Эта проблема связана с установлением границ фэнтези и её структуры. Каждый исследователь считал и считает своим долгом разработать как можно более подробную классификацию. Однако крайне редко можно однозначно определить, что перед нами – авантюрная, героическая или, например, мифологическая фэнтези. Тем более, что в соответствии с одной из тенденций постмодернизма, писатели и не считают нужным соблюдать сомнительные границы каких-либо поджанров, стараясь использовать все возможности, предоставляемые типом фантастики с «волшебным мироощущением» [Неёлов 2002: 24]. Особенно это характерно для русской фэнтези, как отмечают некоторые критики [Невский 2004]. Видимо, это результат той быстроты, с которой «готовый» жанр, имеющий большую историю на Западе, завоевал новую территорию, но и, конечно, взаимодействия с русской фольклорной и литературной традицией.
Одни из наиболее часто встречающихся терминов – героическая и эпическая фэнтези. Они присутствуют во всех классификациях. Основателями этих поджанров считаются Роберт Говард с циклом о Конане и Дж. Р.Р. Толкиен с произведениями о Средиземье соответственно. Героическую фэнтези еще именуют «фэнтези «меча и магии»», а эпическую – классической или высокой. Эти поджанры являются ядром литературы фэнтези и по времени возникновения, и по сути; другие поджанры – результат развития и трансформации этих.
Довольно сложно с первого взгляда разобраться, в чем разница между героической и эпической фэнтези. Ведь существует такой жанр как героический эпос По каким же признакам обычно различают крайние примеры героики и эпики? Так как главными критериями для определения (хотя бы условного) жанра фэнтези выступают характеристики мира и главного героя, логично, что в основном по ним же можно различить и поджанры. К сожалению, по крайней мере, в отечественной критике, мы можем опираться здесь лишь на опыт публицистических, а не научных статей о фэнтези [например, Невский 2004; 2005]. Говоря об эпической фэнтези, в первую очередь, отмечают подробно прописанный мир, затем – масштабность борьбы Добра и Зла и, соответственно, задачи-квеста главного героя (или героев). Для произведений героической фэнтези главным называют образ героя-богатыря, совершающего ряд подвигов, и в связи с этим – линейный сюжет. Эпическая же фэнтези отличается несколькими сюжетными линиями. В общем, героическая фэнтези оценивается на порядок проще эпической – и по глубине проблематики, и по психологии героя, и по детализациии художественного мира [Невский 2005].
Многие произведения одного из самых первых, популярных и влиятельных авторов русской фэнтези Ника Перумова (Хроники Хьёрварда, Хранитель мечей и пр.) причисляют то к героике, то к эпике. В чем же дело? Ведь налицо нелинейный сюжет, детально прописанные миры с различными магическими системами, герои, попадающие в ситуации сложного личного выбора. Попробуем разобраться, что мешает критикам однозначно вписать соответствующие произведения Перумова в рамки эпической фэнтези и на каких основаниях мы сами употребляем в этом отношении термин «героическая».
Во-первых, задумаемся, насколько правомерно утверждение, что эпический роман-фэнтези в первую очередь является историей фантастического мира, а героический – подвигов главного героя. Жанровые особенности задают черты художественного мира, и герой в этих волшебных, фэнтезийных пространстве и времени подчиняется их законам. Неслучайно в тех произведениях, где герой попадает из нашего мира в волшебный, он становится воистину героем только в «своем» — чудесном – мире. Если воспользоваться выражением Дж.Р.Р.Толкиена, смертный герой попадает в сети чар Волшебной Страны [Толкин 2000: 425], они связаны неразрывно. Поэтому говорить об истории героя без истории чудесного мира – явное упрощение. В таком случае, обратимся к особенностям Волшебной Страны, в которых (а не в количестве сюжетных линий), скорее всего, таится загадка героического и эпического. Мы считаем наиболее уместным в данном случае сравнение произведений Перумова именно с произведениями Толкиена, так как оно существует и в сознании читателей еще со времен «вольного продолжения «Властелина Колец»».
