Введение
Одна по темным улицам бродила
И думала о смерти, улыбаясь,
Живых букетов роскошь отвергая,
Хранила верность высохшим цветам…
Смерть-необратимое прекращение жизнедеятельности организма, неизбежный естественный конец существования живого существа. Для человека смерть выступает не только в качестве природного феномена, но и как явление социальное и нравственное, включенное в сложный контекст общественных отношений [2].
Нет такой эпохи, когда тайна смерти не тревожила бы умы людей. Эта тема неизбежно возникает во всех культурах как не отвязанная загадка бытия. Но сам факт смерти воспринимается по-разному. Античные греки пытались преодолеть ужас небытия путем концентрации духа, усилием животворной мысли. Люди европейского средневековья, как свидетельствует нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга, без устали скорбели о конце всего земного великолепия. «Ни одна эпоха,- писал он,- не навязывает мысль человеку о смерти с такой настойчивостью, как XV столетие». Человек нашего столетия разорвал связи с древним таинством смерти, он не только страшится ее, но пытается превратить саму тему в запретную….
Однако в иных культура страшились вовсе не смерти, а бессмертия. Согласно древнеиндийской традиции человек многократно является на эту землю в новых телесных облачениях и с новым предопределением. Колесо судьбы заставляет каждого нести тяготы нового воплощения до той поры, пока дух не достигнет совершенства. Люди этой культуры страшились не смерти, а нового жизненного предназначения. Вот почему они бросались под колеса священной лестницы, тонули в водах Ганга…
Легенды, мифы, сказки, которые воспринимались нами как детские наивные сны человечества, на самом деле содержат глубочайшее понимание основ жизни и смерти. Наши предки владели такими тайнами, на которые мы только сейчас наталкиваемся путем аналитического размышления и эксперимента.
Возможно эти эксперименты демонстрируют всепроникающую мощь архетепической памяти человечества…. Но может быть, в них выражена одухотворяющая сила древних прозрений? Религиозная литература дает массу сведений об «ином бытии». Скажем, библейские пророки многократно внимали гласу божьему, зову далеких предков. И великие мыслители прошлого, как выясняется, оставили нам неоспоримые ссылки на контакты с подземным Аидом, с царством теней, с дантовским скитаниями души [1;6].
Древний Египет и Тибет.
В истории человечества две культуры проявляли особый интерес к смерти и умиранию: Древний Египет и Тибет. Для обеих религий характерна глубокая вера в продолжение сознательной жизни после физической смерти. В них созданы сложные обряды для облегчения перехода умирающего в загробный мир и картографии для руководства путешествием души. Письменные изложения этих учений известны на Западе как Египетская и Тибетская Книги мертвых.
Египетская Книга мертвых представляет собой сборник молитв, песнопений, магических заклинаний и мифов, связанных со смертью и загробной жизнью. Эти погребальные тексты известны под названием «Появление в Свете» или «Выход в день». Их материал очень разнороден и отражает исторический конфликт между двумя сильными религиозными традициями: культом солнечного бога Амона-Ра и культом Осириса. С одной стороны, тексты Книги усиленно подчеркивают роль бога солнца и его божественной свиты. Определенные магические формулы должны помочь умершему вступить на борт солнечной лодки и наслаждаться блаженной жизнью, сопровождая бога солнца в его ежедневном путешествии. С другой стороны, тексты отражают традиции древнего погребального культа Осириса, который в соответствии был убит своим братом Сетом и воскрешен своими сестрами Изидой и Нефтидой. После возращения к жизни он стал правителем Царства Мертвых. По этой традиции умерший ритуально отожествляется с Осирисом, и его можно воскресить.
Нужна помощь в написании доклада?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Солнечный бог Амон-Ра во время своего ежесуточного путешествия проходил сложную последовательность событий. Днем он пересекал небо в солнечной барке, а область, которую он проходил ночью, и была страной душ-дуатом.
