Реферат на тему «Иностранец в России. Патрик Гордон и его наблюдения о русских нравах (1659-1667 гг.)»

Введение
Глава 1. Русские нравы, как их видели П. Гордон и другие иноземцы
1.1. Первые впечатления о России
1.2. О судопроизводстве, управлении и казнях в России
1.3. О русском пире и пьянстве
1.4. О манерах русских
1.5. О способности к обучению ратному делу и наукам
Вывод
Глава 2. Московская немецкая слобода как социо-культурный феномен
2.1. Об отношении русских к иноземцам
2.2. Жизнь и нравы в Немецкой слободе
2.3. Ухаживания и свадьба в Немецкой слободе
Вывод
Заключение
Список использованных источников

Введение.

Проблема «Россия и Запад» традиционно относится к категории наиболее значимых для отечественной исторической науки. На современном этапе, в рамках цивилизационного подхода, помимо изучения политических и экономических связей, актуальной является также сфера культурных взаимоотношений России и Запада, сравнение их духовной и обыденной жизни, иначе говоря, нравов и обычаев.  «Изумленная Европа, в начале правления Ивана едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи…», — писал о России начала XVI века К.Маркс. И европейским государствам нужно было учиться вести диалог с новым соседом, устанавливать с ним политические, экономические и культурные связи.

Как можно видеть из заглавия, темой данного исследования является конкретно последний тип связей, а именно культурные взаимоотношения европейцев и русских. Тема эта довольно актуальна: в умах современных европейцев торжествуют различные стереотипы о географии России, о нравах и обычаях русских. Чтобы понять истоки их, необходимо проследить эволюцию представлений европейцев о русских, т. е. рассмотреть, каким представлялся русский человек человеку из совершенно другой среды в прошлом. Лучшим источником для этого служат записки иностранцев, в разное время побывавших в России.

Таким образом, данное исследование является источниковедческим, причём его объектом будут нарративные источники особого жанра – записки иностранцев о России. В чём именно заключается специфичность данного вида источников? Она состоит в том, что иностранец, путешествующий по России или состоящий на службе у Российского государства, подмечает и отмечает в своих записях те детали народной жизни, которые незаметны самим русским людям в силу того, что детали эти повседневны и собственно жителями страны видятся как нечто само собой разумеющееся. Эту особенность записок иностранцев о России (и следует добавить, что данное утверждение справедливо для записок иностранцев о любой стране мира и её населении) заметил ещё
В. О. Ключевский: «Будничная обстановка жизни, повседневные явления, мимо которых без внимания проходили современники, привыкшие к ним, прежде всего останавливали на себе внимание чужого наблюдателя…».

Вместе с тем следует отметить, что взгляд путешественника не лишён субъективности, т. к. европеец попадает в Россию с уже сформировавшимися представлениями о жизни на своей родине. Быт и нравы местного населения представлялись ему непонятными и во многом дикими или странными, т. к. не соответствовали европейским стандартам. Тем не менее, «высказать непосредственное впечатление, производимое ими на не привыкшего к ним человека, он мог лучше и полнее, нежели люди, которые пригляделись к подобным явлениям и смотрели на них с своей домашней, условной точки зрения».

Разумеется, рассмотреть все источники по данной теме за все периоды пребывания иностранцев в Российском государстве невозможно. Поэтому мы ограничимся серединой XVII века, а именно правлением царя Алексея Михайловича (1645-1676 гг.). Но и здесь мы будем вынуждены сделать ещё одно существенное временное ограничение, сузив рассматриваемый временной отрезок до 1659-1667 гг.

Причины этих двух последовательных ограничений таковы:

Во-первых: царствование Алексея Михайловича является собой период, когда деятельность иноземцев в допетровской России достигла максимума. Нашей целью является рассмотрение нравов русского человека именно в допетровской (или средневековой) России, т. к. тема взаимоотношений русских и немцев в правление царя Петра Алексеевича многократно и подробно рассматривалась в трудах историков. Правление же Алексея Михайловича – это время на сломе эпох, когда европейское влияние только начинает постепенно проникать в русскую среду, и потому очень важным представляется зафиксировать именно этот момент смены старого новым, исконного – приобретённым.

