» во что-то интересное и захватывающее. Итак, Брэдбери оказывается не просто фантастом, автором забавных и страшных историй, но умным и чутким проводником, который указывает читателю на действительно важные проблемы, о которых легко забыть в череде одинаковых будней. Завлекающие своей иллюзорной простотой за счет жанра книги не уступают в ценности каноничным классическим произведениям.
Нельзя сказать, что 1960-е гг. были простыми для советско-американских отношений. Хотя в сентябре 1959 г. Хрущев и благополучно посещает США, что, казалось бы, оптимистично, но в том же и следующем году он грозится «Показать Кузькину мать»: сначала Никсону, прибышему в СССР на открытие первой выставки США, а потом на 15-й Ассамблее ООН. Далее последовали демонстративные испытания «Царь-бомбы» 30 октября 1961 г. и Карибский кризис 1962 г., поставивший СССР и США на грань ядерной войны. 1965 г. ознаменовался началом военных действий США во Вьетнаме.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Необходимо обратить внимание на утверждение Елены Романовой, которая утверждает (1965 г.), что Брэдбери «предостерегает человечество середины XX века от безумия атомной войны и вместе с тем от всепожирающей погони за наживой во имя мертвечины механизированного комфорта.» Интересно обращение Романовой к биографическому контексту: она указывает, что нет ни одного утверждения личной неприязни Брэдбери к машинам и технике, а значит едва ли можно считать, что корень зла лежит именно в развитии технической мысли и совершенствовании машин. «Брэдбери трезв в своих наблюдениях над историей человечества, в своем анализе поведения человека» — считает Романова. Человек, черты его характера изменяются с развитием цивилизации, и писатель должен успеть открыть ему глаза, пока тот в своей слепой небрежности не разрушил «несметные богатства, созданные разумом человека». На примере «451° по Фаренгейту» Романова объясняет, что «с огромной силой звучит в этой повести твердая, неискоренимая вера в победу человеческого разума над мощными, но злыми силами разрушениями». Аналогичное мнение она высказывает насчет рассказа «Улыбка», где после атомной катастрофы остаются мальчишки, которые бережно хранят кусок холста с улыбкой Монны-Лизы: «Брэдбери <…> не хочет мириться с обесчеловечечиванием людского существования, с уничтожением духовных ценностей, со звериными законами современных джунглей». Таким образом, культивируя человечность, Брэдбери поддерживает миролюбивые взгляды, отказ от войны, в частности, ядерной.
Отмечая, что Брэдбери использует эзопов язык, а его фантастика зачастую становится «социальной», Романова указывает, что «50-е годы, явившиеся преддверием первых космических полетов и первых попыток засылки летательных аппаратов на другие планеты, не пробудили в Рэе Брэдбери ни малейшего интереса к научно-техническим перспективам этих проблем». Таким образом, использование популярной темы космоса — лишь способ донести до читателей свои взгляды: в частности, «об удивительной и несносной способности землян разрушать, отравлять, губить все красивое и привлекательное в жизни». Романова отмечает значимость роли Джеффа Спендера, который переживает за судьбы древней культуры марсиан после вторжения землян. Спендер уже пережил такую гибель культурных ценностей на Земле, и, не желая повторения на Марсе, он решает убить своих спутников, а также всех последующих гостей с Земли.
Брэдбери, по мнению Романовой, не пишет революционную программу, а его простест «носит скорее стихийный, интуитивный характер»- это предостережение всему человечеству, которое рискует забыть о том, что на самом деле нужно для счастья. Интересно то, что Романова критикует Брэдбери за то, что у него «нет ни ясного понимания, ни даже попытки по-настоящему понять, как же нужно жить сегодня, чтобы не исковеркать человеческого завтра, а, напротив, сделать его светлее. В этом -главная слабость Рэя Брэдбери, в этом — очень уязвимая черта его творчества <…> [в его книгах] все светлое, озаренное солнцем или теплым планем костра в лесу, уводит человека назад, в давно прошедшую эру создания непреходящих ценностей искусства и интеллекта». То есть, предлагая путь из ужасного настоящего, Брэдбери ошибочно предлагает прошлое, а не будущее. Борьба за мир необходима, но, по суждению Романовой, ее все-таки нужно вести правильно.
Переходя к следующему критику, обратимся к Андрееву, который отмечает (1967 г.), что «Бредбери всегда на стороне своих любимых героев — простых людей Америки, людей смелой мысли, непобедимых в своем труде и своей борьбе. И бёрчисты в отместку за его резкие выступления против сенатора Голдуотера, кандидата в президенты, ставленника самых реакционных кругов, сожгли красивый дом Бредбери с прозрачными чистыми стеклами, стоявший на холме в Лос-Анжелесе. Что ж, ничто хорошее не приходит само, без борьбы, его нужно завоевать. И Бредбери продолжает улыбаться и говорить о грядущем американском Возрождении!» Брэдбери недалеко уходит от своих персонажей: он ведет себя так, как ведут себя они, и они явно не боятся бороться за свое слово, пусть и с риском чего-то лишиться. Они, как и сам автор, верят в свои убеждения и готовы их отстаивать. Андреев убежден в том, что Брэдбери — тот, кто знает «цвет и запах времени» и то, что единственное направление времени — вперед, к будущему, обреченному на победу. Будучи гуманистом, он уверен в победе света над тьмой, добра над злом, восстании подлинной науки против изувером, которые готовят «термоядерную смерть всему человечеству».
Интересно, что в статье «Роль пропаганды в Советском Союзе по проблеме формирования общественного мнения по вопросам советско-американских отношений в 1970-е годы» Д.В. Ложков указывает центральными вопросами в переговорах СССР и США — именно мира и разоружения, что объяснимо сильным влиянием событий ВОВ на общественное мнение в послевоенной советской истории, стойким образом разрушений и бедствий, которые несут войны. Эта политика получила название Разрядки международной напряженности. Так, в 1971 г. авторы 37 писем газеты «Правда» выражали негодование по поводу агрессии капиталистических стран во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже. В свою очередь, советские журналисты и репортеры не только освещали антигуманные действия Соединенных Штатов во Вьетнаме, но также часто обращались к темам милитаризации экономики капиталистических стран и произвола внутри них. При этом важно отметить, что главным виновником войн и расстрелов демонстраций, по мнению советской прессы, выступало «лицемерие американской дипломатии», тогда как американский народ — против войн и насилия и поддерживает мирные инициативы Советского Союза. Образ войны в СМИ отождествлялся с капитализмом и его «загниванием», а СССР выступал поборником мира и разоружения.
Как указывает Ложков, на XXIV съезде КПСС (30.03 — 9.04.1971) была принята внешнеполитическая «Программа мира». Задачами программы были:
1.отказаться от применения силы и угрозы её применения для решения спорных вопросов; исходить из окончательного признания территориальных изменений, происшедших в Европе в результате Второй мировой войны, осуществить коренной поворот к разрядке и миру на континенте; заключить договоры, ставящие под запрет ядерное, химическое и бактериологическое оружие; активизировать борьбу против гонки вооружений всех видов. В первую половину 1970-х гг. программа работала успешно: были подписаны несколько документов между СССР и США с взаимными обязательствами строить взаимоотношения на принципах мирного сосуществования, признавать интересы безопасности сторон, отказываться от применения силы или угрозы применения.
