Содержание
Введение
. Цивилизационный подход в философии Тойнби
. Сущность и основные характеристики локальных цивилизаций, особенности прогресса для них
. Взаимодействие локальных цивилизаций и прогресс. Концепция «вестернизации»
Заключение
Список использованной литературы
Введение
При всем разнообразии направлений в современной исторической науке, можно выявить три базовых «подхода» к прошлому человечества: «формационный», «цивилизационный» и «релятивистский». Первый ставит во главу угла социально-экономическое развитие человеческого общества и настаивает на единстве всемирной истории, проходящей через определенные этапы — «формации». Второй рассматривает историю как совокупность историй «локальных цивилизаций», полностью или частично изолированных друг от друга. Третий вообще отрицает возможность каких-либо широких обобщений и наличие объективных закономерностей в истории человечества.
Арнольд Джозеф Тойнби (1889-1975) по праву считается классиком «цивилизационного» подхода. Никто из его предшественников на этом поприще (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер) или последующих мыслителей, развивавших сходные идеи (С. Хантингтон), не смог столь детально разработать концепцию «цивилизационного» подхода с привлечением такого огромного фактического материала.
Для Тойнби история не была «мертвой книгой». Современные события он рассматривал как продолжение истории, как результат действия ее законов, смысл которых пытался постичь. Он прожил долгую жизнь и был свидетелем самых важных событий XX века: двух мировых войн, социальных революций, экономических кризисов, «холодной войны» и научно-технической революции. Все эти явления и процессы требовали теоретического объяснения, без которого не могла обойтись ни одна концепция всемирной истории, претендующая на универсальный характер.
1. Цивилизационный подход в философии Тойнби
Взгляды Тойнби нельзя рассматривать «в статике»: отдельные тома «Постижения истории» отражают эволюцию его воззрений, при сохранении общей «цивилизационной» парадигмы. Очевидно, что система взглядов, впоследствии известная как «тойнбианство», складывалась постепенно, и, благодаря активной творческой деятельности мыслителя, существует возможность проследить этот процесс. Мы не ставим перед собой столь широкой задачи, но пытаемся выяснить, что представлял собой его «цивилизационный подход» на самом раннем этапе своего развития, когда главный Труд Тойнби, в лучшем случае, существовал лишь в виде замысла.
Нужна помощь в написании реферата?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Решающее воздействие на воззрения Тойнби оказала Первая мировая война. Как позднее признавался сам историк, в довоенное время он в значительной мере пребывал в плену «викторианских» иллюзий относительно общего поступательного прогресса человечества и ведущей роли Западной Европы в мире. Война, сопровождавшаяся невиданным доселе взаимным истреблением европейских народов и широкомасштабным включением в мировую политику народов колониальной и полуколониальной периферии, поколебала эти иллюзии. В своих работах военного времени («Национализм и война», «Армянские избиения») Тойнби старался показать те «темные» стороны, которые война пробуждала в людях и в целых народах. Уже тогда он сделал заключение о пагубном воздействии на общество «западной» идеи национального государства, которая приводит одни народы к оголтелому шовинизму, другие — к взаимному истреблению после столетий мирного сосуществования. После окончания войны Тойнби был одним из экспертов британской делегации на Парижской мирной конференции, и мог воочию наблюдать всю беспринципность европейской дипломатии, которая рассматривала страны и территории как куски своеобразного «пирога» с более или менее лакомой начинкой. При разделе этих «кусков» мнение местного населения учитывалось лишь тогда, когда оно могло послужить аргументом для оправдания тех или иных корыстных устремлений великих держав.
Затем Тойнби вернулся к преподавательской деятельности и к занятиям античной историей. Но вскоре ему представилась возможность стать непосредственным свидетелем драматических событий в краях, некогда связанных с именами Гомера, Александра Македонского и многих других персонажей древней истории. В 1921 г. Тойнби в качестве корреспондента газеты «Манчестер Гардиан» отправляется в путешествие по Греции и Турции, которые в тот момент были охвачены жесточайшей войной друг с другом, спровоцированной великими державами-победительницами (в первую очередь Великобританией). Из-за непосредственного участия гражданского населения (как греческого, так и турецкого), события в Малой Азии приобрели характер «межнационального конфликта», со всей вытекающей отсюда жестокостью с обеих сторон; Тойнби посетил места событий на самом решающем их этапе — летом 1921 г. Наблюдения за военным конфликтом и отношениями двух соседних народов позволили Тойнби сделать выводы, далеко выходившие за рамки текущей политической ситуации, и, в основных чертах, сформировать принципы своего «цивилизационного подхода». Тойнби обратил внимание и на то, что принудительный «обмен населением» между Турцией и Грецией происходил не по национальному, а по религиозному признаку.