Древние египтяне верили, что земля плоская, а весь обитаемый мир, то есть Египет, окружен цепью могучих непроходимых гор. Солнце поднималось утром на востоке через отверстие в этой горной гряде и исчезало в другом отверстии на западе. За горами лежал дуат, он располагался параллельно горной цепи на земной или небесной равнине. Дуат окружала другая горная цепь, таким образом, Царство Мертвых находилось в долине и отделялось от Египта и от светил-солнца, луны и звезд, освещавших небо. Дуат был страной тьмы и мрака, страха и ужасов. Он был разделен на двенадцать областей согласно количеству ночных часов. В каждую область вели врата, которые охраняли три божества, и каждая была полна опасностей для членов экипажа солнечной лодки. Они должны были преодолевать огненные пространства, где жара и горячий пар сжигали ноздри и горло. Ужасные фантастические создания угрожали им на пути, и с ними надо было сражаться. Главный враг солнечного бога, гигантский змей Апоп воплощение брата Осириса Сета-вновь и вновь пытается поглотить солнечный диск.
Царство Осириса располагалось в области дуата «Тростниковые Поля». Чтобы быть допущенной в царство, душа должна была пройти суд в Зале Двух Истин или в Зале Маат. Бог Анубис с головой шакала взвешивал на весах поступки мертвого. На одной из чаш лежало его сердце, а на другой перо, символ богини Правды, Маат. Бог Тот с головой ибиса, писец Царства Мертвых, записывал приговор суда. Чудовище, сочетавшее в себе признаки крокодила, льва и бегемота, стояло наготове, чтобы проглотить осужденную душу.
Путешествие через мрачную долину загробного мира представляло опасность как для людей, так и для богов. Единственным надежным проходом через дуат был путь бога Солнца, поскольку восход солнца каждый день объявлял его победу и возрождение. Для последователей Ра целью загробной жизни было вступить в солнечную лодку и вечно сопровождать бога Солнца в его пути. Последователей Осириса солнечная лодка должна была доставить в его царство, где они сходили на берег и в случае успешного исхода суда оставались навечно.
Пирамиды — погребальные монументы фараонов и символ древнеегипетской цивилизации — возникли далеко не сразу. Строить гробницы по типу домов египтяне научились в период герзейской культуры. Наиболее богатые члены общины украшали свои усыпальницы настенными рисунками, связанными с верой в загробную жизнь, тотемами, магией, некоторыми космогоническими концепциями. Египтолог Пьер Монтэ так описывает частную гробницу:
«Подземная камера на дне шахты предназначалась для покойного. Когда его укладывали в саркофаг и совершали последние обряды, камеру замуровывали, шахту засыпали, и никто больше не смел тревожить его покой. Но над шахтой сооружали настоящий маленький храм, открытый для живых. Он выходил фасадом во двор, где стояли стелы с надписями: восхищенные потомки могли узнать о деяниях и добродетелях покойного. Иногда на таком дворе возле маленького водоема ухитрялись выращивать пальмы и сикоморы. Со двора посетитель входил в прекрасно украшенный зал. Даже потолок был ярко расписан растительным или геометрическим многокрасочным орнаментом. На стенах и на колоннах изображали наиболее характерные сценки из жизни усопшего… Совершив обход всего зала, посетитель входил в широкий коридор. На одной его стене он видел покойного на ладье, плывущей в Абидос, и другие эпизоды похорон, совершенных по всем правилам. Коридор приводил в последний зал, где были изображены богоугодные деяния покойного. Он поклоняется богам, совершает в их честь возлияния, подает им зажженную курильницу, поет гимны. А взамен получает свежую пищу как награду за свою веру и предусмотрительность». При фараоне Хеопсе (Хуфу) для обозначения пропасти между царями и смертными (даже если эти смертные — высшая знать) ведено было усыпальницы сановников изготавливать одинакового размера. В них уже не было ни настенпой росписи, ни отдельного культового помещения, исчезли скульптуры умерших, обязательные во времена Снофру. Статуя умершего в полный рост дозволялась лишь в усыпальнице царя [3].
В первой части книги описаны отделение духа от тела и состояния, непосредственно следующие за смертью. В этом первом Бардо в момент смерти дух получает ослепительное видение Первичного Чистого Света Истиной Реальности. В этот же момент дух может освободиться, если способен опознать Свет и не испугаться его не человеческой яркости. Те, кто упускает эту возможность в силу недостаточной подготовленности, получают второй шанс, когда Вторичный Чистый Свет нисходит на них. Если эта возможность упущена, они должны пройти сложную последовательность состояний в следующем Бардо, в которых их сознание все больше отдаляется от освобождающей истины и приближается к новому воплощению.