В частности, в «Правде» акцентировалось внимание на «решимости США и СССР прилагать совместные усилия к устранению опасности войны, и особенно войны, влекущей применение ядерного и других видов оружия массового уничтожения, к ограничению и, в конечном счете, прекращению гонки вооружений, особенно стратегических, упрочнению разрядки напряженности и распространению ее на весь мир».
Тем не менее, проблемы разоружения интересовали исключительно интеллигенцию, тогда как основную массу беспокоили экономико-хозяйственные проблемы, а к середине десятилетия и вовсе возникли дополнительные препятствия: успешная реализация «программы мира» была приторможена положениями «третьей корзины» Заключительного акта совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (30.07. — 1.08.1975) и начавшейся американской кампании борьбы за права человека в США после 1975 г. Капиталистические страны перенесли основной упор борьбы в область идеологии, стремясь посеять неуверенность среди советского народа в осуществлении коммунистических идеалов. В свою очередь, ответными контрпропагандистскими мерами были лекции о методах и средствах западной пропаганды, которыми пользовались носители идей капитализма в борьбе против СССР.
августа 1975 г., активизировалась работа по политико-идеологическому воспитанию молодежи со стороны ЦК КПСС, был проведен семинар «КПСС об актуальных вопросах борьбы с буржуазной, реформистской и ревизионистской идеологией». В комсомольской и молодежной печати усилилась пропаганда преимуществ социализма, критика концепций западных идеологов. Шла активная пропаганда успехов внешней политики КПСС по материализации разрядки, по закреплению принципов мирного сосуществования и налаживанию международных отношений. «Известия» писали о необходимости дальнейших шагов, направленных на материализацию разрядки, на прекращение гонки вооружений и достижение реальных мер по разоружению, а 18 июня 1979 был заключен очередной советско-американский договор — об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-II). Таким образом, в 1970-е гг. проблемы мира и разоружения находили поддержку среди населения СССР, и акцент на них в советской критике творчества Брэдбери не случаен.
Стоит обратить внимание на то, что довольно скоро дружеские отношения СССР и США дали трещину. Так, в советско-американских отношениях сыграл большую роль и Афганский конфликт: 25 декабря 1979 г. СССР ввел войска в Афганистан, незамедлительно получив негативную реакцию западных стран и, несомненно, США. В Доктрине Картера (23.01.1980) Джимми Картер отмечал недопустимость вмешательства СССР в дела стран региона Персидского залива, угрожая использованием военной силы. Следом был бойкот со стороны США и ряда западных стран Олимпиады в Москве. Еще одним способом обострить международные отношения стала секретная президентская директива № 59 Джимми Картера, «новая ядерная стратегия». Как отмечает А. Добрынин в своей книге «Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США. 1962-1986 гг.», эта стратегия «исходила из возможности не обязательно скоротечной ядерной войны с использованием всех ядерных арсеналов конфликтующими державами, а из продолжительной ядерной войны, когда ядерные удары сначала могут наноситься по военным объектам СССР, в то время как ракеты будут по-прежнему нацелены на его города.» Таким образом, фактически подтверждалась концепция ядерной войны с СССР, несмотря на декларацию, взаимно принятую во время президентства Никсона. Тогда же (в конце 1979 г.) НАТО решило разместить 672 ракеты на европейской территории, на что СССР отреагировал операцией РЯН (Ракетно-Ядерное Нападение) 1981-1984 гг., чьей целью был сбор разведданных о предполагаемом ядерном ударе. Именно в таком историческом и политическом контексте следует рассматривать советскую рецепцию Брэдбери, поскольку на нее проецируется реальность нестабильных советско-американских отношений 1960-64 гг.
Возвращаясь к конкретным примерам рецепции, укажем, что Елена Ванслова отмечает (1982 г.), что Брэдбери — «давний активный противник войны и реакции. В 1952 году он пишет сердитое открытое письмо республиканской партии, связанное с президентскими выборами, выступает против Трумэна, против корейской войны, против маккартизма, позднее — против войны во Вьетнаме. <…> И сейчас политические позиции Брэдбери очень четки: он всегда на страже идеалов мира и гуманности. В ноябре 1980 года на двусторонней встрече советских и американских писателей в Лос-Анджелесе он с пафосом читал свои стихи, призывающие к миру». Описанные им самим в рассказах идеи — его собственные убеждения, которым он лишь придает форму в лице самых разных сюжетов и персонажей, их мыслей и решений. Ориентация Брэдбери на «идеалы мира и гуманности», выделенная Вансловой — возможный ответ на размещение ракет НАТО в 1979 г., его протест против политики вооружения и ее осуждение.
Заметим, что советско-американские отношения продолжали ухудшаться, чему послужила авиакатастрофа 1 сентября 1983г. над Сахалином, где разбился южнокорейский «Боинг». На ранних этапах расследования информации было слишком мало, что стало поводом для подозрений в адрес СССР, однако они были напрасны, что позже показало вскрытие «черных ящиков». Тем не менее, даже несмотря на это оправдание, взаимная советско-американская паранойя только усилилась.
2.3 Идеологическая доместикация: гуманизм, оптимизм, реализм
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Творчество Брэдбери анализируется критиками в категориях, характерных для советского идеологического поля. Так, прежде всего обратимся к понятиям, которые в нем использовались, начав с теории научного коммунизма, у истоков которой стояли К.Маркс и Ф.Энгельс, развенчав в «Манифесте коммунистической партии» предшествующие социалистические учения. В СССР утверждалось, что отличие их подхода к социализму заключается как раз в научности, лишенности утопичного взгляда, ориентации на объективные законы развития общества. Так, авторы книги «Основы Марксизма-Ленинизма» 1960 г. указывают, что в основе научного коммунизма лежит суждение Маркса и Энегельса о том, что «путь к созданию коммунистического изобилия — дальнейшее быстрое развитие крупной машинной индустрии социалистического общества», он «видит цель общественного производства в полном удовлетворении материальных и духовных запросов всех членов общества». Выделяя значимые черты марксистского мировозрения, авторы часто обращаются к контрасту с капиталистической социальной системой: «В этих романах [утопические романы О. Хаксли, Э. М. Форстера и др.] не найти и следа веры в будущее, светлых надежд, жизнеутверждающего оптимизма, пронизывавших большинство утопических произведений прошлого. Лучшее, что предвещают миру авторы современных буржуазных утопий, — это общество, где известное материальное благополучие достигнуто ценой полного отказа от демократии, культуры и человеческого достоинства, общество, населенное людьми, в которых нет ничего человеческого, людьми, ставшими бездумным придатком машины, ее рабами.» Также авторы отмечают, что «Реальность коммунистического гуманизма состоит не только в том, что создание интересной, счастливой и радостной жизни для всех людей становится могучим, всепобеждающим движущим мотивом человеческой деятельности. Решающее значение имеет то, что при коммунизме общество получит наконец полную возможность добиться осуществления такой цели.»
Интересно, как работает коммунистическое мировоззрение с искусством, в частности, воплощаясь в социалистическом реализме: «Усвоение марксистско-ленинского мировоззрения раскрывает чудесные перспективы перед деятелями искусства и литературы. Оно направляет их творчество на глубоко идейное и богатое отображение действительности в художественных образах. Без благодатного воздействия ясного прогрессивного миросозерцания творчество современного писателя и художника в лучшем случае страдает малокровием.»
