Так, М. Дунаев в книге «Вера в горниле сомнения» резко критикует творчество Андреева и писателей его эстетических взглядов. Обращаясь к проблеме безверия в литературе начала XX века, Дунаев выводит своеобразную формулу, объясняющую падение нравов литераторов начала прошлого столетия: «Внерелигиозный взгляд на жизнь вызывает в эстетическом мировидении преимущественно негативное восприятие. Сам принцип критического реализма при нетворческом его усвоении обрекает писателя на искажённое видение мира, часто на карикатурно-искажённое. Уже в рамках самого критического реализма все больше нарастал пафос пессимизма, безверия. Как будто нарочно отыскивались самые мрачные и безысходные проявления жизни. Частные выводы получали характер широких обобщений» [4]. При этом прозаики Серебряного века признают свою «безнадежность перед миром», и как следствие ее — бесполезность «борьбы с грехом» с точки зрения Дунаева — «это грустный итог абсолютизированного критического познания жизни. Он превращает человека в беспомощную жертву всеобщего хаоса и бессмыслицы» [4]. Однако при справедливости суждений, Дунаев отказывает Андрееву в глубине нравственно-религиозных переживаний, что на наш взгляд является не совсем правильным.
Критическое отношение к пессимизму и чрезмерному натурализму Андреева встречаем и в статье Мининой «Разбор рассказа Леонида Андреева «Бездна»». Автор натурализм экспрессионистских произведений Андреева объясняет разными причинами, но особое внимание уделяет психическому нездоровью писателя: «Андреев не раз находился на лечении в психиатрических лечебницах и 4 раза покушался на свою жизнь. После окончания юридического факультета он работал в различных судебных учреждениях, сотрудничал с газетой «Курьер» в качестве судебного репортера. Возможно, перед его глазами могли проходить судебные дела похожие на сюжет рассказа «Бездна»» [7]. Однако, в противовес хочется привести мнение таких авторитетных исследователей литературы и творчества Андреева в частности, как В.А. Мескина, Д.П. Святополка-Мирского, которые в один голос утверждают, что безысходность и пессимизм произведений Андреева, с одной стороны, закономерное явление эпохи XX века, времени нигилизма и всеотрицания [8, с. 611]. С другой же, это не что иное, как крик израненной души, стремящейся к истине [6, с. 44].
Думается, экспрессионистские рассказы Андреева (впрочем, как и все творчество в целом), многотемны и многопроблемны. В них писатель стремится в абстрактно-обобщенной форме показать социальные, экономические, политические противоречия современного общества, затронуть культурно-исторические и нравственно-духовные проблемы. При этом по-прежнему на первом месте стоят вопросы веры и религии, их значения в жизни людей. Рисуя экспрессионистские картины бытия, окрашенные ужасом несправедливости и горя, Андреев тем самым дает читателям возможность заглянуть в будущее и увидеть нравственное растление и безумие, следующие за уничтожением в душе православной веры.
В рассказах, повестях, романах Андреев занимается осмыслением христианских категорий «счастья», «смирения», «страдания», но именно в экспрессионистских произведениях нетрадиционный взгляд на них достигает наивысшего пика. В жизни людей не будет ничего, кроме горя, да и счастье, с точки зрения Андреева, им недоступно.
Царство горя и страдания наиболее страшно и, в то же время, символично нарисовано Андреевым в рассказе «Стена» (1901). Здесь писатель показывает крах человеческого существования, итог жизни без веры в Бога. Боль, физические и духовные муки — вот рок, наказание людей за отречение от заветов Творца. Причем, эта мысль проводится вскользь, фоном, чтобы показать человеческое горе. Писатель не призывает читателей к вере, а просто рисует ад на земле, куда попадает личность, лишившись Бога. Весь мир разделен Стеной на 2 части: ад и что-то неведомое, но до боли желанное. Герои стремятся выбраться из-за жестокой преграды, попасть за ее пределы в новый мир. Однако автор не показывает им иной жизни, кроме существования в горе и страдании, на земле, похожей на одну кровоточащую язву: «И наша половина неба была буро-черная, а к горизонту темно-синяя, так что нельзя было понять, где кончается черная земля и начинается небо. И, сдавленная землей и небом задыхалась черная ночь, и глухо и тяжело стонала, и с каждым вздохом выплевывала из недр своих острый и жгучий песок, от которого мучительно горели наши язвы» [1, с. 60].