В Бардо Испытания Реальности душа встречается с рядом божественных существ: мирными божествами, окруженными блистающем светом, злобными божествами, божествами, охраняющими двери, хранителями знаний и т. п. Одновременно с видениями этих божеств дух умершего ощущает слабый свет различных оттенков, указывающий определенные «лока», или царства, в которых оно может возродиться: царство богов (дэвалока), царство титанов (асуролока), царство людей (маналока), царство полулюдей (тириалока), царство голодных духов (преталока) и царство ада (наралока). Приближение к этому свету препятствует освобождению и облегчает возрождение.
Если дух умершего не использует возможности освобождения в двух первых Бардо, он попадает в третье-Бардо Ищущих возрождения. На этой стадии он обретает тело, не состоящее из плотного вещества, но наделенное способностью беспрепятственного движения и проникновения через твердые объекты. Закон кармы определяет, что будет испытывать душа в этом Бардо-счастье или мучения. Отрицательная карма обрекает на муки: столкновения с хищными зверями и разрушительными силами природы. Положительная дает неземные удовольствия. Обладающие нейтральной кармой не испытывают на этой стадии ничего, кроме тупого безразличия.
Важнейшем моментом в этом Бардо является суд, в процессе которого повелитель и судья мертвых Дхарма-Раджа оценивает их поступки с помощью зеркала кармы. Это зеркало отражает все хорошие и дурные поступки, которые соизмеряются в виде белых и черных камешков. После суда перед умершим открывается шесть путей кармы в соответствии с результатами оценки его добродетелей пороков. Во время пребывания в Бардо Ищущих Возрождения важно осознать, что все существа и события иллюзорны и являются лишь проекцией собственного сознания умершего. Если и здесь возможность освобождения не реализована, возрождение неизбежно. Все, что может предложить в этом случае книга,-это способы избежать нежелательных воплощений и выбрать наиболее благоприятное [1;85-89].
Запоноевропейская культура
Подходы к пониманию смерти.
Обычно вопрос об отношении человека к смерти связывают с чувством страха, тревожного ожидания. Однако, как показывают исторические исследования, дело обстоит значительно сложнее. Образ смерти и отношение к нему человека претерпели значительные изменения на всем протяжении истории. Что же является определяющим моментом в изменении человеческого отношения к смерти и, более широко, — в изменении ментальности в целом? В западной исторической и философской мысли можно выделить две точки зрения на эту проблему. Одна связывает развитие всей совокупности ценностных и мировоззренческих установок, переживаний, восприятий и т.д. с изменениями в обширном поле социального воображаемого, которое существует совершенно автономно от социально-экономических структур и воспроизводит самое себя. Концепции такого рода являются, как правило, своеобразной реакцией на жестко и однозначно истолкованный марксистский тезис об определяющей роли общественных отношений в формировании человека и его внутреннего мира. Другое направление, напротив, пытается найти такой момент в общественной структуре, который был бы определяющим в эволюции коллективных представлений. И только в том случае, считают сторонники данного направления, если подобная «точка опоры» есть, можно говорить, что история имеет смысл.
В аргументации представителей каждого из направлений есть своя доля истины. С одной стороны, видимо, нельзя найти единственный, «главный» фактор (например, общественные отношения), исходя из которого можно было бы объяснить многообразие изменений форм ментальности. С другой — даже при выделении нескольких таких факторов речь не может идти о жесткой функциональной зависимости. Наконец, нельзя полностью отрицать роль общественных отношений в формировании духовного климата той или иной эпохи. Процесс этот сложный, противоречивый, нелинейный: мы попытаемся проиллюстрировать его развитие, опираясь на богатейший фактический материал, собранный известными французскими историками и антропологами — Ф.Ариесом, М.Вовелем, Л-В.Тома, О.Тибо и другими.
Нужна помощь в написании доклада?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Первый и несомненный факт, который можно констатировать, опираясь на их работы, — сам факт изменения отношения человека к смерти на протяжении всей истории. Естественно, что современный человек смотрит на мир вообще и на смерть в частности (свою ли собственную кончину или уход из жизни близких людей) иными глазами, нежели, скажем, представитель века Просвещения или средневековый крестьянин. В этом процессе изменения есть более или менее устойчивые моменты (каковым является, например, страх смерти, хотя люди разных эпох и культур также боятся смерти по-разному), есть и моменты более мобильные, скоротечные (например, связь между Танатосом и Эросом). Это, так сказать, «горизонтальный» срез проблемы. Здесь есть свои закономерности и определяющие факторы. В этом аспекте можно изучать зависимость отношения к смерти от общей картины мира, от отношения человека к миру природы, влияние религиозной идеологии и религиозных институтов и т.п.