В 1922 г. Тойнби опубликовал книгу: «Западный вопрос в Греции и Турции. Изучение контакта цивилизаций». В ней впервые в целостном виде формулируется общий подход автора к всемирной истории и ее продолжению в настоящем. Эта книга станет нашим основным источником при выявлении историко-философских взглядов Тойнби и их сравнении с тойнбианством «классического» периода, связанным с главным трудом английского историка — «Постижение истории».
Прежде, напомним главные положения «классической» тойнбианской философии истории более позднего периода. Тойнби в разных местах своей главной работы насчитывает от 13 до 21 цивилизации. В отличие от «примитивных обществ», где вся жизнь подчинена власти традиции, цивилизации всегда имеют возможность самостоятельного выбора путей своего развития. Характерными признаками, которые формируются исторически и отличают цивилизации друг от друга, являются: особый стиль в искусстве и особые «доминирующие линии активности» (в Индии — религиозная, в эллинском мире — эстетическая, в Западной Европе — «материалистически-машинная» и т.д.). Отвергая концепцию линейного развития всемирной истории, Тойнби все же указывает на единство человеческой природы.
Важнейшим условием возникновения и развития цивилизации являются получаемые ею «вызовы» и «ответы» на них. «Вызовом» может быть изменение природных условий, освоение новых территорий, иноземное вторжение или даже завоевание, появление внутри цивилизации новых социальных сил, политическая раздробленность и т.д. От «ответа» на эти вызовы зависит судьба цивилизации, число возможных вариантов ограничено спецификой конкретного момента и общими условиями развития данной цивилизации, Каждый ответ должен предполагать новые вызовы, иначе цивилизацию ждет омертвение, «застывание», пассивное приспособление к меняющимся внешним условиям, что почти равносильно гибели. Каждый раз «ответ» на очередной «вызов» дается «творческим меньшинством» — своеобразной интеллектуальной элитой, ведущей за собой массы. Пока все «ответь!» удачны, цивилизация благополучно развивается. Но ошибка неизбежно влечет «надлом» цивилизации (в оригинале — breakdown), вслед за которым рано или поздно наступит гибель.
«Надлом» может быть не единичным событием, а длительным процессом. Но после него спасти цивилизацию не сможет никакая сила, никакой даже самый мудрый государственный деятель. Творческое меньшинство теряет авторитет и превращается в «господствующее меньшинство», стремящееся только к сохранению status quo, что становится все более сложным из-за обострения социальных отношений. Выход находят в создании «универсального государства», которое должно спасти общество от разложения. Его идеологической основой может быть как «архаизм» (обращение к традициям прошлого как к единственно верным), так и «футуризм» — полный разрыв с прошлым и безоглядная устремленность в будущее. Внутри цивилизации формируется «внутренний пролетариат» — слой людей, лишенных места в обществе и потерявших ориентацию в жизни. К «универсальному государству» они настроены сначала враждебно, а затем равнодушно. Уйдя от реальной жизни, они занимаются поиском новых идей. При благоприятном исходе это может привести к созданию «новой религии», а в определенных случаях и «высшей религии» вроде буддизма или христианства. Глухое противостояние между «господствующим меньшинством» и «внутренним пролетариатом» подтачивает «универсальное государство» изнутри, лишает его жизненной силы. И тогда «внешний пролетариат» (варварская периферия, ранее находившаяся под культурным влиянием цивилизации) окончательно разрушает внешние формы былой цивилизации, которая при этом гибнет.
Тойнби выстраивает хронологически-иерархическую цепочку цивилизаций, выделяя цивилизации первого поколения (языческие), второго поколения (связанные с великими религиями) и третьего поколения (секулярные). Каждая цивилизация является как бы «ступенью» для последующей. Поворот к секуляризму рассматривается как регресс, ибо целью всего развития человечества является «Царство Божье», под которым Тойнби понимает воссоединение всего человечества в рамках единой вселенской религии синкретического характера.