Во-вторых: дальнейшее ограничение связано непосредственно с основным источником данного исследования, заявленным в названии доклада, а именно с «Дневником» Патрика Гордона. Хотя полный его обзор будет дан ниже, здесь следует отметить тот важный момент, что во втором его томе утеряны страницы за 1667-1677 и 1678-1684 года. При этом первых двух лет, описанных в «Дневнике» (1659-1660 гг.), мы преимущественно касаться также не будем, т. к. это время службы П. Гордона в Польше, а на русскую службу он поступает лишь в 1661 году. Итак, временное ограничение приблизительно таково: 1661-1667 года.

Тем не менее, хотелось бы отметить, что только по дневниковым записям «русского шотландца», как назвал его
Д. Г. Федосов, восстановить образ русского человека глазами иностранца не представляется возможным. Поэтому в данной работе также будут использованы и другие записи иностранцев о своём пребывании в России в этот промежуток времени. К ним относятся записки Николааса Витсена, А. Мейерберга, С. Коллинса, Я. Рейтенфельса,

Я. Я. Стрейса. Также мы будем обращаться к «Описанию путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию» Адама Олеария, т. к. эта работа задаёт тон всем последующим свидетельствам иностранцев о России XVII века. Наконец, мы обратимся и к первому тому дневников Патрика Гордона (1635-1659 гг.), чтобы сравнить менталитет европейцев и русских в том виде, в котором их наблюдал один и тот же человек. Разумеется, данные источники несколько расширяют временные рамки нашего исследования, однако всё сказанное в них может быть справедливо отнесено и к середине XVII века. Из этого же вытекает и основной метод данного исследования — сравнительно-аналитический. Сопоставляя и сравнивая источники между собой, анализируя информацию, содержащуюся в них, мы сможем смоделировать тот стереотипный образ русского, который зафиксировался у европейцев к середине XVII в.

Отдельной проблемой данного направления можно считать выяснение отношения русских людей к «некрещеным немцам», влияние на это отношение национального и конфессионального факторов, его соответствие требованиям законодательства и церковных канонических установлений, определявших нормы общения православных и иноверцев. Это потребует рассмотрения и анализа реакции русских людей при контактах с представителями различных групп «некрещеных немцев», выезжавших в Россию: западноевропейских специалистов, торговых иноземцев, участников иностранных посольств.

Вместе с тем мы постараемся проследить и развитие такого специфического социо-культурного феномена, как Московская Немецкая слобода. В этом поселении переплеталось влияние собственно европейское, причём весьма разнообразное (ведь «немец» — это европеец вообще, так что в слободе можно было встретить выходцев из германии, Голландии, Шотландии, Англии и других стран), и русское, для данной слободы пришлое. Записи иностранцев, проживавших на территории данной слободы (собственно Патрик Гордон и С.Коллинз), позволяют узнать о том менталитете, который сложился у жителей Московской немецкой слободы.

Закономерен вопрос: почему же именно «Дневник» Патрика Гордона является основным объектом данного исследования?

Дело в том, что взгляд Патрика Гордона на русскую действительность – это взгляд и снаружи, и изнутри. Прибыв в Россию в 1661 г., Патрик Гордон оставался в ней до конца своей жизни. Если первые его впечатления о новом отечестве, как мы увидим ниже, весьма отрицательны по своему характеру, то с течением времени он постепенно привыкает к жизни в Российском государстве, свыкается с привычками и нравом русских и перенимает многое из него. Поэтому в его сочинениях мы находим сплав двух позиций: человека, чуждого российской действительности, и человека, признавшего эту страну новой родиной (впрочем, данное утверждение спорно: до конца жизни Гордон, сделавший многое для России, просил об отставке и о дозволении вернуться в Шотландию). То есть, Патрик Гордон даёт нам взгляд как «снаружи», со стороны по-европейски мыслящего человека, так и «изнутри», со стороны человека, долгое время прожившего в данной стране. Исходя из этого, справедливыми можно считать слова историка Н. Г. Устрялова о «Дневнике» Патрика Гордона: «Сокровище неоценённое, материал по преимуществу исторический, не уступающий никакому акту в достоверности, исполненный множества любопытнейших подробностей!».