Одной из наиболее значимых и интересных «горизонтальных» схем является история смерти, разработанная Филиппом Ариесом. Однако несмотря на все ее достоинства, богатство собранного материала, обоснованность и аргументированность выводов, схема оставляет в тени многие факты, что ведет подчас к упрощению. Факты, накопленные в рамках психоистории, антропологии, истории нравов, позволяют существенно расширить и обогатить данную схему — они свидетельствуют о том, что даже на сравнительно небольшом историческом отрезке времени отношение к смерти не остается неизменным, оно по-разному проявляется у разных социальных групп, причем ритм исторического изменения у них различен. Более того, даже в рамках одной социальной группы может существовать несколько культурных страт и соответствующих им моделей поведения. Эти культурно-исторические стратификации образуют «вертикальный» срез в изучении ментальности [4].
Культурно-исторические аспекты.
Правящая миром сила, по представлениям человека Раннего Средневековья, это судьба, а её конкретным воплощением была могущественная Хольда или Хульда (нем. Frau Holle), Фрийя, три сестры парки и т.д. Магические обряды — попытки избежать божьего суда. Ты делал в жизни всё правильно по отношению к этому миру — тебе это зачтётся [5].
В Средние века, когда христианство выступало мощным цементирующим фактором, задающим единство мировоззрению и умонастроению средневекового индивида, различия весьма ощутимы. Наряду с христианскими представлениями о жизни и смерти здесь существует очень мощный пласт идей и представлений, унаследованный из традиционалистской, патриархальной идеологии. Этот пласт связан главным образом с сельской культурой и является, как показывают исторические факты, достаточно устойчивым образованием, существовавшим на протяжении веков несмотря на сильное воздействие со стороны христианской идеологии и практики и оказывавшим сильное влияние на сами христианские представления. Что включает в себя этот слой? Он объемлет прежде всего совокупность заклинаний против смерти, предсказаний времени наступления кончины, заговоров о навлечении смерти на врага. Все это — наследие «магической смерти» эпохи патриархального общества. Что касается предсказаний смерти, например, то в Германии предвестником близкой кончины считается тень человека без головы на стене; в Шотландии в качестве предупреждения выступают сновидения, в которых фигурирует захоронение живого человека, в Ирландии считалось, что дух Fetch принимает вид человека, которому суждено вскоре покинуть этот мир, и является его родственникам, а самого умирающего другой дух — Beansidhe — за две ночи до смерти предупреждает песней. В европейском фольклоре значительную роль в предсказании смерти играют и животные: черный баран, курица, поющая петухом, и т.п. Распространено множество гаданий: в Неаполе считали, что смерть предвещают определенные очертания кусочков воска, брошенных в воду; в Мадене гадали по кристалликам льда; в Бретани с той же целью бросали в фонтан куски хлеба с маслом.
По мнению Ариеса, в основе эволюции нашего отношения к смерти лежит общая эволюция внутреннего мира индивида в его отношении к природе и к «другому». Для ранних этапов человеческой истории (включая и раннее средневековье) отношение человека к смерти можно определить как «прирученную смерть». В древних сказаниях и средневековых романах (см., например, «Песнь о Роланде») смерть предстает как естественное завершение жизненного процесса. Человек обычно предупрежден о близящейся кончине посредством знаков (знамений) или в результате внутренней убежденности: он ждет смерти, готовится к ней. Ожидание смерти превращается в организованную церемонию, причем организует ее сам умирающий: он созывает ближайших родственников, друзей, детей. Ариес специально подчеркивает присутствие детей у постели умирающего, поскольку впоследствии, с развитием цивилизации, детей начинают всячески ограждать от всего, что связано с образом смерти. Отсюда и понятие «прирученная», выбранное историком: «прирученной» смерть является не относительно древних языческих представлений, где бы она выступала в качестве «дикой» и враждебной, но именно относительно представлений современного человека. Еще одна черта «прирученной смерти» — жесткая отделенность мира мертвых от мира живых, о чем свидетельствуют факты вынесения мест захоронения за черту средневекового города.