2. Сущность и основные характеристики локальных цивилизаций, особенности прогресса для них
События греко-турецкой войны Тойнби рассматривает как пример взаимодействия трех локальных цивилизаций — «Ближневосточной» (Near East), «Средневосточной» (Middle East) и «Западной» (West).
По Тойнби, западное общество — «более тесное и более постоянное единство, чем любое из независимых государств, которые формируются и распадаются в его рамках, или чем империи, состоящие из западных и незападных народов. Его (западного общества) собственные внутренние дела зачастую отвлекают его внимание от пограничных земель (borderlands) и от регионов, лежащих за ними».
Но это «безразличие» Запада к Востоку находилось в глубоком контрасте с тем огромным влиянием, которое Запад оказывал на «Ближневосточный» и «Средневосточный» мир. Эта комбинация максимального воздействия и его минимальной осознанности сделала западный фактор на Ближнем и Среднем Востоке в общем и целом анархической и разрушительной силой, и в то же время он оказался почти единственной позитивной силой в этом районе. При всяком анализе любого современного политического, экономического, религиозного или интеллектуального движения в этих обществах, оно почти всегда оказывается ответом или реакцией на западный стимул. В определенной форме западный стимул там почти неизбежен, а чисто внутренняя инициатива редко поддается обнаружению и, возможно, вовсе отсутствует. Причина состоит в том, что до начала западного проникновения, коренные цивилизации этих регионов были частично или полностью сломлены.
Далее Тойнби кратко рассматривает исторический путь «Ближневосточной» и «Средневосточной» цивилизаций. Их анализ позволит нам выявить общую систему взглядов «раннего» Тойнби на жизненный путь локальных цивилизаций вообще. «Ближневосточная», или православная цивилизация выросла из руин античной цивилизации в Анатолии и в Константинополе одновременно с ростом цивилизации на Западе. Два общества имели одного «родителя», одинаковый возраст и показали одинаковую внутреннюю силу экспансии, но на этом параллель заканчивается. Западная цивилизация, при всех ее конечных ограничениях, с тех пор продолжала развиваться и расширяться, в то время как Ближневосточная цивилизация после более блестящего начала, неожиданно сломилась в XI в. и скатилась к непоправимому упадку, так что к XVII в. ее влияние на умы людей почти угасло повсюду, за исключением России.
Причину такого поворота событий Тойнби видит, прежде всего, в преимущественном развитии в православных странах государственной власти в ущерб всем прочим институтам. Гипертрофированная роль государства привела к тому, что церковь стала его «департаментом», а не межгосударственным общецивилизационным институтом, как на Западе. Отдельные общественные группы и корпорации никогда не боролись за автономию, поэтому не было ничего, что могло бы удерживать два сильных православных государства от столкновения. В результате мирное сосуществование первого Болгарского Царства и Византийской Империи оказалось невозможным, что привело к фатальной «столетней войне» между ними (913-1019). Болгария была временно подчинена Византии, а победившая империя настолько ослаблена, что стала легкой добычей сначала турок-сельджуков, а затем крестоносцев. Столкновение византийцев с крестоносцами вызвало у первых такую антипатию по отношению к Западу, что в дальнейшем многие из них предпочитали поклониться турецкому тюрбану, нежели папской тиаре. Это обстоятельство, разумеется, облегчило туркам-османам завоевание православного мира. Но и после него антипатия греков по отношению к «латинскому» Западу долго сохранялась.
Только с начала XVIII в. в странах «Ближневосточной» цивилизации возобладала вестернизаторская тенденция. Причем произошло это почти одновременно и в России (во время петровских реформ), и в подвластных Турции православных странах. Перемены внутри самого Запада дали возможность другим народам воспринимать те или иные элементы западной культуры без принятия западных религиозных догматов. То обстоятельство, что православные народы смотрели теперь на Запад не как на средоточие ереси и обиталище «варваров-франков», а как на «просвещенную Европу», имело для них гораздо большее значение, чем все дипломатические интриги вокруг «восточного вопроса». Произошло принятие западной одежды и западных манер, западного коммерческого и административного опыта, и, самое главное, — западных идей. Переводы западной литературы и подражание ей подтолкнули развитие народных языков «Ближневосточных» народов, на которых в средние века не создавалось почти никакой литературы. За два с половиной века «Ближний Восток», утратив свою особенную цивилизацию, с головой окунулся (has flung itself) в движение Запада практически без всяких ограничений и возможностей для отхода.
