Научные достижения — неотъемлемый атрибут повседневной жизни современного человека. Современные научные феномены характеризуются междисциплинарностью; они все чаще неотделимы от феноменов социальных и требуют осмысления с точки зрения различных отраслей гуманистики, в частности — социальной философии.
Современный мир, во всем многообразии его проявлений, создавался постепенно. Уже в ХХ веке человек совершил скачок в будущее, невиданный ранее. За последний век было изобретено множество вещей, создающих обыденность современного человека: от скрепки и термоса — до телефона и плазменного телевизора, от открытия атомного ядра — до первого в истории клонирования. Возможности человека за 100 лет расширились до умопомрачительных масштабов: он вышел в открытый космос и проник в глубины клеток живых существ, научился сверхбыстрой передаче информации, изобрел робота.
Новейшие исследования и разработки помогли сделать шаг на новую ступень развития и то, казалось бы, далекое «будущее», с его фантастическими возможностями, уже вторглось в нашу обыденную жизнь. Множество авторов – от писателей-фантастов до ученых-футурологов пытались представить себе, какими станут мир и человек, какие изменения и, что наиболее важно, какие последствия этих изменений ожидают нас?
Углубляясь в догадки и прогнозы, философы, социологи, писатели-фантасты стали нашими проводниками в мир еще не существующих, но уже стоящих на пороге открытия, достижений. О. Хаксли и Д. Оруэлл, Э. Тоффлер и Д. Нейсбитт, Г. Уэллс и С. Лем не только показали возможности прогнозирования будущего, но и попытались предостеречь от возможных опасностей, которые оно в себе таит. Вслед за научной фантастикой стала развиваться такая область исследований как футурология; ввелось множество новых понятий: «постчеловек», «постинформация», «технологическая сингулярность», «трансгуманизм», «нанообщество» и т. д.
Масштабность изменений и трансформации всех областей жизнедеятельности человека, которые в ближайшее время превратятся из догадок в реальность, стирая прошлые представления не только о технических и технологических возможностях общества, но и о других значимых областях общественной жизни — экономике, семье, этике, образовании, подводят к вопросу: каким же станет сам человек?
«Окно» в футурологию «прорубил» английский писатель Олдос Хаксли, издав в 1934 году свой великий роман-антиутопию «О дивный новый мир». В романе Хаксли описывает мир, в котором не существует болезней, депрессий, социальных конфликтов, одиночества; мир, в котором гарантировано немедленное удовлетворение всех желаний, где нет семьи, и никто не читает книги; мир, где все счастливы. Но в чем же антиутопичность этого произведения, если в природе человека стремиться к тому, чтобы жить неизменно здоровым и счастливым? Не смотря на то, что поверхность такой «отполированной до блеска» действительности чиста и «приятна на ощупь», проблема лежит намного глубже и имеет фундаментальный характер. Эта проблема описывается концептом «дегуманизация».
Под дегуманизацией в социальной философии понимают утрату гуманистических начал, общечеловеческих морально-этических и духовных ценностей, трансформация гуманистического мировоззрения (человечность, уважение к личности и индивидуальным особенностям и т. д.) Дегуманизация предполагает лишение людей подлинно человеческих качеств (творческих способностей, сопереживания, неравнодушия и т. д.); именно поэтому «идеальное» общество, описанное в романе Хаксли, можно назвать дегуманизированным. Как отмечает специалист по биоэтике Леон Касс, «дегуманизированные по типу «Дивного нового мира» не несчастны; они не знают, что они дегуманизированы, и того хуже — если бы знали, им было бы все равно. Это счастливые рабы с рабским счастьем» [1, c. 35].
Тенденции к дегуманизации отмечал Х. Ортега-и-Гассет еще в ХХ веке («Восстание масс», 1930; «Дегуманизация искусства», 1925). Возможно ли проследить приводящую к дегуманизации тенденцию «упрощения» жизни в современном обществе? Получив во время Второй мировой войны тяжелый урок отрицания гуманистических оснований жизни, общество провозгласило человека главной своей ценностью, но получило угрозу дегуманизации с безопасной, казалось бы, стороны — прогресса.