М.Вовель, приводит множество примеров, опровергающих точку зрения Ф.Ариеса на жесткое разделение мира живых и мира мертвых. Христианская эсхатологическая перспектива (попадание души в зависимости от ее заслуг в ад либо в рай) безусловно существует, но она вторична, поскольку широко распространено верование, в соответствии с которым души умерших постоянно присутствуют среди живых (о чем свидетельствуют многочисленные ритуалы в дни поминовения: умершим родственникам готовят специальную еду, постель, отводят почетное место за столом, оставляют открытыми окна, двери и т.д.). В то же время влияние христианства на традиционалистскую культуру усиливается: в литературе все чаще встречаются упоминания об аде, а в иконографии появляется образ св. Михаила с весами, что свидетельствует об усилении влияния представлений об индивидуальном суде в миросозерцании средневекового человека.
В позднем средневековье картина несколько меняется. И хотя и в этот период продолжает главенствовать естественное отношение к смерти (смерть как одна из форм взаимодействия с природой), акценты несколько смещаются. Перед лицом смерти каждый человек вновь открывает для себя секрет своей индивидуальности. Эта связь, вскрытая еще эпикурейцами, но затем надолго исчезнувшая из системы коллективных представлений, отмечает Ариес, утверждается в сознании человека позднего средневековья и до сих пор занимает прочное место в духовном багаже человека западной цивилизации. (Именно здесь нужно искать истоки кьеркегоровской «болезни к смерти» и экзистенциалистского «бытия к смерти».) Если в раннем средневековье человек просто и естественно покорялся идее «все смертны», то теперь, с XIV-XV веков, он начинает осознавать себя перед лицом смерти, открывает «смерть своего Я».
В дальнейшем этот мотив еще больше драматизируется, экзальтируется. Смерть воспринимается как разрыв, как акт, вырывающий человека из повседневной жизни, монотонности рационального мира, бросающий его в мир иррациональный и таинственный. В то же время, по мнению Ариеса, человек XVII-XVIII веков сосредоточен уже не столько на смерти своего личного Я, сколько на смерти близких ему людей. Так в сознание входит понятие «смерть другого».
Тенденция к индивидуализации в общественном сознании, связанная с осмыслением значения индивидуального Я, личной судьбы в общественной жизни, наложила отпечаток и на отношение человека к смерти. Своего рода катализатором этих давно накапливаемых изменений явилась эпидемия чумы 1347-1352 годов, поразившая все страны Европы. Наряду с другими бедствиями (голод, природные стихийные явления, войны и т.п.) она до предела обострила ощущение хрупкости человеческой жизни и ее подверженности внешним угрозам. В этот период тесно переплетаются два момента: жажда жизни и страх смерти. Объединяясь в сознании человека позднего средневековья, они выражаются подчас в крайних, болезненных формах. В то же время можно констатировать и первые изменения на уровне неструктурированных коллективных представлений, не включенных в организованные идеологические формы. Характерными примерами такого стихийного бунта против чумы, против неизбежности смерти было движение флагеллантов (самобичующихся), еврейские погромы (евреев обвиняли в распространении чумы с целью уничтожения христиан); в некоторых источниках мы находим упоминания о так называемых «танцевальных эпидемиях»; в 1347 г. тысячи людей в Льеже и около 500 человек в Колони целыми днями до полного изнеможения танцевали, чтобы таким образом уберечься от чумы и этим специфическим проявлением жизненной силы компенсировать панический страх смерти.