Одной из главных черт художественного мира фэнтези А.Д.Гусарова называет аксиологическое деление мира – то есть существование в нем Добра и Зла [Гусарова 2009]. Обратим внимание, что у Толкиена борьба этих сил мифологизирована, сакрализована, реальность ее возвышена через миф. К.С.Льюис пишет: «Ценность мифа заключается в том, что он возвращает всему окружающему смысловую насыщенность, которая скрыта от глаз людских завесой обыденности» [Толкин 2000: 547]. И также: ««Властелин Колец» мифологизирует добро и зло, наши тревоги и радости. Сквозь миф мы видим их гораздо резче» [Толкин 2000: 548]. В данном случае миф понимается и как особое мироощущение, отличное от нашей обыденности, «как специфический способ систематизации знаний об окружающем мире» [Кругосвет]; и как собственно повествование. Мифологизация здесь – остранение наших обыденных действий и переживаний с помощью традиционных представлений, которые в нашем сознании обладают особой ценностью и «правильностью» — как и всё древнее. Именно эта личная ценность, теплота «старого доброго» мира и возвышает художественную реальность, а также героев и морально-эмоциональные категории и, в известной степени, выводит последние за пределы личности. «Добро и зло местами не менялись, что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей,» — говорит Арагорн, и это как раз-таки предполагает наличие универсальных понятий, стоящих вне личности.
У Перумова же борьба Добра и Зла, напротив, психологизирована: свет и тьма – в каждом существе и поступке, и так будет всегда, их борьба вечно ведется в каждом сердце и разуме. Об этом говорит и сам автор: «…разделение на черное и белое неверно. Жизнь всегда сложнее, и истинный выбор нам (как и в реальности) приходитсяделать не между абстрактным «белым» и не менее абстрактным «черным», а между оттенками «серого»…» [Перумов 2001] И у Высших сил – те же распри и тот же выбор, что и у людей. Они приземлены, развенчаны, несмотря на написание с большой буквы. Именно личный выбор между «хорошим» и «плохим» определяет сюжет произведений Перумова, выбор главных героев, способный изменить тот мир, который предоставляет им возможность его совершить. Это, а совсем не непобедимость, делает особо значимой фигуру главного героя. И подобное мы можем обнаружить во многих произведениях отечественных авторов фэнтези. Проявлением такого приземления борьбы Добра и Зла, интереса к обыденному человеку даже в самых необычайных обстоятельствах часто является сниженная лексика, что порой приводит к нарушению читательского ожидания. Е.М.Неёлов пишет об этом: «…жанровое (высокое) содержание конкретного фантастического произведения может находиться в противоречии … с его низким … конкретным, непосредственным содержанием». [Неёлов 2000: 25, курсив наш – В.Ш.] И в этом случае художественная ценность произведения зависит от вкуса автора – получится ли не превратить натурализм в вульгарность, в частности – натурализм «чужого слова» — простонародного, витиеватого, саркастического, а иногда и грубого. Ведь авторы русской фэнтези очень широко используют стилевые возможности языка для создания образа: по отрывку из диалога мы сразу поймем, кто в нем участвует – ученый-алхимик, озлобленный эльф или крестьянин.
Психологизация категорий Добра и Зла десакрализует их в той же степени, в какой сказка десакрализует миф. Нет, мы не перестаем в них верить, они только приобретают другую форму существования в художественном мире – и восприятии читателя. Проблематика становится не менее глубокой, а более обыденной, несмотря на присутствие «двух Неведомых, трех Неназываемых и хотя бы одной Внешней силы» [пользователь ресурса fictionbook.ru], а мифологические и волшебносказочные хронотопы продолжают выделять определенные события, наполнять их особым смыслом. Обратим еще раз внимание, что особо значимой становится проблема личного выбора, усложненная магической природой мира – а значит, и большей по сравнению в реальным миром ответственностью. Происходит героизация, если можно так выразиться, эпической фэнтези – тот герой, кто один в поле воин.
Таким образом, героическая (или эпическая) фэнтези в русской литературе – совсем не то же самое, что в западной. Поэтому мы считаем, что применительно к русской фэнтези нет смысла различать эпический и героический поджанры, как в фэнтези западной. Термин «героическая» кажется более уместным, так как проблема личного выбора выделяет фигуру главного героя (повторимся – не уничтожая единство истории героя и мира). Также это снимает коннотации, связанные со словом «эпический» и приводящие к нарушению читательского ожидания.