Резюмируя вышесказанное, повторим, что основной целью данного исследования является конструирование образа русского человека в том виде, каким его видел европеец в XVII веке, и изучение жизни в Немецкой слободе при Алексее Михайловиче. Основным объектом исследования являются записки иностранцев о России преимущественно за 1659-1667 года. Для достижения поставленной цели будет произведён анализ источников, их сравнение, будут выявлены те основные черты, которые иностранцы подмечают в характере русских, а также те детали жизни иноземцев в России, которые помогут воссоздать отдельные стороны жизни «кукуйских немцев». Таковы два направления данного исследования.

Обзор источников

Главным из источников является «Дневник» Патрика Гордона за 1659-1667 года, а также, за года 1635-1659 в качестве вспомогательного источника. Подробное его археографическое описание было дано М. Р. Рыженковы. Дневник состоит из шести тетрадей-томов, насчитывающих 3518 пронумерованных страниц, написанных на английском языке с включениями шотландских диалектизмов (например, поговорка burnt bairns fire dreid – «обжегшись, дети боятся огня»), что составляло некоторую трудность для переводчиков. Записи сделаны на белой нелинованной бумаге голландского и отчасти французского и немецкого производства форматом в одну четвёртую листа (in 4º). Текст не производит впечатления поденных записей, но чередование фрагментов, написанных разными перьями и чернилами разных оттенков (от светло-бурого до почти чёрного) показывает, что записи делались в несколько приёмов, приблизительно от 10 до 50 листов за раз.

Нужна помощь в написании реферата?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Заказать реферат

Определение времени написания «Дневника» составляет некоторую проблему: несомненно, первый том был написан уже после приезда в Россию, на что указывают следующие признаки:

• бумага, на которой написаны «Дневники», имела распространение в России во второй половине XVIII в.;
• на рукописи первого тома «Дневников» прослеживаются филиграни с изображением герба Амстердама (л. 1, 20), головы шута с оплечьем в 7 (л. 10, 11) или 5 (л. 15) бубенцов и пасхального Агнца с крестом (л. 17). Эта голландская бумага именно с 1660-х годов всё больше ввозилась через Архангельск;
• начиная с 72-го листа и далее неоднократно встречается филигрань с изображением дамы и кавалера, а также надписью “ALLEMODEPAPPIER”, которая не обнаружена на документах, датированных ранее 1670-х годов и т. д.

Второй том по ряду внешних признаков (подробнее см. у М. Р. Рыженкова) сходен с первым томом и лишь немного уступает по объёму (в оригинале 107,5 и 92 тысячи слов соответственно). Индивидуальный переплёт, как у первого тома, отсутствует, аналоги его известны среди книжных переплётов московской работы XVII в. В дошедшем до нас виде он относится к 1680-м годам, когда мог быть написан с протографа.

Основания для данного заключения были приведены Д.Г.Федосовым, основные из них следующие:

• первые листы второго тома написаны на бумаге с филигранью в виде двуглавого орла (л. 9-10), датируемой не ранее 1683 г.;
• филигрань с головой шута (л. 70, 75) датируется не ранее 1679, а «семь провинций» (л. 94-95) – не ранее 1683 г.

В томе есть даже водяные знаки, датируемые 1690-ми годами («рожок» — л. 136, 139; «двойной рожок» — л. 255, 260), но т. к. они описаны по печатным изданиям, необходима поправка на возможную залежность бумаги. При этом нужно учитывать, что указанные филиграни чаще встречаются в документах и изданиях украинского происхождения, и вполне логично, что мы встречаем их в «Дневнике» Патрика Гордона: известно, что именно на Украине проходила служба П. Гордона до середины 1680-х годов.

