Не отобразилась форма расчета стоимости? Переходи по ссылке

Не отобразилась форма расчета стоимости? Переходи по ссылке

Доклад на тему «Героическое и эпическое в русской фентези»

С тех пор, как жанр фэнтези стал активно развиваться на русской почве, обрел самобытность, возникла литературоведческая проблема: как определить, в каком поджанре (или разновидности жанра) написано то или иное произведение.

Написание доклада за 4 часа

Эта проблема связана с установлением границ фэнтези и её структуры. Каждый исследователь считал и считает своим долгом  разработать как можно более подробную классификацию. Однако крайне редко можно однозначно определить, что перед нами – авантюрная, героическая или, например, мифологическая фэнтези. Тем более, что в соответствии с одной из тенденций постмодернизма, писатели и не считают нужным соблюдать сомнительные границы каких-либо поджанров, стараясь использовать все возможности, предоставляемые типом фантастики с «волшебным мироощущением» [Неёлов 2002: 24]. Особенно это характерно для русской  фэнтези, как отмечают некоторые критики [Невский 2004]. Видимо, это результат той быстроты, с которой «готовый» жанр, имеющий большую историю на Западе, завоевал новую территорию, но и, конечно, взаимодействия с русской фольклорной и литературной традицией.

Одни из наиболее часто встречающихся терминов – героическая и эпическая  фэнтези. Они присутствуют во всех классификациях. Основателями этих поджанров считаются Роберт Говард с циклом о Конане и Дж. Р.Р. Толкиен с произведениями о Средиземье соответственно. Героическую фэнтези еще именуют «фэнтези «меча и магии»», а эпическую – классической или высокой. Эти поджанры являются ядром литературы фэнтези и по времени возникновения, и по сути; другие поджанры – результат развития и трансформации этих.

Довольно сложно с первого взгляда разобраться, в чем разница между героической и эпической фэнтези. Ведь существует такой жанр как героический эпос По каким же признакам обычно различают крайние примеры героики и эпики? Так как главными критериями для определения (хотя бы условного) жанра фэнтези выступают характеристики мира и главного героя, логично, что в основном по ним же можно различить и поджанры. К сожалению, по крайней мере, в отечественной критике, мы можем опираться здесь лишь на опыт публицистических, а не научных статей о фэнтези [например, Невский 2004; 2005]. Говоря об эпической фэнтези, в первую очередь, отмечают подробно прописанный мир, затем – масштабность борьбы Добра и Зла и, соответственно, задачи-квеста главного героя (или героев). Для произведений героической фэнтези главным называют образ героя-богатыря, совершающего ряд подвигов, и в связи с этим – линейный сюжет. Эпическая же фэнтези отличается несколькими сюжетными линиями. В общем, героическая фэнтези оценивается на порядок проще эпической – и по глубине проблематики, и по психологии героя, и по детализациии художественного мира [Невский 2005].

Многие произведения одного из самых первых, популярных и влиятельных авторов русской фэнтези Ника Перумова (Хроники Хьёрварда, Хранитель мечей и пр.) причисляют то к героике, то к эпике. В чем же дело? Ведь налицо нелинейный сюжет, детально прописанные миры с различными магическими системами, герои, попадающие в ситуации сложного личного выбора. Попробуем разобраться, что мешает критикам однозначно вписать соответствующие произведения Перумова в рамки эпической фэнтези и на каких основаниях мы сами употребляем в этом отношении термин «героическая».

Во-первых, задумаемся, насколько правомерно утверждение, что эпический роман-фэнтези в первую очередь является историей фантастического мира, а героический – подвигов главного героя. Жанровые особенности задают черты художественного мира, и герой в этих волшебных, фэнтезийных пространстве и времени подчиняется их законам. Неслучайно в тех произведениях, где герой попадает из нашего мира в волшебный, он становится воистину героем только в «своем» — чудесном – мире. Если воспользоваться выражением Дж.Р.Р.Толкиена, смертный герой попадает в сети чар Волшебной Страны [Толкин 2000: 425], они связаны неразрывно. Поэтому говорить об истории героя без истории чудесного мира – явное упрощение. В таком случае, обратимся к особенностям Волшебной Страны, в которых (а не в количестве сюжетных линий), скорее всего, таится загадка героического и эпического. Мы считаем наиболее уместным в данном случае сравнение произведений Перумова именно с произведениями Толкиена, так как оно существует и в сознании читателей еще со времен «вольного продолжения «Властелина Колец»».