В соцреализме также значима роль оптимизма, что для большего эффекта авторы вновь показывают через контраст: «В то время как в буржуазной литературе все больше распространяется настроение безнадежности, беспросветный пессимизм, творчество прогрессивных писателей и поэтов пронизано животворным оптимизмом. Это творчество верит в будущее, любит будущее и зовет к счастливому будущему.» Таким образом, мы можем судить о том, что теоретически проблемы интересующих нас социалистических категорий разрабатывались уже давно, и при этом длительный срок.
Так, более четкое определение научного коммунизма уже позже, в книге 1982 г. «Научный коммунизм: Учебник для вузов» его формулирует П.Н. Федосеев. Он объясняет, что «Научный коммунизм — это наука о классовой борьбе пролетариата и социалистической революции, о социально-политических закономерностях строительства социализма и коммунизма, о мировом революционном процессе в целом.» Автор также отмечает, что «Научный коммунизм — неотъемлемая составная часть марксизма-ленинизма. Он изучает закономерности развития мирового революционного процесса, закономерности возникновения н развития коммунистической формации — высшей ступени прогрессa человечества. Эти закономерности определяют основное содержание социальных изменений в нашу эпоху — эпоху перехода от капитализма к социализму и коммунизму». Важно указать, что «Научный коммунизм рассматривает духовную жизнь общества в тесной связи с общим процессом социально-политических преобразований. В поле его зрения находятся прежде всего такие вопросы, как классовая борьба в сфере идеологии, формирование и воспитание всесторонне развитой личности, осуществление культурной революции как одной из важнейших закономерностей социалистического строительства.»
Федосеев указывает, что «Социалистический строй представляет собой реальное воплощение идей марксистско-ленинского гуманизма. Социализм практически решает такие важные гуманистические задачи, как освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации, от политического гнета, от национального порабощения.» По мнению автора, «В развитом социалистическом обществе утвердился такой стиль человеческих отношений, который характеризуется уважением, вниманием, заботой и доброжелательностью. <…> Социалистическому гуманизму чужда философия непротивления злу насилием, он предполагает активную борьбу с социальным злом и несправедливостью. Оптимизм, вера в человека, в его способность творить добро, переделывать мир по законам справедливости и красоты — важная особенность марксистско-ленинского мировоззрения.»
Федосеев выделяет особую роль оптимизма для социалистического гуманизма: «Наш оптимизм — это не оптимизм фанатиков, не желающих принимать в расчет конкретной обстановки с ее трудностями, противоречиями, подчас нелегкими проблемами. Нашему оптимизму чужд дух казенного благополучия и самоуспокоенности. Это оптимизм сугубо реалистический, трезвый и мужественный, органически соединяющий высокую идейность, непоколебимую веру в конечную победу коммунизма с точным научным анализом сильных и слабых сторон развития, нерешенных вопросов, трудностей, уже существующих или могущих появиться в будущем.»
Также важно указать на значимость реализма в советской литературе, написанной под влиянием идеалов коммунизма и социализма, что воплощено в системе социалистического реализма. Федосеев отмечает, что «Правдивое и высокохудожественное отображение богатства и многообразия действительности, вдохновенное воспроизведение нового, подлинно коммунистического и обличение всего того, что противодействует движению общества вперед, — благородные задачи советского искусства».
Советская критика пользуется такими понятиями как гуманизм, оптимизм и реализм, анализируя творчество Брэдбери, и это, безусловно, способ идеологической доместикации: таким образом происходит наложение советской идеологии на иностранный текст. Рассмотрим конкретные случаи.
Е. Добренко и И. Калинин в работе «Литературная критика и идеологическое размежевание эпохи оттепели: 1953-1970» выделяют два тематических комплекса, которые проходили через все жанры советской литературы. Один из них связан с нравственной ситуацией деревни, а другой, смысловым ядром которого было противостояние вокруг понятий «гуманизм» и «внутренняя свобода», включал понятия «доверия», «искренности», «внутренней свободы», «гуманизма» и создавал линию размежевания между «либералами» и «консерваторами». Так, «Новый мир» стремился к гуманизации советской действительности, «повышению инициативы масс», «внутренней свободы советского человека» с опорой на «решения XX и XXII съездов партии».
Теперь, повторив суждения о значимости гуманизма как для советской идеологии, так и для литературы, обратимся конкретно к его проявлениям в рецепции творчества Брэдбери. С точки зрения Нудельмана, представленной в его предисловии 1965 г., величие гуманизма Брэдбери исходит из его наложения литературных фантастических образов на ужасную действительность: «В бесчеловечном мире американской действительности простые люди низведены до уровня придатков к машинам и потребителей машинной культуры. Они ощущают себя игрушками в руках непонятных, кажущихся им иррациональными жестоких „сил, ценой возвращения к первоосновам жизни — труду, природе, культуре, человеческой солидарности.» Такой гуманизм имеет глобальные цели, Брэдбери стремится практически спасти мир, начав с уже находящейся в культурном упадке родной Америки. Получается, что творчество Брэдбери — это вакцина для истерзанных душ. «Он [Брэдбери] пытается заглянуть за перевалы этих катастроф и видит там солнечный край человечности. И дарит его улыбку боящимся поверить в это людям. Дарит им трудную, полную борьбы и испытаний веру в себя, в расцвет их задавленных бесчеловечным строем чувств.» Американцы несчастны не по своей вине, и Брэдбери искренне им сочувствует, верит в них — здесь проглядываю черты политики «народной дипломатии», согласно которой народ несведущ и несчастен лишь из-за действий беспощадных политических лидеров. И хотя Брэдбери не может дать точных ответов на вопросы о путях к «светлому фантастическому идеалу», он готов бесконечно делиться своей духовной энергией, верой, уверенностью в человеческих возможностях. В своем предисловии к антологии рассказов советских и зарубежных фантастов, 1973 г. «Время зрелости», М. Емцев, писатель-фантаст, ставит Брэдбери в ряд с И. Ефремовым, Станиславом Лемом, А. Азимовым, А. и Б. Стругацкими, К. Саймаком, Кобо Абэ, Р. Шекли, П. Булем: их объединяет не только неизменность своим таланту и мастерству, но и главная авторская сверхзадача — преданность «активно-гуманистическому кредо писателя». Согласно этим писателям, человек находится «в неуправляемом море буржуазной действительности» и обречен «на ежеминутную борьбу с вторжением темных, жестоких сил, грозящих разрушить его хрупкий оазис благополучия». Брэдбери уверен в силах и способностях человека не просто бороться, на побеждать любые, самые сложные обстоятельства.
Следующий интересующий нас критик, В. Ревич, в своем предисловии 1981 г. проводит параллель между понятием новейшей физики о том, что пространство и время представляют собой единое целое, и связью любви с ненавистью в творчестве любого настоящего писателя. Так, по его мнению, главной движущей пружиной творчества Брэдбери оказываются человеколюбие и глубокая ненависть ко всему ему враждебному: «к тому, что мешает человеку быть достойным этого гордого звания». Именно благодаря этому неделимому ядру «любовь-ненависть» Брэдбери и создал один из лучших в XX веке «романов-предупреждений»: «451° по Фаренгейту».