Андреев нетрадиционно осмысливает христианские категории «страдания», «смирения» и «счастья». Для героев нет иного мира, нежели мир за Стеной, окрашенной кровавой жестокостью. Отсутствие веры в душах персонажей приводит к тому, что для них не существуют нравственно-христианские заповеди, вся их жизнь представляет собой одно стремление — удовлетворить физические потребности. И в этом стремлении, без опоры на православие, люди превращаются в животных, которые свои порывы проявляют в самых крайних, ужасающих формах: утоление голода оборачивается убийством людей и их пожиранием, жажда веселья обращается в безумие, даже чувство любви между мужчиной и женщиной на поверку оказывается физическим насилием, уничтожением человека: «Я обнимал ее, и она смеялась, и зубки у нее были беленькие, и щечки розовенькие-розовенькие. Это было так приятно. И нельзя понять, как это случилось, но радостно оскаленные зубы начинали щелкать, и поцелуи становились укусом, и с визгом, в котором еще не исчезла радость, мы начинали грызть друг друга и убивать» [1, с. 62]. Однако и для автора, и для героев нет ничего страшнее душевного одиночества, приводящего к разобщенности людей. В их жизни отсутствует то соборное, объединяющее начало, которое способна дать лишь православная вера. И как результат — чувство страха, сопровождающее героя повсюду, ужас от того, что «не видишь лица людей, а одни их спины, неподвижные и глухие» [1, с. 63].
Каждый сам за себя — под таким девизом живут люди за Стеной, а страдание, боль и страх приводят их к поклонению своему «жестокому убийце», мольбам о спасении. Они не осознают, что их просьбы обращены не к истине, не к Богу, который единственный, кто способен прекратить муки, а к молчащей, холодной, лживой преграде, стоящей на пути к нравственному возрождению и счастью: «Как к другу, прижимались они к стене и просили у нее защиты, а она всегда была наш враг, всегда. И ночь возмущалась нашим малодушием и трусостью и начинала грозно хохотать, покачивая своим серым пятнистым брюхом, и старые лысые горы подхватывали этот сатанинский хохот» [1, с. 61]. Имя этой преграде — неверие, ведущее к испепелению душ.
Андреев не дает своим героям выбора быть с Богом или с Сатаной, а погружает в горящие недра ада. Безумная, бессмысленная жизнь, наполненная одним желанием — быстрее умереть — вот что ждет человека, лишенного веры, отвергнувшего Творца. Вечная боль и вечное страдание сопровождают героев, которые существуют вне времени и пространства. Нет будущего и прошлого, есть лишь настоящее, в котором они в своих мучениях бессмертны, «как боги». Мечтая о новом, светлом мире, герои стремятся переступить через Стену, но не путем своего духовного возрождения, а через новые и новые смерти: «Пусть стоит она, но разве каждый труп не есть ступень к вершине? Нас много, и жизнь наша тягостна. Устелем трупами землю; на трупы набросим новые трупы и так дойдем до вершины. И если останется только один, — он увидит новый мир» [1, с. 66]. Путь героев в борьбе, но не со Стеной, не со своим безверием. Они не стремятся разрушить ее, наоборот, смиряются с преградой, а значит и с Сатаной. Борьба их заключается в желании увидеть новый мир, мир без страдания и боли, но идут герои к нему не дорогой православных мучеников, через веру и смирение, а сквозь кровь и человеческие жертвы.
В связи с этим символичны финальные строки рассказа: «Горе!. Горе!.Горе!.» [1, с. 66]. Не будет иной жизни без веры в Бога, кроме существования в физических и духовных муках. «Горе!» — это не только то будущее, которое автор предрекает своим героям, но и чувства, охватывающие Андреева при виде созданной им картины ада на земле. Образ же Стены на страницах рассказа приобретает религиозно-христианское значение. Сам Андреев, говоря о смысле своего рассказа писал: «Стена — это все то, что стоит на пути к новой, совершенной и счастливой жизни < … > это вопросы о цели и смысле бытия, о боге, о жизни и смерти — «проклятые вопросы» [2, с. 124]. Она становится символом потери веры в Бога, которая ведет к бездуховности человека, превращению его в животное, к полному безумию.
Подобная же картина предстает в другом рассказе Андреева «Бездна» (1902). Писатель стремится в символико-аллегорическом плане показать борьбу темных и светлых начал в человеке, разрушительные инстинкты, живущие в его душе [3, с. 133]. Автор размышляет над тем, почему люди не способны бороться с «чудовищами» внутри себя, что заставляет их, цивилизованных и интеллигентных, превращаться в животных. Одни ли социальные и экономические проблемы ведут к этим страшным метаморфозам или же причины более серьезны и кроются в душе человека, его нравственных установках.
В рассказе автор противопоставляет два мира: мир книжных идеалов и истин сталкивается с реальной жизнью, лишенной духовной опоры. Мысли Немовецкого о чистой, вечной любви, ради которой можно погибнуть, оказываются ложными, неустойчивыми при столкновении с грубостью и грязью окружающей действительности. Трепет и переживание от соприкосновения с рукой возлюбленной, от нечаянного созерцания черного силуэта ее ноги и маленькой туфли сменяется животным инстинктом обладания женским телом. Немовецкий уже не воспринимает свою подругу как живого человека, пред его взглядом истерзанная насильниками Зиночка преобразуется в «белое мутное пятно, похожее на застывшее пятно слабого света», это уже просто «гладкое, упругое, холодное, но не мертвое» женское ТЕЛО [1, с. 152]. Андреев с болью и страданием показывает читателям, как хрупкое, красивое и самое ценное, с его точки зрения, чувство любви растаптывается и уничтожается. Ему страшны те перемены, которые произошли в герое, и если в надругательстве над девушкой трех мужчин писатель видит социальные корни, то погружение души Немовецкого в бездну инстинктов Андреев считает следствием уничтожения православных ценностей в жизни людей. Интересным, на наш взгляд, является тот факт, что животное начало было внутри Немовецкого и до произошедшей трагедии: «захотелось петь, тянуться руками к небу и крикнуть: «Бегите, я буду вас догонять» — эту древнюю формулу первобытной любви среди лесов и гремящих водопадов. И от всех этих желаний к горлу подступили слезы» [1, с. 144].