Первый том и первая треть рукописи второго тома довольно подробны в своём описании событий того или иного дня. Это наводит на мысль о том, что Патрик Гордон оставлял заметки о событиях своей жизни едва ли не ежедневно для того, чтобы свести их затем воедино. Сначала Гордон заполняет листы равномерно, без пропусков, с минимумом помарок и с непременными кустодами по последней строкой. Затем появляются пропуски по полстраницы и более (л. 50-52 об.), возможно, автор предполагал заполнить лакуны позднее с помощью недоступных ему в тот момент источников. Далее пропуски повторяются уже в виде оставленных чистых листов в конце очередного года (6 листов с оборотами после л. 94 и т. д.), причём авторская нумерация на них не прерывается.

Вероятно, Гордон собирался внести дополнения в уже переплетённую рукопись, но по каким-то причинам не смог сделать этого. Начиная со второй трети тома, текст приобретает более отрывочный, лаконичный характер, пространные многостраничные повествования исчезают. Создаётся впечатления, что здесь мы имеем дело с первичными дневниковыми записями «по горячим следам», по неизвестным нам причинам не проработанные автором, как это было сделано с предыдущими записями.

Теперь кратко рассмотрим историю источника, его публикаций и переводов. Журнал Патрика Гордона дошёл до нас не полностью. Из шести уцелевших томов IV и V попали в Московский Архив среди конфискованных бумаг опального временщика графа А. И. Остермана после его ареста в 1741 г. I, II, III и VI тома в 1759 г. приобрёл у потомков Гордона барон А. С. Строганов. От него они перешли к известному учёному Г. Ф. Миллеру, позже поступили в Архив Иностранных Дел (при Екатерине II) и, наконец, — в Военно-ученый архив Главного Штаба. Преемник последнего – Российский Государственный Военно-исторический Архив в Москве – и хранит ныне все шесть переплетённх манускриптов (Ф. 846 Оп.15 Д.1-6). Остальные книги, к сожалению, утрачены безвозвратно.

Хотя Патрик Гордон вёл свои записи для себя одного и «не предназначал их для всеобщего взора», значение их оценили уже некоторые из его современников. В 1724 г. впервые к русскому переводу с оригинала приступил граф Остерман, возможно, по указу самого императора Петра I, однако бурная политическая деятельность отвлекала его от сего труда. Спустя несколько лет к «Дневнику» обратились Г. З. Байер (для изучения Крымских и Азовских походов) и Г. Ф. Миллер, задавшийся целью перевести его на немецкий язык, поручив дело своему помощнику Иоганну Стриттеру. Последний работал усердно, однако, полагая, что главное в тексте – военные события в России, сильно сокращал или совершенно опускал всё остальное. К тому же Стриттер изменил форму изложения с первого лица на третье, а его скудные познания в английском языке и палеографии XVII века привели ко множеству ошибок. В то же время трудом Гордона заинтересовались его соотечественники.

В 1818 г. лондонский издатель лорда Байрона, как следует из стихов последнего (напомним, что прославленный поэт был родственником Патрика Гордона по материнской линии), Дж. Меррей готовил к печати какую-то часть записок петровского генерала. Хотя задуманное и не осуществилось, Меррей уступил рукопись «Журнала генерала Гордона» А. И. Тургеневу, который писал об этом в «Хрониках русского» в 1835 г., желая также, чтобы «она послужила материалом для будущего историка преобразований Петра I…».

На самом деле рукопись, переданная А. И. Тургеневу, была копией, снятой с трёх последних томов в XVIII в. Вернувшись в Петербург, он сразу же поделился своей находкой и увлёк ею своих знакомых. Среди них был и
А. С. Пушкин, собиравший в это время сведения о петровской эпохе. «Дневник» Гордона привлёк внимание и императора Николая I, поручившего чиновнику Военного Министерства Д. Е. Келлеру заняться оригиналом рукописей, хранящимся в архиве. После смерти последнего дело было подхвачено М. К. Поссельтом при содействии князя М. А. Оболенского, хотя Поссельт вернулся к идее немецкого, а не русского перевода и воплотил её. В 1849-1853 гг. в Москве и Петербурге вышло трёхтомное издание «Дневника», к которому и сегодня обращается большинство российских и западных учёных.