Как заявляет В. Ревич, «для Брэдбери книга — это не просто предмет, вещь, переплетенные бумажки с напечатанными на них значками. Для него книга — это волшебный символ, принявший осязаемую форму, сгусток мудрости, человечности, доброты, стремления к счастью — словом, всего того, что делает человека человеком. Но ведь это и есть главная тема всего творчества Брэдбери.» Так, по мнению Ревича, между строк книг самого Брэдбери пробивается его оптимизм вкупе с верой в конечное торжество разума, «в то, что все созданные человеком чудеса и диковины будут переданы дальше — от поколения к поколению, и так без конца.» Таким образом, распавшуюся связь времен, согласно Брэдбери, может соединить только книга, так что человечество справится с любыми бедами, не просто выживет, но и станет счастливым. По мысли критика, в отличие от других западных писателей, Брэдбери не прописывает пути к счастью, однако ценность его «гуманистического и разоблачительного пафоса» превосходит все. У него нет идей всесильности фатума, напротив, человек — во главе всего, он сегодня может и должен делать свое завтра. Так, соответственно реальности коммунистических гуманизма и оптимизма, несомненна вера в человека, способного протестовать против социального зла и в итоге добиться победы коммунизма, счастливой жизни для каждого члена общества — Брэдбери также не сомневается в человеческих возможностях, способности реализовать себя, высоко подняться над чуждой бездуховной средой капиталистического общества, если оно его поглотило.
По мнению Севера Гансовского (1983 г.), Брэдбери отличает от других авторов «естественная, как трава, как дыхание, вера в высокое предназначение человека, в конечное торжество добра над злом, в прекрасное будущее человечества». Следствие этой веры — «ненависть к торгашеству, угнетению, шовинизму и войне.» Таким образом, даже поглощенный «злой» средой человек не обречен, имеет возможность поменять свои идеалы с низких капиталистических, которые в видении Гансовского как раз проявляются в склонности к торгашеству и т.д., и измениться самому, чтобы достигнуть небывалых высот, чему может способствовать следование коммунистическим идеалам.
Далее, Александр Казанцев в предисловии 1983 г. к «451° по Фаренгейту» уделяет значительное внимание роли гуманизма для Брэдбери: «И в этой страстной вере американского писателя в лучшее будущее — подлинный гуманизм его правдивой и мужественной книги. Гуманизм Рэя Брэдбери — это его вера в лучшую часть молодежи, показанную на страницах книги в противовес молодым шалопаям, развлекающимся автомобильными катастрофами и убийствами сверстников (это не из мрачного будущего, это из современной хроники США!), той молодежи, которую олицетворяет светлый образ юной Клариссы.» Кларисса Маклеллан — героиня «451° по Фаренгейту», по мнению общества не просто странная, но даже помешанная. Причина тому в ее любви к природе, непосредственности, противоречащей технократической цивилизации «естественности». Такая интерпретация гуманизма Брэдбери по сравнению с распространенными определениями выглядит довольно необычно: по Казанцеву, Брэдбери верит в то, что человек даже в ужасных условиях, которые стараются сделать его «плохим», сможет остаться или стать хорошим. Гуманизм оказывается не слепым и всепоглощающим, но полным надежды, веры в человеческие способности, умением делать правильный выбор, или, быть может, вернуться с неверного пути — на верный. Так, по Казанцеву, Брэдбери верит не только в своих персонажей, но и в американцев, которые так наивны и так подвержены пагубному влиянию.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Таким образом, критики единодушны, что гуманизм Брэдбери выражает его веру в то, что даже будучи жертвой капиталистического строя, подверженный пагубному влиянию обманчивого рая технического прогресса, человек может вернуть свою человечность, духовность, а также передать свои лучшие качества другим людям, в том числе потомкам.
Категория оптимизма, как мы помним, специально разрабатывалась в теории научного коммунизма и параллельно стала требованием соцреализма как основного литературного метода советских авторов. Оптимизм получает соответствующее внимание и в советской критике. Так, по представлениям Нудельмана, описанным в предисловии 1965 г. «Фантастика Рэя Брэдбери» к книге «451° по Фаренгейту. Рассказы», «Он [Брэдбери] не только любит человека — он верит в него. Верит наперекор отчаянию, верит в победу доброго, светлого, прекрасного над злым, уродливым, темным. Верит в то, что восстановится связь времен, и человеческая история устремится в бесконечность. <…> он жаждет перемен. Он ощущает их разлитыми в воздухе своей эпохи, не знает, какими они будут, но зовет их. Именно поэтому в его фантастике так двойствен лик бытия, в котором сквозь настоящее проступает фантастическое будущее. В бесконечных повторах, возвращениях он страстно ищет все новые и новые обличья перемен, их контуры, пытается угадать лицо будущего, донести до нас его свет, его радость. И в то же время скорбно видит, что перемены и обновления приходят через трагическую гибель старого. И картины этой гибели тоже преследуют его в бесконечных кошмарных вариациях, в ужасном калейдоскопе деталей. Брэдбери — это поэт возрождения, идущего путем отрицания старого, злобного, человеконенавистнического, обреченного общества. Сознание неизбежности этой трагедии делает его оптимизм героическим.» Таким образом, оптимизм Брэдбери в восприятии Нудельмана оказывается сложнее, чем у других критиков: его стоит назвать не «героическим», а «вопреки всему», воплощающим собой никогда не угасающую надежду. Такая надежда остается даже тогда, когда надеяться уже не на что. Интересно, что Нудельман говорит об отрицании Брэдбери «злобного обреченного общества» — это очередное предзнаменование-угроза для американского буржуазного строя, над которым, подобно пророку, возвышается Брэдбери. Страшное общество должно погибнуть, чтобы родилось новое и прекрасное: для Нудельмана прекрасно, несомненно, советское социалистическое, которое берет свое начало в революции, то есть резком перевороте всего, а затем переживающее ВОВ со всеми ее страданиями, которые только скрепили его и еще больше прежнего устремили в сторону «светлого социалистического будущего».
Прежде всего, Кирилл Андреев в своем предисловии (1967 г.) подчеркивает удивительное разнообразие, но при этом узнаваемость Брэдбери. Жестокий в своем оптимизме, он часто обращается к жанру произведения-предупреждения, напоминая людям об окружающих их опасностях. Оптимизм его проявляется и в гибели цивилизации в «451° по Фаренгейту», и в рассказе «Будет ласковый дождь», где механический голос продолжает повторять стихи Сары Тисдейл о том, что даже после уничтожения человечества все будет по-старому — без слез, зато с ласковым дождем. «Слишком велик его [Брэдбери] социальный оптимизм: он только предупреждает, но не верит в черное будущее. Он знает, что человека можно убить, можно его уничтожить, но победить его нельзя!» — констатирует Андреев. Так, идея человека, не по своей вине принадлежащего к обществу с «неправильной» идеологией, но при этом сохраняющим в себе человечное, воплощается еще в политике «народной дипломатии», где американцы сами по себе не виноваты в капитализме США: слом всего дурного общества должен возродить на своем месте то человеческое, что из людей ничем не искоренимо, какими бы бездуховными они ни стали в процессе пагубного воздействия технологий. Светлое будущее возможно, но в первую очередь это касается исключительно общества с коммунистической идеологией.