Судьба «Средневосточной» цивилизации, появившейся на свет из руин древних цивилизаций Египта и Месопотамии, была несколько иной. Она появилась на свет из руин. В отличие от «Ближневосточной» цивилизации, она имела различных с Западом предков и была моложе Запада примерно на шесть веков. После крушения халифата Аббасидов «Средневосточная» цивилизация пережила период «междуцарствия» и варварских нашествий кочевников. Многообещающее возрождение относится примерно к рубежу XIII-XIV вв. В Османской Империи проявился политический и военный гений, в Сефевидской Персии — религиозные искания, выразившиеся в возрождении шиитской доктрины. От Константинополя до Дели создавались шедевры архитектуры. Но «надлом» этой цивилизации произошел очень скоро, и на более ранней стадии, чем в православном мире. И в Могольской, и в Оттоманской империях упадок жизнеспособности и творческих сил был заметен уже к концу XVI в. К 1774 г. Могольская и Сефевидская империи погибли, а Оттоманская была, казалось, в предсмертной агонии.
Причина коренилась в государственном строе этих империй. Система отбора, обучения и службы солдат и чиновников была в них разработана почти столь же скрупулезно, как в идеальном государстве Платона, но и в той же степени противоестественна. Османы и Моголы попытались перенести на условия земледельческого общества порядки и обычаи, выработанные в период их кочевого прошлого. Отношения между правителем, его слугами и подданными строились как отношения между пастухом, сторожевыми собаками и стадом (именно так переводится термин «райя», использовавшийся турками по отношению к крестьянам покоренных земель). Ненадежность этой структуры проявилась, когда «сторожевые собаки» стали поднимать мятежи против своего правителя гораздо раньше, чем «стадо». Но главная опасность заключалась в том, что эксперимент с внедрением этих институтов проводился не на пустом месте.
Подвластное мусульманским правителям население было наследником более древних цивилизаций («Ближневосточной» и «Индусской»), а близость Западной цивилизации делала такие эксперименты особенно опасными. Своевременный пересмотр организационной структуры мог бы спасти «Средневосточную» цивилизацию, но этого не произошло. Тойнби, однако, оговаривается, что речь идет лишь о частичном «надломе». Цивилизации, как и люди, происходят от двух родителей, и во всех новых цивилизациях, чью родословную мы можем проследить, наследие цивилизованной матери всегда было более важным, чем наследие варвара, совершившего над ней насилие. И на Западе, и на Ближнем и Среднем Востоке наследие от материнской цивилизации передавалось в форме «универсальных религий» — христианских церквей в двух первых случаях, ислама в последнем. Так же, как христианство на Западе пережило неудачу первых «тевтонских» королевств, так же и ислам пережил упадок власти Моголов и Османов. Более того, поскольку Средневосточная цивилизация на шестьсот лет моложе Западной, позиции ислама там значительно сильнее позиций христианства среди нас. Как выразитель чувств и идей, как связующая сила общества, он, по крайней мере, столь же силен, как христианство на Западе в XIV веке, и даже еще более незаменим. Поскольку на Среднем Востоке еще не было создано ни одной успешной светской структуры, только религия держит сейчас Средний Восток вместе.
Как видим, уже на этом этапе своего творчества Тойнби придает огромное значение религии как фактору, отделяющему одну цивилизацию от другой. В его понимании, цивилизация — это не столько географическая или этническая реальность, сколько определенный фактор коллективного сознания: «Конфликты между цивилизациями ужасны, поскольку цивилизации, это наиболее реальные и фундаментальные формы человеческого общества. Но именно потому, что они — главные движущие силы, их различие заключается не во внешних проявлениях, таких как цвет кожи, психические особенности или язык, но в образе мышления. И если эфиоп не может изменить цвета кожи, иностранец — избавиться от акцента, а подданному определенного правительства трудно сменить свидетельство о рождении, то человеческие умы можно даже в последний момент отвратить от разрушительного пути. Цивилизации различаются по образу мышления, и, к счастью, есть широкие возможности урегулировать взаимоотношения между представителями различных цивилизаций».