К этому же периоду относится и появление образа смерти в изобразительном искусстве. Й.Хейзинга описывает длительную эволюцию образа смерти — от апокалипсического всадника через болезненную фиксацию внимания на полуразложившихся останках некогда живого и прекрасного существа до знаменитой картины Пляски Смерти. «В представление о смерти вторгается новый, поражающий воображение элемент, содрогание, рождающееся в сферах сознания, напуганного жуткими призраками, вызывавшими внезапные приступы липкого, леденящего страха. Всевластная религиозная мысль тут же переносит все это в моральную сферу, сводит к memento mori, охотно используя подчиняющую силу страха, основанную на представлениях, окрашенных ужасом перед привидениями» (Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1989. С. 157.). Образы Пляски Смерти надолго словно загипнотизировали художественное воображение: появляются многочисленные фрески, живописные полотна, гравюры, скульптурные изображения, поэтические произведения, так или иначе обращенные к этой теме. В теме Пляски Смерти тесно переплетаются и моменты традиционалистских представлений, о которых речь шла выше. С одной стороны, мысль о том, что каждому человеку — своя смерть (обычно в изображении Пляски Смерти фигуры живых строго иерархизированы в соответствии с тем местом, которое они занимали в общественной структуре — король, придворные, торговцы, простые горожане или крестьяне). А с другой стороны — идея о том, что смерть уравнивает все неравенства мира живых, все превращает в прах и тлен. И эти идеи, возникшие в недрах народного традиционалистского сознания, оказали значительное влияние на развитие христианских представлений о смерти и загробной жизни. Вместе с тем процесс христианизации представлений о смерти не означает полного разрушения магического мира дохристианских верований. Процесс взаимодействия и взаимовлияния обоих типов сознания продолжает углубляться, приводя к радикальному изменению того и другого типа. Так, под воздействием традиционалистского образа смерти появляется новый образ в христианстве — страсти Христа, а затем и многих святых мучеников. Изменяются представления о загробной жизни: хотя изображения рая по-прежнему еще очень редки и скудны, зато образ ада вбирает в себя описание всех ужасов, накопленных в народном сознании за предшествующие века; возрастает и значение чистилища, хотя в народном сознании оно еще слабо укоренено. Ариес называет структурирование представлений о загробной жизни «важнейшим феноменом в истории ментальности», отражающим утверждение индивидуального морального сознания [4].
В конце средних веков во многих европейских странах, особенно в Австрии, Германии, Франции и Италии были широко распространены труды, которые обычно объединяются под названием «Искусство умирания». Эти литературные источники относятся к двум категориям: во-первых, книги, концентрирующие внимание на опыте умирания и искусстве умирания и искусстве наставления умирающих в последние часы жизни, во-вторых, книги, имеющие отношение к значению смерти для жизни.
Тексты первой группы-это обширный сборник сведений о важных эмпирических аспектах умирания. Примером могут служить явления, интрепритируемые священнослужителями как нападение Сатаны, попытки сил ада совратить душу с ее пути в Царство Небесное яростным вмешательством в критический момент. В большинстве наставлений говориться о пяти важнейших следствиях борьбы Дьявола за душу: колебания умирающего в вере; отчаяние и малодушие; нетерпение и раздражительность, связанное с физическими страданиями; сомнение, тщеславие и гордость; алчность, скупость и другие мирские проявления и привязанности. Попытки Дьявола встречают противодействие божественной силы, которая посылает умирающему предчувствие Неба, предвидение высшего суда, ощущение помощи свыше и обещание спасения.
Тексты, посвященные процессу биологической смерти, предлагают также конкретные конструкции, которыми умирающие и их помощники должны руководствоваться в последние часы перед смертью. Большинство средневековых руководств сходятся на том, что особенно важно создать у умирающего правильное состояние духа. Абсолютно недопустимо внушать ложные надежды на выздоровление. Умирающий должен получить всестороннюю поддержку, чтобы обратиться лицом к смерти и принять ее. Мужественное принятие смерти считается решающим моментом; попытки избежать смерти и отказ подчиниться ей являются двумя важнейшими опасностями, с которыми встречается умирающий. В некоторых текстах ясно указано, что более простительно внушить страх смерти, который может позднее оказаться напрасным, чем отрицать близость смерти и позволить человеку умереть не готовым к ней.
Книги второй группы говорят о важности понимания смерти для праведной жизни; их яркие образы подчеркивают переходящесть бытия, вездесущность смерти и бессмысленность всех мирских стремлений [1;89-91].
М.Вовель называет Реформацию «внезапным скачком», «разрывом» в длительной эволюции религиозных представлений о смерти, «самой значительной революцией» в истории данной сферы коллективных представлений. И хотя в стане реформаторов нет единства по вопросам о загробной жизни (М.Лютер, например, в конечном итоге отвергает идею чистилища и двух судов — индивидуального — непосредственно после смерти — и всеобщего суда в конце всех времен в пользу суда последнего, тогда как Кальвин, напротив, разделяет этапы суда), появляется новый образ смерти, отличный от того, который сложился в католицизме. Этот образ скорее трагичен, поскольку в реформационных идеях с новой силой звучит дилемма «спасение-проклятие». В то же время исчезает давящий, всеохватывающий страх смерти: для верующего, уверенного в спасении и милости Божией, смерть становится ожидаемой и, возможно, желаемой, переход в иной мир лишается драматических черт и, следовательно, приготовления к смерти перестают занимать все помыслы живых [4].