По мнению Севера Гансовского (1983 г.), прозу Брэдбери освещает бесконечно яркий луч веры и надежды, колоссальный оптимизм, пусть и не всегда оправданный и обоснованный. Автор ставит во главу всего такие понятия, как Справедливость, Братство, Достоинство, Совесть. В этом ключ к его популярности среди не менее искусных и талантливых писателей-современников — открытость, сила, человечность. Также он отмечает, что «по своему историческому оптимизму, пусть не во всем у Брэдбери обоснованному, по своей вовлеченности в драму сегодняшнего бытия он наш союзник.» Чрезвычайно интересно употребление Гансовским словосочетания «исторический оптимизм», чьи корни ведут к эпохе Просвещения: его смысл в том, что человек по своей природе обладает только положительными задатками, а все его пороки искоренимы. Логика исторического оптимизма предполагает абсолютную веру в человека: любой, совершивший ошибку, может исправиться. На историческом оптимизме сформировались идеи вечного человеческого совершенствования и даже помыслы «воспитания человеческого рода», то есть глобального преобразования общества. Соответственно, исторический оптимизм переняла и социалистическая культура. Гансовский пишет свое предисловие в 1984 г.: даже в 1980-е гг. в значительной части общества оставалась вера в то, что коммунистическое общество может быть построено, хотя она и весомо ослабла ближе к концу эпохи СССР. Таким образом, Гансовский как бы включает Брэдбери в советскую реальность, собственное «сегодняшнее бытие»: американский писатель, по взгляду Гансовского, если не придерживается коммунистических взглядов, то как минимум отвергает капиталистические, что проявляется в его произведениях. Еще одна интересная деталь состоит в том, что, по Гансовскому, исторический оптимизм Брэдбери «не во всем обоснованный», то есть Брэдбери снова оказывается чуть-чуть, самую малость неидеальным.
Также укажем, что А. П. Казанцев, один из самых крупных советских фантастов, в предисловии 1983 г. к «451° по Фаренгейту» утверждает: «В гневном голосе Брэдбери нет отчаяния. Он не верит в окончательную гибель всего, что дорого сердцу каждого прогрессивного человека. Даже если будут жечь книги, найдутся люди, хранители знаний <…> лучшие сыны народа останутся носителями угнетаемой культуры, останутся для того, чтобы снова поднять высоко светоч знания». Тот оптимизм Брэдбери, который описывает Казанцев, звучит смесью горечи и радости, и в этом видно чрезвычайное искусство Брэдбери — пробуждать одновременно противоположные эмоции. Этот оптимизм нельзя назвать необдуманным или глупым: даже самый слабый свет сможет помочь в темные времена.
Подводя итог теме оптимизма в рецепции Брэдбери, стоит указать на его перманентность: насколько бы все ни было ужасно, будь то капиталистическое бездуховное общество или апокалипсис с уничтожением всего живого, во тьме всегда есть свет, и он будет не просто гореть, но озарять все, когда возникнет необходимость. Критики используют этот оптимизм в советской идеологии и указывают на его наличие в творчестве Брэдбери для того, чтобы показать, что социалистическая утопия вовсе не утопия, а верный путь в будущее, а капиталистический строй не совсем обречен, поскольку после гибели саморазрушевшееся общество сможет найти в себе силы воскреснуть и идти теперь уже в правильном направлении, с чем знаменитый писатель, конечно, солидарен.
Реализм — очередная значимая установка советской литературы. И хотя о прозе Брэдбери порой можно говорить, как о реалистичной, в ней определенно нет изучения жизни, так что и в этом проявляется включение Брэдбери в социалистическое поле путем идеологической доместикации.
Анализируя 1950-е гг. в США, Гансовский довольно критично говорит о них так: «Обывательская Америка не желала думать, она радовалась жирным кускам, что отваливали ей могущественные корпорации. Распространился всеобъемлющий конформизм, в цене стали типичность, похожесть, норма.» Отметим, что такое суждение не единично, битники тоже настаивали на засилии конформизма в США и бросали ему вызов.
Брэдбери в 1953 г. публикует «451° по Фаренгейту»: Гансовский называет этот роман символом протеста против американской «вакханалии купли-продажи» как нормы человеческого существования. Так, выходит, что Брэдбери основывает свою фантастику на реализме, на той реальности, которую, по Гансовскому, он видит вокруг себя, литературно развивает, преобразует ее, внося порой аунтиутопические и даже гротескные черты. «Да, писатель резок в своем неприятии официозного „американского образа жизни, и в рассмотренных выше рассказах. Но сказано для того, чтобы это дурное искоренить, ибо им движет тревога за судьбу своей страны.» Подводя итог сказанному, судя по суждениям Гансовского, можно говорить о том, что Брэдбери, обращаясь к развлекательному жанру фантастики, чтобы завлечь читателя, живо описывает американские реалии, которые его не удовлетворяют, с благородной целью излечить общество от недугов. Брэдбери остается неизменным оптимистом, уверенный, что его критика, вопрощенная в литературной форме, может преобразовать капиталистическое общество.
Проблема отчуждения беспокоила еще К.Маркса, который представил концепцию бытия и обладания: «Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь… Всю… ту долю жизни и человечности, которую отнимает у тебя политэконом, он возмещает тебе в виде денег и богатства…» Приравнивая отчужденный труд к принудительному, подневольному, Маркс объясняет недостатки капиталистической социальной системы: «Капитализм обусловил такой характер человеческих отношений, который усилил чувство изоляции и беспомощности человека. Таким же безразличием проникнуты и отношения между нанимателем и наемным работником, между производителем и потребителем. Отчуждение между людьми в силу утери человеческого характера отношений между ними привело к тому, что эти отношения выродились в отношения вещей. Но наиболее разрушительные последствия этого процесса связаны с проникновением отчуждения внутрь человека в форме его отношения к самому себе, как к вещи. Человек продает не только товары, он продает самого себя и ощущает себя товаром.»Таким образом, по Марксу, следствием капитализма становится отчуждение человека, которое также фигурирует в советской критике в негативном смысле: отчужденный человек — жертва, которая стремится покинуть то общество, которое лишило ее человечности. Через обращение к теме отчуждения советские критики стремятся доказать превосходство социалистической системы, в которой не было ни частной собственности, ни предпринимательства, а следовательно отношения между начальником и работником выражали не борьбу личных интересов, а командный труд. Для на важно, что Е. Романова задается вопросом (1965 г.) о том, к чему ведет одиночество в «Марсианских хрониках»: «В этом [одиночестве], с одной стороны, признание того, что окружающее общество чуждо человеческой личности, враждебно благородным и тонким устремлениям ее души, а с другой — неумение, неспособность приложить огромную потенцию своего протеста к живой борьбе за переустройство этого общества во имя Человека и его счастья.» Опасность одиночества состоит в том, что человек может ожесточиться — так уничтожаются земляне, прибывшие на Марс, участником экспедиции Джеффом Спендером. Но, с другой стороны, одиночество — это освобождение, отделение от того общества, что тормозит и ограничивает, выставляет правила, это право выбора.