В конце книги Тойнби углубляет и развивает эти идеи. Он стремится категорически опровергнуть существующие на Западе предрассудки о странах Востока, как о средоточии варварства и обществе, неспособном к прогрессу. Тойнби выделяет три «фальшивых антитезы», укорененных в западном сознании, имея в виду противопоставление христианства и ислама, Европы и Азии, цивилизации и варварства.
Первое противопоставление неверно, по мнению Тойнби, потому что «христианство» не является эквивалентом Запада, а «ислам» — противоположностью западным идеалам. Христианство — лишь общее название для представителей трех совершенно различных цивилизаций, показывающее, что они имели общего предка. Последователей несторианских и монофизитских церквей, отколовшихся от остальных христиан в IV-V вв., Тойнби причисляет к Средневосточной цивилизации, так как эти церковные схизмы были в свое время актом протеста негреческого населения против эллинизации в рамках Византийской империи. Именно эти группы населения впоследствии охотнее всего принимали ислам (особенно успешно это осуществилось в Египте, египтяне, за исключением коптов, практически были ассимилированы арабами и утратили свой родной язык). Точно так же разрыв между православной и католической церквами способствовал обособлению их последователей в две различные цивилизации (Ближневосточную и Западную). Столетия раздельного существования дали разным направлениям христианства совершенно различный духовный опыт, отрезав их от великих событий и людей других христианских конфессий. Поэтому их «общая христианская вера» — не факт реальной действительности, а исторический курьез.
В то же время ислам не чужд Западу. Отношение мусульман к Западу отличается от отношения христиан-монофизитов скорее степенью, чем характером. Обе религии выступают за последовательный монотеизм против догмата о Троице, и обе появились как протест против эллинизации. В то же время, «в жилах» ислама «течет кровь» тех же «предков», что и у христианства. Влияние греческих оригиналов на раннюю мусульманскую литературу, римского права на мусульманское, эллинистических идей и институтов на исламские все больше и больше привлекает внимание востоковедов. Более того, католик и мусульманин лучше поймут друг друга, чем католик и христианин-некатолик.
То, что ислам якобы не способен к прогрессу, Тойнби опровергает тем, что ислам на 600 лет моложе христианства. Автор приводит возможные (весьма нелестные) отзывы стороннего наблюдателя (китайца) о Западной цивилизации в XIV столетии после рождения ее основателя. Тогда Запад, казалось, не показывал никаких возможностей для развития, но впереди были Возрождение и Реформация. Точно также в 1340 г. хиджры (1922 г. — год написания книги) нельзя предугадать возможные будущие достижения исламской цивилизации. Поэтому бессмысленно упрекать многих мусульман за то, что они не приемлют западного прогресса, не имея представления об их собственных понятиях прогресса. Это было бы столь же бессмысленно, как упрекать собственных предков, живших в XIV в. за то, что они не восприняли китайскую систему ценностей. Более того, мусульмане могут при определённых условиях оказаться очень переимчивы к западному образу жизни в меру своей выгоды: Мустафа Кемаль ввёл в Турции григорианское летоисчисление, гражданское законодательство по образцу швейцарского, и это несмотря на оппозицию консервативного духовенства.
Противопоставление Европы и Азии кажется Тойнби совершенно абсурдным уже потому, что сама история многих стран и народов, а также современное Тойнби состояние Турции и России показывают, что ни Уральские горы, ни Черноморские проливы не являются серьезными барьерами на пути расширения государств и культурных влияний.
Противопоставление между «варварством» и «цивилизацией», между кочевым и оседлым образом жизни, которое многие склонны были переносить на современных греков и турок, видя наследников древних эллинов в одних и потомков диких гуннов и сельджуков в других, Тойнби опровергает целым рядом аргументов. По его мнению, понятия «турок» и «грек» в начале XX в. практически ничего общего не имели с аналогичными понятиями древности и средневековья. Большинство современных турок — потомки греков и армян, принявших ислам и усвоивших язык немногочисленных завоевателей (кстати, официальный подход в Османской империи различал понятия «турок», — которым обозначали простолюдина, тождественное русскому слову «мужик», — и «осман», понятие, применявшееся к любому представителю власти, исповедовавшему ислам, независимо от его национальной принадлежности). Современные же греки переняли увлечение античностью с Запада, и называть их «эллинами» — такой же анахронизм, как называть швейцарцев «гельветами».