Еще в 60-х годах ХХ столетия западное общество почувствовало на себе значительное изменение отношения человека к вещам. Переходя к фазе постиндустриального общества, США способствовало распространению «временности» предметов обихода: одноразовые вещи, будучи более практичными, заполонили дома, система имущественного найма привела к тому, что на прокат можно взять практически все: от видеофильма — до драгоценностей, от машины — до «мужа на один вечер». Продолжительность отношений между человеком и вещью, которой он пользуется, значительно сократилась, так как устаревание продукции теперь, по большей мере, не детерминируется невозможностью дальнейшего функционирования или появлением нового, более качественного, продукта. Устаревание сегодня — это изменение самих потребностей человека и связанных с этими потребностями функций вещи. Первичное назначение и функциональные характеристики вещи в современном мире (мире массовой культуры и «симулякров») отошли на второй план, а их место заняли престиж и самовыражение личности владельца.
Вслед за ускорением использования товара идет и ускорение изменения самих потребностей, которые, быстрее сменяя друг друга, становятся все более разнообразными и все менее долгосрочными, а изобилие способно так же быстро их удовлетворить. Быстрая смена предметов обихода, работы, жилья, транспортного средства ведут нас к эпохе «временности», которая, к тому же, затрагивает и сферу социальной интеракции, порождая такие понятия как «временный работник», «временный друг», «временный супруг».
Таким образом, анализируя современное общество, можем сделать закономерный вывод, что революционное изменение общества, обусловленное развитием науки, сможет (в стиле Хаксли) привести к победе над болезнью, голодом, скукой и одиночеством. Человек не будет жить в единообразии, а напротив — получит возможность бесконечного выбора и самореализации. А основной проблемой «общества будущего», как пишет Э. Тоффлер: «станет не выживание в условиях жестокого режима и стандартизации, а проблема выживания в условиях полной свободы» [3, c. 209].
Такие глубинные изменения восприятия окружающего мира не обойдут стороной и восприятие того, что некогда казалось неизменной данностью — человеческого тела. Уместным было бы упомянуть и «феномен постинформации», одна из значимых черт которого проявляется в актуализации тела, в стремлении к непосредственным телесным переживаниям, «задавленным» в эпоху популярности виртуальных сред и опосредованной ими информации (информационную эпоху); и изменение возможностей человеческого тела при помощи «дополненной реальности» (сформированной посредством смартфонов, «Google Glass», «умных домов» и т. д.).
Еще одно важное и дискуссионное направление науки, приводящее к трансформации тела и его восприятия, — генная инженерия, берущая начало в евгенических учениях ХХ века. Понятие «евгеника» было введено еще в 1863 году английским психологом Фрэнсисом Гальтоном и подразумевало изучение возможностей улучшения наследственных качеств человека. Пиком популярности евгеники стали 20-е, 30-е годы ХХ века, когда ей не только выделялось весомое место в научном пространстве, но и определенная социально-политическая роль, утвержденная на государственном уровне (например, постановления о стерилизации населения с «плохой наследственностью»). Сегодня на смену евгенике пришла генная инженерия, сразу получив широкую популярность, растревожив не только верующих и моралистов, но и экономистов, политиков, философов. Познания в области генетики способны полностью перевернуть наше представление о назначении медицины. В отличие от развивавшей на протяжении веков медицины, генная инженерия переступит границу гуманистического понимания человека и будет оценивать его как продукт производства. Уже сегодня медицина делает нам заманчивые, но «двоякие» предложения: так, биотехнологии предлагают человеку опасную сделку, в которой увеличение продолжительности жизни сопровождается ухудшением умственных способностей, депрессии исчезнут вместе с творческим потенциалом, медикаменты от одних болезней приводят к развитию других. Эти проблемы, однако, могут в скором времени уйти в прошлое; в будущем на приеме у врача мы будем не просто улучшать состояние здоровья, а делать «заказ» тех характеристик, которые хотим себе присвоить и, что самое главное, они будут иметь характер временных, дешевых, доступных и обратимых изменений. Генетика подарит нам красивое тело, острый ум, сделает выше (или ниже), решит проблемы со зрением, изменит цвет волос. Подобные процедуры станут самым обыкновенным делом с помощью генной терапии (добавления, изъятия или модификации ген). Расшифровка ДНК и манипулирование ее структурой способствуют новым и новым открытиям в молекулярной биологии, нейрофармакологии, когнитивной неврологии, а это, в свою очередь, позволяет расширить знания о мозге и человеческом поведении, что, в конечном счете, позволит более эффективно им управлять.