Возможно, именно общность ритуалов и обрядов явилась основой для нового и пока последнего всплеска экзальтированного отношения к смерти, которое Вовель называет «барочным» и которое почти на полтора столетия объединило людей в их отношении к смерти независимо от их социальной или конфессиональной принадлежности. «Смерть царит в этой жизни», — резюмирует Вовель состояние коллективной чувственности в XVII веке; девизом каждого становится «умираю ежедневно». Истоки такого отношения к смерти коренятся в широко распространенном мнении, что жизнь есть лишь вечная борьба со смертью, причем борьба заранее проигранная. В западноевропейском обществе того периода, по Вовелю, царит дух скорби и уныния, трагических представлений о жизни и о спасении (вспомним мировоззрение Паскаля!). Однако, продолжает Вовель, «новое религиозное поведение в отношении к смерти не было простым отражением духа времени; оно само формировало этот дух, придавало ему специфические черты, порождало ритуалы, возводило в систему то, что было ранее лишь поверхностной реакцией». Не ставя под сомнение утверждения Вовеля относительно характера «барочного» ощущения неизбежности смерти и связанного с ним трагического пафоса, мы тем не менее не можем согласиться с его оценкой духовного климата XVII века как скорбного, трагического, сконцентрированного лишь на бренности земного существования и на постоянном ожидании момента перехода в мир иной. Эти мотивы были в той или иной мере присущи миросозерцанию религиозному, но они не определяли духовного климата западноевропейского общества конца XVI-XVII веков. Конечно, определенные сдвиги в миросозерцании и эмоциональном восприятии индивида были значительны: переход от присущей духовному климату Возрождения веры в человека, его волю, от представлений о гармонически организованном мире — к новому утверждению человека как частицы бесконечного, сложного и многообразного целого, что сопровождалось осмыслением диссонанса (подчас действительно трагического) между миром и человеком. XVII век сформировал во многом новое понимание человека и его места в системе мироздания, но понимание это несводимо лишь к «трагическому гуманизму» шекспировского «Гамлета»; не столько скорбные размышления о бренности всего земного занимали человека XVII столетия, сколько сосредоточенность на том, чти способен сделать человек в мире земном — на самом человеческом разуме, его возможностях и пределах. Думается, что именно данные моменты и были определяющими в формировании духовного климата той эпохи. С другой стороны, на уровне обыденного сознания и повседневной жизни символ смерти в гораздо большей степени владел воображением человека, о чем свидетельствуют описания пышных похоронных процессий, необычайный расцвет надгробной скульптуры.
Нужна помощь в написании доклада?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
В XVII столетии в Англии появляются целые серии гравюр, воспроизводящих похоронные процессии, сопровождавшие тела королевы Елизаветы, генерала Монка, сэра Филиппа Сиднея и др. Все действо на этих гравюрах строго регламентировано и иерархизировано: количество конных и пеших, сопровождающих усопшего, их субординация, порядок шествия, одежда. Во Франции в 1765 году выходит весьма любопытное издание под названием «Хронологический порядок придворного траура», точно воспроизводящее все детали траурной одежды (цвет, тип ткани, фасон) и прически, длительность «большого» и «малого» траура и т.п. Все названные моменты если и не конституализировали траур в качестве социального явления, то, во всяком случае, способствовали его широкому распространению. Все церкви и соборы в эту эпоху заполняются большим количеством надгробий, причем теперь это уже не памятные медальоны и бюсты, но гигантские статуи, иногда коленопреклоненные, но чаще изображенные во весь рост в окружении членов семьи либо фигур святых.
Постепенно в структуре коллективных представлений и чувствований, связанных с отношением к смерти, происходят дальнейшие дифференциации, — благодаря тому, что на историческую сцену выходят новые социальные слои, укрепляется роль «интеллектуальной элиты» общества. С усилением общественной значимости науки и научных исследований историческая картина отношения к смерти приобретает еще более сложный характер, хотя это отношение еще во многом «цементируется» единством ритуальной стороны, освящаемой Церковью. Свой отпечаток накладывает и развитие других общественных институтов — государства, семьи.
Вместе с тем инерция обыденного сознания еще очень велика, весьма живучи идеи подготовки к смерти (причем в качестве «плохой» смерти описывается обычно смерть философа или атеиста), идеи индивидуального суда над душами усопших. Еще долго популярными будут и идеи загробного мира и населяющих его духов. В начале XVIII века появляется сочинение о. Кастадана «Исторический и критический трактат об основ