Взаимоотношения между кочевым и земледельческим миром, которые на протяжении истории принимали иногда драматический и даже кровавый характер, объясняются Тойнби как следствие чисто климатических причин — чередования «сухих» и «влажных» периодов с циклом примерно в 600 лет. В «сухие» периоды кочевники нападали на земледельческие районы в поисках новых пастбищ, во время «влажных» периодов земледельцы медленно продвигались в степи в поисках новых угодий. Большую часть времени кочевник и крестьянин мирно сосуществуют, пока перемена климата снова не заставит изменить границы их среды обитания. При этом кочевника, вторгающегося в чужие владения, рассматривают как хищника, в то время как занимающий чужие земли крестьянин или вовсе не получает оценки, или рассматривается как апостол цивилизации. Происходит это, во-первых, потому, что тактика кочевника более драматична и производит большее впечатление на воображение, чем тактика крестьянина. Во-вторых, «история пишется оседлыми народами для оседлых народов, которые являются наиболее многочисленной и образованной частью человечества, в то время как кочевник обычно страдает, чахнет и исчезает; не рассказав своей истории, Однако, если бы он записал ее, он мог бы изобразить нас как монстров». Итак, можно констатировать, что в начале 20-х годов у Тойнби уже сформировалось понятие локальной цивилизации как основной движущей силы человеческой истории. Цивилизация при этом мыслилась как духовная общность людей, определявшаяся в первую очередь религиозной традицией. Концепции «вызова» и «ответа», хоть и не декларируются явно, тем не менее, уже присутствуют в его построениях (западное влияние рассматривается как «вызов» для «Ближневосточной» и «Средневосточной» цивилизаций, а происходящие в них процессы адаптации к этому влиянию — как «ответ» на него). Вполне сформировалось и понятие «надлома» цивилизации, как такого рокового события в ее жизни, которое ведет или к утрате государственности, или к чрезвычайному ее ослаблению. Причины «надлома» Тойнби видит в неправильной организации общества и власти (гипертрофия государства — в православных странах, необдуманное перенесение кочевых институтов на оседлую жизнь — в мусульманских). «Цивилизации» для Тойнби уже в этот период не являются замкнутыми в себе организмами. Они имеют предшественников — «родителей» и тесно взаимодействуют между собой на определенном этапе своего развития.
3. Взаимодействие локальных цивилизаций и прогресс. Концепция «вестернизации»
Путешествие по охваченным войной Греции и Турции дало Тойнби возможность наблюдать «живой пример» такого взаимодействия. По его мнению, ключевую роль в возникновении греко-турецкого конфликта сыграло влияние Запада (иногда им самим неосознанное). Для «Ближневосточной» цивилизации (греков и других православных народов Балканского полуострова) «вестернизация», начавшаяся на рубеже XVII-XVIII вв. после периода длительной самоизоляции, обернулась практически полной утратой своей самобытности. В отношении России Тойнби делает некоторое исключение. Величие России «не может быть просто объяснено материальными факторами, такими, как более раннее достижение независимости от Ближневосточных завоевателей, или ее большей территорией, населением и ресурсами. Это, безусловно, способствовало ее военным и дипломатическим достижениям, но не ее вкладу в литературу и музыку — сферы, в которых величие никак не связано с людскими ресурсами, минералами, оружием и границами. Секрет умственного величия России состоит в том, что она сохранила свою духовную индивидуальность. Идя навстречу Западу, она отказалась полностью подчиниться ему. Эта сохраняющаяся независимость мысли… является динамической силой недавней русской истории — источник, от которого произошли и гениальные творения, и «смутные времена». В политике его многообразное присутствие различимо в движениях самой противоположной природы.
«Средневосточная» цивилизация также подверглась «вестернизации», но иначе, чем в странах православного христианства. Главными факторами тут стали сильное «антизападное» воздействие мусульманской религии и более позднее начало и очень ограниченный характер этого процесса. «Хотя Османская Империя путем принятия западных методов достигла того, что казалось невозможным полутора столетиями ранее, и дожила, хоть и с уменьшенной территорией и суверенитетом, до наших дней, она никогда не заходила дальше минимальной степени вестернизации, необходимой для спасения себя, в данный конкретный момент, от падения. Она заимствовала больше техники, чем идей, больше военных технологий, чем административных, больше административных технологий, чем экономических и образовательных.