Естественно, многие разработки генетики подвергаются жесткой критике и скрупулезному изучению со стороны представителей биоэтики. Но некие вопросы занимают самую верхушку разнообразных споров.
Нужна помощь в написании статьи?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Пишем статьи РИНЦ, ВАК, Scopus. Помогаем в публикации. Правки вносим бесплатно.
Во-первых, еще в 1970 году в своей работе «Шок будущего» Э. Тоффлер предположил, что вскоре человек научится выращивать органы тела и начнет эксперименты с различными средствами их модификации. И сегодня эта возможность практически осуществилась. Если несколько десятилетий назад выращивание и трансплантация внутренних органов могли служить лишь выдумками фантастов, то сегодня специалисты в области биотехнологий смогли сделать это реальностью, обойдя, к тому же, проблему клонирования человека. В 2009 году на конференции Европейского общества исследователей генетики человека профессор Хиромицу Накаучи сообщил, что человеческие органы можно выращивать посредством «межвидовой бластоцистной комплементации», что вне сложной терминологии подразумевает выращивание органов в теле животного (в данном случае — в теле свиньи). Но возможна и иная перспектива: спрос на органы для трансплантации приведет к тому, что наука сделает следующий шаг в развитии биотехнологий и создаст искусственные органы. Такие пластиковые и электронные заменители сердец и почек станут новым видом индустрии, которая будет покорять мировой рынок в соответствии с возросшими потребностями. Искусственные имплантированные органы слуха и зрения, кровеносной системы и кожного покрова смогут стать функциональными эквивалентами природных органов, а возможно и более совершенными их версиями. Искусственные заменители, которые могут функционировать более эффективно, позволят своему носителю приобрести новые способности. Это приведет к тому, что медицина (и трансплантология — в частности), займет более важную роль и будет служить не просто для сохранения жизни и здоровья, но и даст возможность искусственно усовершенствовать возможности организма. Таким образом, возникает множество неоднозначных вопросов по поводу отношения к целостности человеческого организма, коммерциализации, или «отовариванию», трансплантации частей тела человека и созданию искусственных и более совершенных органов.
Во-вторых, важнейшим вопросом современности является клонирование, как терапевтическое, так и репродуктивное. Терапевтическое клонирование подразумевает использование эмбриона как продукта для получения стволовых клеток, генетически совместимых с донорским организмом. А далее эмбрион разрушается, а стволовые клетки применяются для лечения многих заболеваний. Такой метод вызвал достаточно бурную реакцию церкви и множество экспертных оценок перспектив его развития. Не являются ли использование и уничтожение эмбрионов действиями, нарушающими права человека? Но еще большие дискуссии разразились вокруг второго способа клонирования — репродуктивного. Оно предполагает создание точной «копии» человеческого организма. Получившаяся «копия» человека существовала бы с генетическими способностями, идентичными способностям донора. Но тогда каким образом будет выстраиваться самоидентификация личности клона? Как будут решаться правовые вопросы? Кто и какую несет ответственность за новую искусственно созданную особь? Ведь принцип природного равенства нарушен и человек родился в условиях «несвободы».