Одной из главных черт художественного мира фэнтези А.Д.Гусарова называет аксиологическое деление мира – то есть существование в нем Добра и Зла [Гусарова 2009]. Обратим внимание, что у Толкиена борьба этих сил мифологизирована, сакрализована, реальность ее возвышена через миф. К.С.Льюис пишет: «Ценность мифа заключается в том, что он возвращает всему окружающему смысловую насыщенность, которая скрыта от глаз людских завесой обыденности» [Толкин 2000: 547]. И также: ««Властелин Колец» мифологизирует добро и зло, наши тревоги и радости. Сквозь миф мы видим их гораздо резче» [Толкин 2000: 548]. В данном случае миф понимается и как особое мироощущение, отличное от нашей обыденности, «как специфический способ систематизации знаний об окружающем мире» [Кругосвет]; и как собственно повествование. Мифологизация здесь – остранение наших обыденных действий и переживаний с помощью традиционных представлений, которые в нашем сознании обладают особой ценностью и «правильностью» — как и всё древнее. Именно эта личная ценность, теплота «старого доброго» мира и возвышает художественную реальность, а также героев и морально-эмоциональные категории и, в известной степени, выводит последние за пределы личности. «Добро и зло местами не менялись, что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей,» — говорит Арагорн, и это как раз-таки предполагает наличие универсальных понятий, стоящих вне личности.

У Перумова же борьба Добра и Зла, напротив, психологизирована: свет и тьма – в каждом существе и поступке, и так будет всегда, их борьба вечно ведется в каждом сердце и разуме. Об этом говорит и сам автор: «…разделение на черное и белое неверно. Жизнь всегда сложнее, и истинный выбор нам (как и в реальности) приходитсяделать не между абстрактным «белым» и не менее абстрактным «черным», а между оттенками «серого»…» [Перумов 2001] И у Высших сил – те же распри и тот же выбор, что и у людей. Они приземлены, развенчаны, несмотря на написание с большой буквы. Именно личный выбор между «хорошим» и «плохим» определяет сюжет произведений Перумова, выбор главных героев, способный изменить тот мир, который предоставляет им возможность его совершить. Это, а совсем не непобедимость, делает особо значимой фигуру главного героя. И подобное мы можем обнаружить во многих произведениях отечественных авторов фэнтези. Проявлением такого приземления борьбы Добра и Зла, интереса к обыденному человеку даже в самых необычайных обстоятельствах часто является сниженная лексика, что порой приводит к нарушению читательского ожидания. Е.М.Неёлов пишет об этом: «…жанровое (высокое) содержание конкретного фантастического произведения может находиться в противоречии … с его низким … конкретным, непосредственным содержанием». [Неёлов 2000: 25, курсив наш – В.Ш.] И в этом случае художественная ценность произведения зависит от вкуса автора – получится ли не превратить натурализм в вульгарность, в частности – натурализм «чужого слова» — простонародного, витиеватого, саркастического, а иногда и грубого. Ведь авторы русской фэнтези очень широко используют стилевые возможности языка для создания образа: по отрывку из диалога мы сразу поймем, кто в нем участвует – ученый-алхимик, озлобленный эльф или крестьянин.

Психологизация категорий Добра и Зла десакрализует их в той же степени, в какой сказка десакрализует миф. Нет, мы не перестаем в них верить, они только приобретают другую форму существования в художественном мире – и восприятии читателя. Проблематика становится не менее глубокой, а более обыденной, несмотря на присутствие «двух Неведомых, трех Неназываемых и хотя бы одной Внешней силы» [пользователь ресурса fictionbook.ru], а мифологические и  волшебносказочные хронотопы продолжают выделять определенные события, наполнять их особым смыслом. Обратим еще раз внимание, что особо значимой становится проблема личного выбора, усложненная магической природой мира – а значит, и большей по сравнению в реальным миром ответственностью. Происходит героизация, если можно так выразиться, эпической фэнтези – тот герой, кто один в поле воин.

Таким образом, героическая (или эпическая) фэнтези в русской литературе – совсем не то же самое, что в западной. Поэтому мы считаем, что применительно к русской фэнтези нет смысла различать эпический и героический поджанры, как в фэнтези западной. Термин «героическая» кажется более уместным, так как проблема личного выбора выделяет фигуру главного героя (повторимся – не уничтожая единство истории героя и мира). Также это снимает коннотации, связанные со словом «эпический» и приводящие к нарушению читательского ожидания.

Средняя оценка 0 / 5. Количество оценок: 0

Поставьте оценку первым.

Сожалеем, что вы поставили низкую оценку!

Позвольте нам стать лучше!

Расскажите, как нам стать лучше?

827

Закажите такую же работу

Не отобразилась форма расчета стоимости? Переходи по ссылке

Не отобразилась форма расчета стоимости? Переходи по ссылке