Таким образом, если бы вестернизация была сама по себе высшим благом для незападных народов, Средневосточный мир, просто потому, что он не является tabula rasa, был бы менее подходящим полем для прогресса человечества, чем Ближневосточный мир. Но подобное предположение недопустимо, сколь бы лестным и поэтому правдоподобным для западных умов оно ни было. локальный цивилизационный исторический
Средневосточная цивилизация, будучи во многих вещах очевидно менее успешной, чем Западная, тоже может содержать в себе различные ценные возможности, и ее исчезновение было бы потерей, какой уже стало исчезновение Ближневосточной цивилизации в юго-восточной Европе. Однако очевидность того, что «вестернизация» Среднего Востока будет только частичной, как и его «надлом» — это благо, а не бедствие. Бедствие произойдет, если исламский элемент Средневосточной цивилизации и конструктивный элемент современной западной жизни окажутся несовместимы, поскольку тогда сохранение ислама на Среднем Востоке может определенно расстроить развитие Средневосточного общества и вовлечь два мира в непримиримый конфликт. Но эта непримиримость, хотя и утверждается часто, опровергается тем modus vivendi между исламом и западным духом, который Средневосточные народы вырабатывают в своей внутренней жизни и в своих отношениях с Западом в течение последних 150 лет. Их проблема сложнее, чем у их ближневосточных Соседей, ее решение займет больше времени, и они начали ее решать веком позже. Но она безусловно не является неразрешимой, и когда modus vivendi будет создан, он сможет принести большие плоды, чем те, которые ожидаются от более полной ассимиляции Среднего Востока западным характером».
Указав на разницу процессов «вестернизации» двух цивилизаций, Тойнби отмечает, что несмотря на нее, оба общества «двигаются по одной дороге в одном направлении». Впечатление, что православный мир гораздо ближе, к Западу, чем мусульманский, обманчиво, поскольку базируется на ошибочном убеждении в статичности трех обществ.
«В то время, как Ближний и Средний Восток приближаются к Западу в разной степени, с разными интервалами и с разных позиций, Запад все время Совершает собственное движение. Относительность является столь же фундаментальным законом в человеческой жизни, сколь, как теперь оказывается, и в физической вселенной. И когда она игнорируется, правильное понимание прошедшей истории и современной политики становится невозможным».
Тойнби видит в процессах «вестернизации» в двух цивилизациях, больше сходств, чем различий. Главное сходство состоит в том, что выживание обеих цивилизаций после «надлома» их собственных «форм жизни» перед лицом экспансии Запада, возможно только путем принятия некоторых западных элементов. Греция это сделала во время своей борьбы за независимость, а Турция — во время реформ Танзимата в 1840-х годах. «Каждый раз это внедрение западной жизни, которое необходимо для народов, испытывающих его, радостно ими принимается и сознательно ими проводится, поскольку они осознают, что это — альтернатива упадку, производит беспорядок в их жизни. Это — новое вино, наливаемое с старые мехи неожиданно и неуклюже».
То же самое происходит с идеями, институтами и интеллектуальной деятельностью. Яркий пример — западная политическая «идея национальности». Народы Ближнего и Среднего Востока вынуждены были так или иначе прилагать эту идею к собственной жизни, поскольку только на ее основе они могли принимать участие в современной политической жизни. Это происходило потому, что на Западе идея национальности воспринимается как нечто естественное и непреложное, но Западная Европа, в которой большинство государств строится на единстве разговорного языка населения, является скорее исключением, чем правилом (мирное существование Бельгии и Швейцарии показывает, что даже на Западе этот принцип не доводится до крайности).
Наличие больших блоков «одноязычного» населения совершенно нетипично для цивилизаций, которые постоянно включают в себя пополнения из самых разных мест. Это является общим правилом для всех цивилизаций, кроме Западной. На Ближнем и Среднем Востоке люди, говорившие на разных языках, были географически перемешаны и не представляли собой локальных групп, способных к независимой политической жизни, а составляли скорее различные экономические классы, сотрудничество которых необходимо для благополучия любого местного государства. Поэтому внедрение западной формулы среди этих народов привело к взаимной ненависти и резне. Формула
Автор: Тагир