С подобными же этическими и правовыми противоречиями сталкивается еще один важный вопрос генетики — вопрос «ребенка на заказ». Имеется в виду, что генетика будет в силах найти и модифицировать гены таких личностных характеристик как рост и цвет волос, интеллект, агрессивность, что сделает возможным создание «улучшенной версии» ребенка. «Как только появится возможность имплантировать отобранные гены в яйцеклетку внутри матки, будет дан мощнейший толчок развитию принципиально новой отрасли генетики. Появится новая разновидность людей, радикально отличающихся от убогой нормы. Генетически модифицированные супердети кажутся гораздо более привлекательными и эффектными, нежели просто клонированные» — пишет Брюс Стерлинг [2, c. 19]. Несложно представить себе последствия такого прорыва: мы будем жить в фантастическом мире, населенном улучшенными версиями человека. Совершенство тела и разума будут нормой, новые физические возможности станут привычными. Мы сможем создавать «поколения математических гениев» и «поколения идиотов», детей со сверхслухом и сверхзрением, невероятной выносливостью, силой и иммунитетом. «Планирование детей» станет модной индустрией. Те методы, которые вскоре будут доступны, сломают традиционные ограничения и общество испытает на себе воздействие нововведений, изменяющих наши представления не только о собственном теле и его возможностях, но и о сексуальности, деторождении и материнстве, любви и образовании.
Этическая проблема исходит из того, что генофонд новорожденного и, следовательно, исходные органические условия его будущей жизни исключаются из сферы программирования и целенаправленной манипуляции. Случайные процессы оплодотворения и непредсказуемость создают важное условие неуправляемости природой. Именно в этом, по мнению Ю. Хабермаса состоит своеобразная основа равенства межличностных отношений. То, что человек получает в начале жизни, как результат природного отбора, не зависит от его социального положения и заслуг родителей. Причем взаимная неуправляемость распространяется и на вертикальные отношения родителей и потомков, и на горизонтальные отношения сверстников, определяя между ними довольно симметричные структуры взаимной ответственности. Хабермас отмечает: «Эта новая структура ответственности возникает вследствие стирания границы между людьми и вещами — точно так же как это происходит сегодня в случае с родителями ребенка-инвалида, которые, прибегая к гражданскому иску, делая врачей ответственными за материальные последствия ошибочного пренатального диагноза, требуют «компенсации за причиненный ущерб», как будто появившейся вопреки ожиданиям медицины органический ущерб можно компенсировать таким же способом, как это происходит с любой сломанной вещью» [5, c. 24]. Таким образом, неуправляемость генетическими задатками будущего человека является важной предпосылкой его самосознания как свободной личности. Поэтому, как только родители начнут рассматривать желаемый генетический арсенал потомков как продукт, придумывая его «дизайн» по своему усмотрению, они начнут использовать по отношению к собственным творениям, полученных в результате генетических манипуляций, такой тип управления, который вторгается в основы отношения к себе и нравственной свободы другой личности. Повзрослев, дети потребуют «отчет» и возложат всю ответственность на своих «творцов» за нежеланные последствия генных манипуляций, результатом чего будет возникновение нового типа зависимости одного человека от другого — зависимости «человек-вещь».
Проблемы развития биотехнологий, описанные выше, подводят к наиболее обширному вопросу в области футурологии — вопросу постчеловечества. Понятие постчеловечества, и постчеловека соответственно, подразумевают такой этап становления «человека будущего», на котором самые совершенные технологии позволят ему стать обладателем принципиально новых физических и интеллектуальных способностей. Идею перехода человека на новую более высокую ступень поддерживает трансгуманизм, который, переосмыслив достижения и перспективы науки, признает возможность и необходимость фундаментальных изменений человека с помощью технологий. Последователи трансгуманизма считают, что постчеловек станет высшим звеном эволюции, преодолеет старение и смерть, чему поспособствуют развитие в дальнейшем нанотехнологий, криобиологии, разработки в сфере искусственного интеллекта, робототехники и генетики. Трансгуманизм рисует нам будущее, где уже в 50-х годах XXI века мегаполисы будут заселены первыми версиями «совершенных людей» с модифицированными генами, протезами, металлическими каркасами, главными характеристиками которых будут программируемость, заменяемость и временность.