Продолжая раскрывать тему, отметим, что Нудельман рассматривает катастрофы романа «451° по Фаренгейту» и рассказов у Брэдбери (1965 г.): у них нет первоисточников, есть только ужасная реальность. Проблема такого мира в том, что он настолько бесчеловечен, что не просто обречен на погибель, но иного варианта нет вовсе. Что же остается персонажу? «Единственный выход, который может подсказать Брэдбери, это бегство. Герои Брэдбери бегут из механизированного, равнодушного мира к природе, красоте, к людям. <…> В камере для сумасшедших прячется от механизированного безумия окружающей действительности герой рассказа „Убийца. Бегство и погоня — таков круг, в котором видит Брэдбери мечущегося, затравленного человека, пытающегося в мире отчужденности, насилия и равнодушия сохранить свое человеческое достоинство.» «Механизированное безумие» звучит как страшный образ последствий капиталистической идеологии, которая только и может быть в этом ужасном мире, соответсвенно, проглядывает очередная параллель на реальные США. В частности, интересно вспомнить такой факт биографии Брэдбери, как его нелюбовь к техническим новаторствам — самолетам, мобильным телефонам, электронным книгам. Его личная неприязнь переплетается с образами пагубного влияния научно-технического прогресса на человека вообще, например, происходит смена книги — телевизором. Также продуктивно вспомнить о таком традиционном противопоставлении, как «природа-цивилизация», которое в вышеупомянутом романе Брэдбери воплощает «естественная» Кларисса против зацикленного на технологиях бездуховного общества, которое ее окружает: образы полностью контрастны, показывая все чудовищные недостатки бездумного обращения с плодами прогресса. Советская идеология поощряет прогресс, однако осмысленный, по четкому плану коммунистической теории, тогда как стихийный поиск выгоды от технологий ведет к разрушению личности, ее духовному оскудению за счет того, что технологии позволяют меньше думать и меньше работать. Итог тому — «механизированное безумие». Так, открытым остается вопрос, сможет ли беглец, который от «безумия» прячется, справиться, не надломиться под тяжестью новой жизни, такой непривычной и сложной — и Брэдбери рад описать каждого персонажа изнутри. Таким образом, чтобы оставаться или вообще стать человеком в бесчеловечном мире, надо мир оставить за спиной: отвергнув уже погибшую, очевидно бесперспективную реальность, человек получает возможность жить в своей собственной реальности, делать ее такой, какой он хочет сам, что подчеркивает его свободу и независимость от общества «ужасной реальности» и общества как такового. . Писатель должен быть готов к испытаниям и борьбе, но не имеет права предать свои убеждения.» В такой ситуации предстает сам Брэдбери, находясь в капиталистическом государстве: выступая оппозиционером, обличителем грехов американского общества, он выглядит одиночкой, отчужденным, который сам выбрал путь отвержения и упрямого изъявления своих идей, какая бы критика только ни звучала в ответ. В свою очередь, так должны поступать советские граждане, верящие в идеалы коммунизма: отстаивать свои идеи, не отклоняться от них ни при каких условиях, даже самых тяжелых и способствующих отречению, быть преданными своим убеждениям и прививать их другим. Завершая подраздел, посвященный теме отчуждения, отмеченной у Брэдбери советскими критиками, укажем, что образ отчужденного человека делится на литературный и реальный, однако их проблемы близки: человек отвергается обществом или сам его отвергает. В обоих случаях он становится борцом-одиночкой, который должен доказать, что он прав, а общество — нет. Интересно, что, хотя советской критике и свойственно осуждать одиночку, в случае с Брэдбери идея поворачивается на 180°, потому что Брэдбери рассматривает априори плохое капиталистическое общество, и, соответственно, всякий борец с капитализмом автоматически становится другом носителя социалистических идей.
Говоря об идеологической доместикации, также рассмотрим тему космоса в СССР, отметим несколько важных моментов, обратившись к работе Катерины Уль «Поколение между „Героическим прошлым»: космос занимает особое место в советской пропаганде. Как объясняет Уль, Юрий Гагарин и Герман Титов осуществили первые космические полеты и таким образом продемонстрировали, что советская молодежь способна совершать подвиги, которые ранее считались невозможными и даже фантастическими. Космонавт стал «новым человеком», воплощением качеств новых людей коммунизма. В соответствии с репрезентацией в СМИ космонавты любили свою профессию, выказывая, таким образом, новое отношение к труду, они жили согласно моральному кодексу и воплощали качества «нового человека» коммунистического общества, при этом очень скромно отзываясь о своих успехах. Значимо, что Хрущев, как отмечает Уль, лично проявлял сильный интерес к теме космоса. Он принял на себя роль отцовской фигуры по отношению к молодым космонавтам и открыто демонстрировал тревогу за их благополучие во время космических полетов; в свою очередь, коммунистическая партия была представлена заботливой матерью космических героев, вдохновлявшей их смелость и стремление к действию.
Важно также отметить, что космос стал синонимом коммунизма в идее осуществления невозможного: так как завоевание космоса больше не является мечтой или фантазией, коммунизм тоже становится достижимым и близким. Наравне с тем, что революция принесла бесклассовое общество социализма, результатом космических успехов неизбежно станет коммунистическое общество. Кроме того, Уль подчеркивает, что достижения советских технологий в космосе были символом превосходства социализма над капитализмом, ведь, по мнению пропаганды, темпы экономического развития в Советском Союзе намного выше западных.
«Оттепельный» дискурс подавал космос как символ коммунистического будущего, которое должно быть завоевано молодым поколением. В этом отношении для некоторых групп молодежи могла играть свою роль фантастическая литература, которую можно рассматривать как «медиатор образов коммунизма», поскольку она отчетливо указывала на возможность завоевания космоса и в то же самое время построения коммунизма.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Рассмотрев подробно «космический контекст», обратимся к практическому выражению идеологических ориентиров в рецепции творчества Брэдбери. Сборник 1982 г. «Передай добро по кругу» начинается заметкой Алексея Архиповича Леонова, наиболее известного как космонавта, который первым вышел в открытый космос. Тем не менее, его труды есть не только над Землей, но и на Земле: он успешно писал о космосе, причем в совершенно разных жанрах. Например, научная книга «Восприятие пространства и времени в космосе», написанная в соавторстве с В.И. Лебедевым, посвящена психофизиологическим проблемам, с которыми сталкивается космонавт во время полета, и детский рассказ «Я выхожу в космос». Таким образом, его заметка на страницах сборника переведенных на русский рассказов Брэдбери не выглядит случайно: малая проза иностранного писателя о космосе воспринимается иначе, когда рядом с ними появляются слова советского космонавта. При этом интересно, что в 1975 г. был организован советско-американский космический проект, в котором А. Леонов, В. Кубасов с советской стороны, и Т. Стаффорд, Д. Слейтон, В. Бранд с американской, проводили совместные эксперименты и наблюдения, значимые для научно-технического развития: организация проекта положительно сказалась на советско-американских отношениях. Как читатель, Леонов отмечает, как много пишет Брэдбери о сложном и чрезвычайно хрупком мире ребенка. Он также считает, что Брэдбери сравнивает каждого человека с «космосом», а помогать юному поколению «отыскивать пути к новым рубежам» — смысл и радость существования. Именно поэтому, по мнению Леонова, так любят Брэдбери советские читатели, находя в его творчестве «отклик своим мыслям и чувствам». Чрезвычайно важно, что в таком прочтении творчества Брэдбери очевидно сказывается проекция советской утопии на фантастическую литературу: для советского читателя проводится ассоциативная связь между образами «Леонова, который первым вышел в открытый космос» (здесь заметна параллель между Гагариным-«героем», который первым совершил полет в космос), «Созданного советской пропагандой Человека, который, раз уж побывал в космосе, точно может все» (в том числе построить коммунизм) и «Вымышленным космонавтом у Брэдбери». Также здесь заметна ориентация советской идеологии на молодое поколение, которому, как известно, суждено построить коммунизм. При этом интересно, что Леонов затрагивает проблему семейных ценностей, отношений родителей с детьми — в СССР всем была известна фраза «семья — ячейка общества» («Проводится такая демографическая политика, которая способствует упрочению семьи как важнейшей ячейки социалистического общества.» — указывает Федосеев в учебнике для вузов «Научный коммунизм», изданном в 1982 г.). Таким образом, происходит сложный процесс: идеологическая государственная риторика «поглощает», присваивает себе произведение зарубежного фантаста. Это прочтение Леоновым Брэдбери — не просто личный отклик на публикацию сборника на космическую тематику, — это поиск эквивалентности между советским проектом и творчеством Брэдбери.
