Основные вопросы, которые должны быть поставлены в рамках настоящей статьи, следующие: есть ли связь между социокультурным развитием региона и его визуальными текстами? И насколько правомерно объективировать специфику социокультурных процессов в регионе, оперируя категорией «визуальные коммуникации»?
Попытаемся дать ответы на эти вопросы. Но для начала определим, что будет подразумеваться под понятиями «регион» и «визуальный текст».
В латинском языке «regio» означает не только «область», «округ», «направление», но также понятие «границы» и «рубежа». Дефиниция «регион» обычно используется в значении части страны, отличающаяся от других какими-либо условиями или свойствами. Основными критериями для выделения регионов является экономическая и социальная активность, особенности политической жизни, географическая и климатическая специфика территории, объективное и субъективное чувство исторического единства. В нашем случае признаки и критерии базируются на основаниях, представляющих некоторую территорию самостоятельным и самодостаточным социокультурным феноменом. На первый взгляд, признаки «самодостаточность» и «самостоятельность» отражают значительную степень исследовательской субъективности и излишнего философствования (в негативном значении данного термина) автора. Однако этот тезис, как нам кажется, может быть снят в том случае, когда территория имеет свойства описания и определения своей инаковости благодаря визуальным репрезентантам, т.н. визуальным текстам, свойственным конкретной региональной социокультурной системе.
Под визуальным текстом мы понимаем информационную систему (т. е. части её составляющие воспринимаются как единство целого), которая объективно представлена в предметной реальности и зрительно воспринимается окружающими с последующей интерпретацией увиденного. Визуальная коммуникация в данном случае является процессом трансляции, функционирования и интерпретации визуальных текстов.
В предложенном определении «визуальный текст» важным нам кажется два обстоятельства. Первое, визуальный текст — это единство. Несмотря на то, что визуальный текст может состоять из гетерогенных элементов (например, по причине различных форм материализации, носителей, используемых кодов), они объединены общей темой. Используя термины лингвистов, «план выражения» может варьироваться, однако «план содержания» элементов визуального текста региона остается единым.
Приведем пример. Один из микрорайонов Екатеринбурга — Уралмаш — является классическим образцом индустриальной городской зоны, и «промышленная» тема («план содержания») пронизывает структуру социокультурного пространства. Архитектурная планировка района имеет четко определяемый «центр притяжения» — Уральский завод тяжелого машиностроения. Главные улицы расходятся от центральной площади, расположенной около здания заводоуправления. Ведущим архитектурным стилем является конструктивизм как выражение технологического совершенства человеческой мысли. Сеть маршрутов района, улицы и дороги, пересекаются под прямыми углами, рационально расположены и четко оформлены рекреационные, производственные, жилые, социальные зоны. Урбанонимы — именной пласт, представленный официальными и неформальными названиями локусов городского пространства — отражают производственную жизнь района (названия улиц: Машиностроителей, Индустрии, Заводская, Уральских рабочих и т.п.). Праздничная (карнавальная) культура по-прежнему представлена событиями, тесно связанными с деятельностью заводов (День металлурга, День машиностроителя, юбилеи заводов и т.п.). Учитывая эти обстоятельства, многие российские моногорода (производственные центры) похожи друг на друга.
Второе обстоятельство, которое упомянуто в определении визуального текста — это объективное представление в предметной реальности. Этим замечанием мы бы хотели дистанцироваться, а, вернее, разграничить два термина — «визуальный текст» и «ментальный образ». Визуальный текст является результатом проекции ментального образа. Таким образом, визуальный текст — это опредмеченный результат процессов, происходящих в обществе. Визуальный текст является объективацией того, о чем общество «думает».
Объектом нашего внимания является т.н. «новые мегаполисы» — российские города, которые стали «миллионниками». Подобные города появились в последние десятилетия существования Советского Союза или в конце XX века, вместив в себя около миллиона жителей. Как правило, данный тип городов представлен административными центрами субъектов Российской Федерации. В большинстве случаев эти города были основаны как центры добычи и обработки природных ресурсов, чаще — металла. Промышленная составляющая до настоящего времени во многом определяет социальное, экономическое и культурное развитие города. «Новые мегаполисы» примечательны тем, что они определяют социокультурную динамику региона. Мы вкладываем в дефиницию «новый мегаполис» не хронологическую составляющую, но, скорее, то замечание, что эти города в настоящее время нельзя назвать мегаполисами в традиционном смысле этого слова.