При свете дня инстинктам нет места в душе героя, он способен сдерживать себя книжными истинами и идеалами. Но с наступлением темноты, когда на землю опускается черная ночь и выползают низменные человеческие желания, герой не выдерживает. Он не находит сил противостоять ночи, символизирующей в рассказе реальную действительность и потаенные, порочные уголки человеческой души. Книжных истин о любви и ее бессмертии оказывается мало для того, чтобы человек оставался человеком. В душе Немовецкого нет нравственно-христианских устоев, способных сдержать поток его животных желаний, и он погружается в мир физических потребностей: «И то, что произошло здесь, что делали люди с этим безгласным женским телом представилось ему во всей омерзительной ясности — и какой-то странной, говорливой силой отозвалось во всех его членах» [1, с. 153]. Не только внутренне меняется герой, внешние метаморфозы не менее страшны: появляется новый Немовецкий с «хитрой усмешкой безумного» [1, с. 154]. Безумие становится единственно возможной формой существования для него, охваченного животными инстинктами.
Как и в «Стене», оно является следствием духовного опустошения личности, за которым следует Бездна из неверия, преобладания животного над человеческим. И страшнее нее ничего уже не может быть: «И с силой он прижимался к ее губам, чувствуя, как зубы вдалбливаются в тело, и в боли и крепости поцелуя терял последние проблески мысли. На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну. И черная бездна поглотила его»… [1, с. 155].
Интересно, что Андреев не ставит своей целью привести израненную душу к вере в Бога, наоборот, показывает то безумие и пустоту, которые охватывают человека при отречении от Заветов Всевышнего. «Все мы — звери и даже хуже, чем звери» [5, с. 66], если в душе нашей нет опоры, способной сдержать это животное начало — таков вывод Андреева в рассказе «Бездна».
И в «Бездне», и в «Стене» перед читателями нарисован ад земной, в котором нет места христианским чувствам сострадания, милосердия, любви, а отказавшиеся от Бога герои погружены в бессмысленно — безумный мир страха и жестокости.
Нужна помощь в написании статьи?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Пишем статьи РИНЦ, ВАК, Scopus. Помогаем в публикации. Правки вносим бесплатно.
Интересной, на наш взгляд, является разработка мотивов безумия, бездны и преобладания животного начала в человеке, которые рассматриваются Андреевым как религиозно-библейские. Безумие, в связи с этим, предстает не в качестве человеческого недуга, а приобретает метафизическое значение: на бред умалишенного будет похожа, с точки зрения писателя, жизнь человека, уничтожившего Бога в душе. А погружение личности в бездну отчаяния, безысходности и животных инстинктов — расплата за отсутствие веры.
Список литературы:
1.Андреев Л.Н. избранное /Сост., вступ. Ст. и примеч. В.М. Богданова. М., 1988. — 336 с.
2.Гольдт Р. Роковой жребий нашего столетия (Философские размышления о зле в последних дневниках Л. Андреева (1917—1919) и его романе «Дневник Сатаны» (1919) // Литература. — 1998. — № 16. — С. 10—11.
3.Гречнев В.Я. Трагедия в повседневности (тип героя, конфликт и своеобразие трагизма в рассказах Л. Андреева) // Гречнев В.Я. русский рассказ конца XIX—XX века (проблематика и поэтика жанра). Л., 1979. — С. 101—154.
4.Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVIII—XX веках. М., 2003. — 1056 С [Электронный ресурс] — Режим доступа. — URL: http://sdruzhie-volga.ru/knigi/o_zhizni/m.m-dunaev-vera_v_gornile_somnenij.htm#_Toc287528019
5.История русской литературы XX века. Первая половина: Учебник для вузов в 2 кн. Кн. 2. / Под ред. д-ра филол. Наук, профессора Л.П. Егоровой. Ставрополь, 2004. — 345.
6.Мескин В.А. Поиск истины (о творчестве Л. Андреева) // Русская словесность. — 1993. — № 1. — С. 43—47.
7.Минина М. Разбор рассказа Леонида Андреева «Бездна». http://sobolev.franklang.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=114:——qq&catid=26:-xx-&Itemid=10
8.Святополк-Мирский Д.П. Леонид Андреев // Святополк-Мирский Д.П. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / пер. с англ. Р. Зерновой. Лондон, 1992. — С. 609—619.
Замечательно .+хорошое мышление . Я голосую за эту статьюочень понравилась статья!Статья несомненно понравилась, очень познавательно! Голосую обязательно! +1спасибоооооооочччччченььььь интересно не то что у той казахской свадьбы у этого человека красиво