Так, как отмечала Ванслова в послесловии «Добро по кругу», обособленность Брэдбери, проявляется в его «проникновенной, взволнованной интонации, особой, лишь ему присущей тоске по доброму, чистому, сильному человеку». Идея «поиска человека» звучит очень размыто, однако интересно, что перечисленные три качества прекрасно соответствуют образу идеального советского человека: он духовно богат, морально чист и физически совершенен.
Продолжая тему, обратим внимание на Севера Гансовского, который, анализируя содержание сборника рассказов Брэдбери «Холодный ветер, теплый ветер» 1983 г., отмечает рассказ «Кошки-мышки»: «Небрежное прочтение его [рассказа] может привести к ошибочной мысли, будто, по мнению автора, человечество и через полтораста-двести лет будет жить под угрозой катастрофического мирового конфликта. Но ведь такие произведения пишутся как раз во имя безопасного, светлого будущего!» Используя образ «светлого будущего», который является неотъемлемым для коммунистической идеологии, Гансовский «встраивает» идеи Брэдбери в советский контекст, когда многие надеялись на победу истинного коммунизма, ленинского. Так же происходит, когда Гансовский комментирует давший название сборнику рассказ «Холодный ветер, теплый ветер» и приходит к выводу, что главная мысль — «все мы, люди, хоть из северных краев, хоть из южных, — братья на этой Земле.» Библейская идея о том, что все мы братья и сестры, так успешно перекочевавшая в социалистические тезисы, не случайно используется Гансовским — так он позволяет чужеродным идеям Брэдбери «встроиться» в советский оттепельный контекст.
Гансовский считает, что Брэдбери отличает от других авторов «естественная, как трава, как дыхание, вера в высокое предназначение человека, в конечное торжество добра над злом, в прекрасное будущее человечества»: эти известные словосочетания, быстро ставшие клишированными, «высокое предназначение человека» и «конечное торжество добра над злом», легко могут оказаться в любой пропагандистской книге СССР. В свою очередь, «прекрасное будущее человечества» — эвфемизм коммунизма, и его употребимость, можно предположить, в разы больше. Презентация Брэдбери в таком ключе — попытка заставить читателей забыть о его национальности или же способ видеть его как уникального в своем роде замечательного писателя-американца.
Интересен для нашего исследования сборник «Спасительница браков» 1983 г., который предваряется лаконичной характеристикой американского фантаста: отмечая, что творчество Брэдбери пользуется колоссальной популярностью у советских читателей, и каждая книга неоднократно переиздается, автор вступления ставит акцент на «свойственных Брэдбери уважению к человеческой жизни и достоинству, глубокой симпатии к труженику», что интересно при том, что подобранные для сборника рассказы не просто написаны в разные периоды жизни автора, но и на разные темы, в разных творческих манерах. Автор вступления использует значимую для советской литературы лексику, где особенно выделяется понятие «труженик» — этот образ присущ советскому деревенскому жителю, колхознику, который идет трудиться с восходом солнца, или же работнику завода, вытачивающего одну за другой машинные детали. Интересно, что включенные в сборник рассказы со вступлением соотносятся мало: ни один из них не поднимает тему «симпатии к тружнику». Например, в «Идеальном убийстве» речь идет о знаменитом писателе, который, решив, что в 48 лет он уже добился почти всего, отправляется отомстить за обиды детства такому же 48-летнему человеку. Убийство во имя мести заменяется шестикратно произнесенным вслух словом «бах», потому что обидчик детства сейчас выглядит как измученный болезнями старик, и писатель решает, что природа уже отомстила вместо него. В другом рассказе, под заглавием «Душка Адольф», режиссер и продюсер, которые нашли сумасшедшего актера, уверенного, что он Гитлер, и очень похожего на настоящего Гитлера, теперь снимают фильм. В итоге «Гитлер», чья «нюрнбергская речь» обращается не меньшей чепухой, чем весь образ «вождя», с печалью признает абсурдность своих идей и сумасшествие. Остается только предположить, что для автора предисловия понятия «человек» и «труженик» имеют синонимичное значение.
Нам также важен и Александр Казанцев, который в предисловии 1983 г. к «451° по Фаренгейту», говоря о гуманизме Брэдбери, указывает, что «в этой страстной вере американского писателя в лучшее будущее — подлинный гуманизм его правдивой и мужественной книги»: «лучшее будущее» — аналог «светлого будущего», все того же коммунизма. Однако все выглядит интереснее с «правдивой и мужественной книгой» — на образ книги наносится образ человека будущего, причем не случайного, а, несомненно, советского, который обладает всеми возможными достоинствами, среди которых обязательно есть искренность и мужество.
Подводя итог сказанному, отметим важность для критиков обращения Брэдбери к темам космоса и детства, которые занимали важное место в советской пропаганде социалистических взглядов, а также выражение у Брэдбери образов трудолюбивого старательного человека и его веры в счастливое будущее, что также отражено в коммунистических воззрениях, соответствуя концептам человека-труженика и «прекрасного будущего человечества» как эвфемизма для коммунизма.
Заключение
Наша работа включила две части: первую главу, посвященную биографии Брэдбери на основе англоязычных источников, и вторую, начавшуюся обращением к воспоминаниям советских писателей о том, как они воспринимали Брэдбери в детстве, и продолженную в ориентированной на заявленную в названии тему, а именно советскую рецепцию Брэдбери в 1964-1984 гг. Вторая глава была разделена на три раздела: культурную, политическую и идеологическую доместикации как три основных метода презентации его творчества, использованных критиками. В случае культурной доместикации, критики называют Брэдбери «сказочником», сближая его с фольклором, способствуя знакомству советского читателя с американским фантастом через обращение к известному. Описывая в рамках политической доместикации творческую обособленность Брэдбери, критики обратили внимание на непривычную для жанра научной фантастики глубину и сложность произведений, ориентацию Брэдбери на вневременные философские, нравственные и социальные проблемы, а также осуждение им капиталистического общества современной ему Америки. Подспудно в таком наделении фантастики Брэдбери особым статусом философской и этической литературы, сказывается и отношение к этому жанру как несерьезному, легковесному. За осуждением следует стремление писателя направить ошибающихся американцев на верный путь, остановить страшный процесс духовного оскудения вследствие власти над ними капиталистического режима и актуального для второй половины XX века роста роли технологий в человеческой жизни. Также, по мнению советских критиков, Брэдбери протестует против войны, будучи великим гуманистом, и это особенно важно в связи с напряженными советско-американскими отношениями периода Холодной войны. В свою очердь, идеологическая доместикация важна как способ перенести идеологию на текст Брэдбери, создать его особое советское прочтение, заложив идеи, о которых сам автор и не подозревал. Для нас важна, прежде всего, космическая тема, популяризированная в СССР после полета Гагарина в космос с ее ориентацией на идею о бесконечных человеческих возможностях: раз человек, смог полететь в космос, построить коммунизм ему тоже по плечу. Также для советской идеологии важна роль подрастающего поколения, которому предназначено быть строителями коммунизма. брэдбери писатель культурный политический Итак, эти идеи обнаруживаются советскими критиками у Брэдбери, и он сам выглядит популяризатором образов человека, не ограниченного в своих возможностях, и ребенка, за которым стоит великое будущее. Совершенно особенная ситуация оказывается в случае с понятиями из научного коммунизма. Так, в оптике советской публицистики Брэдбери становится гуманистом, оптимистом и реалистом, который, отображая в своем творчестве трагизм реальности, в частности, американской, не отчаивается, напротив, верит в победу человека над самим собой и парализующим его пагубным влиянием общества. Советские критики обращают внимание на то, что персонажи у Брэдбери сходны с образом идеального советского человека за счет набора высокоморальных качеств, стремления к труду и т.д., а также писатель верит в то, что светлое будущее обязательно наступит, что ведет к параллели между книгами Брэдбери и коммунистическими образами труженика и стремлению к счастливому социалистическому будущему.