В свою очередь, критик трансгуманизма Ф. Фукуяма задает важный и актуальный вопрос: «что именно мы хотим защитить от любого грядущего прогресса в биотехнологиях?» [4, c. 244]. Не стоит ли сама человеческая природа и основанные на ней права человека того, чтобы задуматься о подобном «постчеловеческом будущем»? Рассудок, эмоции, нравственный выбор, основанный на сочувствии, стыде или гневе, формируют всю сложность человеческой натуры, которая и требует защиты от попыток самомодификации. Критикуя трансгуманизм, многие мыслители подчеркивают опасность «киборгизации», модификации, вычленения человека из лона природы и становление его как неотъемлемой части техносферы.
Таким образом, сегодня сформировалось два противоположных направления в обсуждении вопросов развития технологий. Первое направление считает, что нужно позволить развиваться технологиям и разрешить их использование для «совершенствования» человека. Второе же утверждает, что моральные и этические противоречия фундаментальны и их невозможно обойти в вопросах биотехнологий: от трансплантации органов и штучного оплодотворения до создания постчеловека. Тем не менее, до тех пор, пока вопросы клонирования человека, генной инженерии, модификаций тела и создания нового сорта людей стоят за гранью реально осуществимой возможности, они могут обходиться подобной теоретической поляризацией. Но как только это изменится, и наука перейдет на новый уровень возможностей, как вседозволенность развития биотехнологий, так и полный их запрет, станут невозможными. Все актуальные вопросы будут требовать более дифференцированного подхода с боку этики, экономики и законодательства.
С новыми возможностями науки и техники возникнет и другой не менее важный вопрос возможности адаптации человека к новому обществу будущего. Теоретик трансгуманизма Э. Юдковски, размышляя о технологических изменениях и развитии науки, развил идею тоффлеровского футурошока и предложил «уровни шока будущего». Уровни футурошока — это уровни представления людей о будущем и тех идеях, которые они готовы рассматривать, в противоположность тем идеям, которые для них слишком шокирующи. Так, если первый и второй уровни предполагают возможность клонирования, значительных модификаций, а возможно и физического бессмертия, то третий и четвертый уровни, говоря о полной перестройке тела и сознания, «технологической сингулярности» (термин, обозначающий такой этап развития науки, когда открытия будут совершаться незамедлительно одно за другим), которые ведут к формированию постчеловечества. Таким образом, как с точки зрения этических противоречий и гуманизма, так и адаптивных возможностей человеческой психики к ускоряющимся изменениям, целесообразно поднять вопрос: каким образом общество может контролировать темпы и масштаб развития биотехнологии?
Как отмечает С. Хоружий в статье о проблеме постчеловека, «дискуссия, где взвешиваются все Pro et Contra в проблеме Постчеловека и решается судьба Человека, превращается в карнавальный матч «Трансгуманисты против Биоконсерваторов», в котором обе команды стоят одна другой по узости и примитивности видения» [6]. Вопрос о природе человека стал важнейшей проблемой, от решения которой зависит наше будущее. Независимо от того, какая сторона окажется права, нас ждут радикальные изменения. И если мы сумеем переосмыслить сущность своей природы и определить, чему оставаться неизменным, а чему — меняться, эти изменения могут стать не крахом человека, но его обновлением, а новые технологии будут не угрозой, а ресурсом для дальнейшего развития.
Список литературы:
Стерлинг Б. Будущее уже началось: Что ждет каждого из нас в XXI веке?. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — 264 с.
Тоффлер Э. Шок будущего: Пер. с англ. — М.: «Издательство ACT», 2002. — 557 с.
Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: последствия биотехнологической революции. Пер. с англ. М.Б. Левина. — М.: ACT: ЛЮКС, 2004. — 349 с.
Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. Пер. с нем. — М.: Издательство «Весь Мир», 2002. — 144 с.
Хоружий С. Проблема постчеловека, или трансформативная антропология глазами синергийной антропологии» // Философские науки. — 2008. — № 2. — С. 10—32.
Leon Kass, Toward a More Natural Science: Biology and Human Affairs. — New York: Free Press, 1985. — 388 р.