В западной науке одним из авторитетных исследователей социокультурной составляющей мегаполисов является профессор Нью-Йоркского университета и Лондонской школы экономики и политологии Р. Сеннет. В своей работе «Падение публичного человека» мегаполис рассматривается как единство трех социокультурных характеристик: мультикультурализм; плотность населения; предпосылки публичности и коммуникабельности [2, c. 60]. Российские «новые мегаполисы» лишь недавно выбрали или еще выбирают эту стратегию развития, которая приведет к данным признакам и показателям. В силу этого обстоятельства можно говорить об их маргинальности — пограничном положении между статусом «промышленного (индустриального) города» и «мегаполисом».
Екатеринбург, который является центром Свердловской области, является, по нашему мнению, примером такого «нового мегаполиса». Это находит свое отражение в визуальных текстах, транслируемых в социокультурном пространстве города.
Рассмотрим особенности социокультурной динамики (т. е. изменчивости социокультурных процессов) «нового мегаполиса», предлагая в качестве операционной единицы категорию «визуальная коммуникация».
Мы отмечаем, что в современном Екатеринбурге набирают силу процессы, которые способствуют формированию эмансипированного пространства. Эмансипация пространства понимается так: традиционные ценности индустриального города (коллективный труд, безвозмездная помощь, общественное сознание) не являются определяющим фактором формирования городской ментальности. В августе 2011 года жители Екатеринбурга в результате открытого голосования выбрали официальный слоган города — «Возможности без границ». Предложенные слоганы были разделены на несколько групп — «Города для успешного бизнеса», «Город на границе Европы и Азии», «Город возможностей». Таким образом, развитие города связывается его жителями не с индустриальным прошлым, а, скорее, с либерально-капиталистическими ценностями. Рефлексия относительно заводской истории города актуализируется только в том контексте, когда это является фундаментом для развития инновационной и креативной деятельности. Показательный пример этому — проведение в 2010 году Екатеринбурге первой «Уральской индустриальной бьеннале современного искусства», когда здания заводов и промышленные площадки использовались для трансляции текстов и смыслов современного искусства.
Эмансипированное пространство также подразумевает новый статус категории времени, для которого характерно переход из разряда общественного в приватное. Общественные и коллективные практики (митинги, парады, субботники) осуществляются уже не в масштабах города, сколько проводятся в рамках районов, прилегающих непосредственно к заводским территориям. Этим примером мы хотели сказать, что организатором времени в настоящее время являются не политические и профессиональные элиты, а частные группы. Это находит отражение в архитектурно-планировочном облике Екатеринбурга, когда городские локусы приобретают роль «места для проживания частной жизни», несмотря на то, что это проживание происходит на фоне больших масс людей. Например, улицы, предназначенные исключительно для пешеходов — т.н. «екатеринбургский Арбат»; универсальные торговые центры и малая городская скульптура, ставшие культовыми объектами для семей.
Нужна помощь в написании статьи?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Пишем статьи РИНЦ, ВАК, Scopus. Помогаем в публикации. Правки вносим бесплатно.
Визуальные тексты также свидетельствуют о специализации социокультурного пространства «нового мегаполиса». Городские группы (субкультуры) организуют и визуально оформляют «пространство-для-себя» (например, «именные» жилые кварталы и коттеджные поселки, зоны досуга и рекреации, локусы деловой активности — т. н. «сити»). Однако специализация может принимать экстремальные формы и проявления — вплоть до сегрегации, когда экстрастатус социальной группы (например, деловой элиты) визуально закрепляются средствами «демонстративного потребления» — т.е. «все потребление сверх прожиточного минимума… Растущая разборчивость до мелочей в качестве еды, питья и т.д. вскоре затрагивают не только образ жизни, но также воспитание и духовное развитие праздного господина» [1, c. 111]. Эта ситуация приводит к формированию нового типа экономических и социальных отношений — отношений, характерных для постиндустриального общества. Классическое определение «постиндустриальности» предложено Д. Беллом. «Это общество, в экономике которого приоритет перешел от преимущественного производства товаров к производству услуг, проведению исследований, организации системы образования и повышению качества жизни» [3, c. 102].
Итак, мы определили, что визуальная коммуникация и визуальные тексты, в частности, являются репрезентацией и факторами социокультурной динамики религона. Визуальные тексты свидетельствуют о специализации, эмансипации и приватности социокультурного пространства российского «нового мегаполиса». Подобная тенденция, по нашему мнению, будет возрастать по примеру европейских и североамериканских мегаполисов.
Список литературы:
Веблен Т. Теория праздного класса. Пер. с англ. С. Сорокина — М., 1984.
Сеннет Р. Падение публичного человека / Р. Сеннет ; пер. с англ. О. Исаевой [и др.]. — М. : Логос, 2002. — 423 с.
Bell D. Notes on the Post-Industrial Society // The Public Interest. — 1967. — № 7. — P. 95–107.