Важно также отметить последний подраздел, тему отчуждения — Брэдбери показан как одиночка-борец, восстающий против капиталистического общества, упорно отстаивающий свои идеи и уверенный в том, что его услышат. Таким образом, советская критика интересна своим специфическим подходом к иностранным произведениям и конкретно к творчеству Брэдбери. Она не только вводит специальную терминологию, которая употребляется исключительно в русском языке, но, следуя советским идеологическим ориентирам, создает новый, советский, социалистически-ориентированный способ прочтения произведений Брэдбери. Рецепция творчества американского писателя в СССР оказывается зависящей от нестабильных советско-американских отношений, их «взлетов» и «падений», а также политики «народной дипломатии» и идеологически популяризированных тенденций, что, в частности, прямо относится к космической тематике. Одним из главных методов становится обращение к терминам, разрабатывавшимся в теории научного коммунизма, и их применение в рецепции. Мы едва ли можем судить о том, что эта критика оказывала значительное влияние на советского читателя, и тем не менее она чрезвычайно интересна своим нестандартным подходом к вопросу рецепции творчества известного иностранного писателя, ныне требующим особого комментария, который мы и предложили в нашей работе.
Библиографический список
1.Бредбери, Рэй. 451° по Фаренгейту. Рассказы. Пер. с англ. Н. Галь, Т. Шинкарь; предисл. Р. Нудельмана. Москва: Мол. гвардия, 1965.
.Бредбери, Рэй. Марсианские хроники. Предисл. Е. Романовой. Москва: Мир, 1965.
.Брэдбери, Рэй. Вино из одуванчиков. Повести, рассказы. Под ред. Н. Галь; Предисл. Кирилла Андреева. М.: Мир, 1967.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
.Бредбери, Рэй. Р — значит ракета: Фантаст. рассказы. Пер. с англ. Н. Галь и Э. Кабалевской; Послесл. Р. Подольного. Москва: Дет. лит., 1973.
.Брэдбери, Рэй. Память человечества [Повесть и рассказы. Переводы] / Рэй Брэдбери; Вступит. статья В. Ревича. М.: Книга, 1981.
.Брэдбери, Рэй. В дни вечной весны Рассказы. Пер. с англ. / Рэй Брэдбери; Сост. Р. Рыбкина. М.: Известия, 1982.
.Брэдбери, Рэй. Передай добро по кругу. Рассказы, повесть. Послесл. Е. Вансловой. М.: Мол. гвардия, 1982.
.Брэдбери, Рэй. 451° по Фаренгейту. Фантаст. повесть. Пер. с англ. Т. Шинкарь. М.: Дет. лит., 1983.
.Брэдбери, Рэй. Холодный ветер, теплый ветер. Сб. науч.-фантаст. рассказов. Пер. с англ.; Сост. Р. Рыбкин; предисл. С. Гансовский. М.: Мир, 1983.
.Брэдбери, Рэй. Рассказы (По Р. Брэдбери). Кн. для чтения на англ. яз. для студентов IV курса. Обраб. и коммент. М. К. Ивановой. М.: Просвещение, 1983.
.Брэдбери, Рэй. 451° по Фаренгейту. Фантаст. повесть. Пер. с англ. Т. Шинкарь. М.: Дет. лит., 1983.
.Брэдбери, Рэй. Холодный ветер, теплый ветер Сб. науч.-фантаст. рассказов. Сост. Р. Рыбкин. М.: Мир, 1983.
.Брэдбери, Рэй. Спасительница браков. Рассказы. Перевод с англ. Р. Рыбкина. М.: Правда, 1983.
14.Брандис Е., Дмитревский Вл. Тема «предупреждения» в научной фантастике // Вахта «Арамиса». Л., 1967.
.Бритиков А.Ф. Русский советский научно-фантастический роман. Л., 1970. С. 141. Цит. по: Рягузова Г.М. Современный французский роман-«предупреждение». Киев: Наукова думка, 1984.
.Голдуотер Барри Моррис — Биография. URL: http://pomnipro.ru/memorypage13811/biography (дата обращения: 20.04.17)
.Добренко Е., Калинин И. Литератураня критика и идеологическое размежевание эпохи оттепели: 1953-1970 // История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи сборник статей. М., 2011.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
.Дорынин А.Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США. 1962-1986 гг. М., 1997.
.Емцев, Михаил Тихонович, Составитель. Антология [Текст] / Сост. и авт. предисл. М. Емцев/ Москва: Мол. гвардия, 1973.
.История отечественной публичной дипломатии [Электронный ресурс]. URL: http://85let.rs.gov.ru/node/198 (дата обращения: 18.09.2014). Цит. по И.Н. Лопаткин Особенности освещения США советскими СМИ в рамках политики „народной дипломатии в период оттепели.
.Лопаткин И.Н. Особенности освещения политического аспекта советско-американских отношений в советских СМИ в период Оттепели // Современная наука. Новые перспективы. Сборник научных докладов. Варшава: изд-во Общество с ограниченной ответственностью Диаманд Трейдинг тур, 2014.
.Лопаткин И.Н. Особенности освещения США советскими СМИ в рамках политики «народной дипломатии» в период Оттепели // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014. No 11 (49): в 2-х ч. Ч. II.
.Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. /2-е изд. Т. 42. Молодая гвардия, 1969, № 1, с. 16. Цит. по: Рягузова Г.М. Современный французский роман-«предупреждение». Киев: Наукова думка, 1984.
.Научный коммунизм: Учебник для вузов / П.Н. Федосеев, В.Г. Афанасьев, К.Н. Брутенц и др. М.: Политиздат, 1982.
.Основы Марксизма-Ленинизма / Ред. Ф. Вейнберг, Г. Курбатова. М.: Гослитиздат, 1960.
.Прашкевич Г. Рэй Брэдбери. М.: Молодая гвардия, 2014.
.Рягузова Г.М. Современный французский роман-«предупреждение». Киев: Наукова думка, 1984.
.Уль К. Поколение между «героическим прошлым» и «светлым будущим»: роль молодежи во время «оттепели» // Антропологический форум. 2011. № 15.
.Фокин А.А. Образы коммунистического будущего у власти и населения СССР на рубеже 50-60-х гг. XX века: Дис…. к.и.н. Челябинск, 2007. С. 10. Цит. по: Уль К. Поколение между «героическим прошлым» и «светлым будущим»: роль молодежи во время «оттепели» // Антропологический форум. 2011. № 15.
.Фромм, Эрих. Бегство от свободы — М.: АСТ: Астрель, 2011.