Впрочем, следует согласиться с утверждением, что сие сочинение «далеко не удовлетворительно», поскольку оно опирается на ущербный перевод Стриттера. Хотя Поссельт и отредактировал труд своего предшественника, значительно расширил объём переведённого текста, снабдил его полезными комментариями и приложениями и «позволил» Гордону вести повествование от первого лица, тем не менее он и сам допустил немало промахов (в частности, относительно шотландских слов и выражений), а пропуски подлинного текста в его публикации местами насчитывают десятки страниц, иногда заменённых кратким пересказом. Вновь источник подвергся произвольному и неоправданному сокращению.

Все последующие опубликованные фрагменты вплоть до конца XX века так или иначе обязаны своим появлением Поссельту. В 1859 г. по представленному им списку шотландское историческое общество “Spalding Club” напечатало в Эбердине первое издание памятника на языке оригинала, в который вошли почти исключительно отрывки с описанием отрочества и начала карьеры Гордона, его поездок в Британию в 1666-1667 и 1686 гг. В конце XIX — начале XX вв. вышло ещё несколько русских изданий, основанных на обратном переводе с немецкого языка, причём и они обрываются в самом начале.

Лишь недавно, а именно в 2000-2009 гг., в рамках серии «Памятники исторической мысли» вышел новый перевод «Дневника» генерала Патрика Гордона, осуществлённый кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Д. Г. Федосовым. Данное издание является первой научной публикацией данного исторического памятника, снабжённого различным дополняющим дневниковые записи материалом (письма и документы П. Гордона, статьи Д. Г. Федосова, генеалогическое древо Гордонов оф Хэддо и Охлухрис, археографическое исследование М. Р. Рыженкова, иллюстрации и т. д.). На данный момент это издание является наиболее подходящим для работы с источником в переводе, и именно оно лежит в основе данного исследования.

История написания и публикации остальных источников, используемых в данном исследовании, здесь не приводится ввиду того, что они являются второстепенными и читатель может ознакомиться с ней в соответствующих изданияхю Так, информацию о записках А. Мейрберга, С. Коллинса и Я. Рейтенфельса можно найти в замечательном сборнике «Утверждение династии» из серии «История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII-XX вв.». Об истории «Описания» Адама Олеария можно узнать в изданиях, подготовленных  А. М. Ловягиным и М. П. Алексеевым. О записках Н. Витсена следует смотреть в издании 1996 г., о сообщениях Я. Я. Стрейса – в издании 2006 г.

Историографический обзор

Конкретно к проблеме записок иностранцев о России как отдельному источнику по истории нашего Отечества,  которому свойственна своя особенная специфика, обратился В. О. Ключевский в работе «Сказания иностранцев о Московском государстве» 1866 г. Известный историк рассматривает записки путешественников как особый вид исторических источников. Их своеобразие и уникальность состоят в том, что они дают сведения об обыденной жизни русских людей, которую слабо затрагивали известные на тот момент отечественные документы.

Автор исследует вопрос, что представляют собой известия иностранцев, описывающих свои впечатления от России, что они дают для изучения ее жизни и политической системы Российского государства. Также историк обращает внимание на то, что авторы XVII и даже конца XVI в. часто заимствовали в своих произведениях целые отрывки из записок своих предшественников, в частности из Герберштейна и Олеария, не проверяя их подлинности (исключение составляет собственно Олеарий, дополнявший и комментировавший сведения прежних путешественников).

Нужна помощь в написании реферата?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Цена реферата

Историком были рассмотрены заметки иностранцев о русском судопроизводстве и управлении страной в том виде, в каком их видели иностранцы, свидетельства о повседневной жизни жителей Москвы. Ключевский, отмечая некоторые традиционные черты во взаимном восприятии иностранцев и русских, показывает характерные для представителей «западного» мира субъективизм и искаженное восприятие Московии, как страны на краю света, совершенно им не понятной.

Здесь же следует отметить очерк Н. И. Костомарова «Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях» (1860 г.. Умело оперируя сведениями из записок иностранцев и отечественными источниками, историк смог воссоздать образ жизни русского человека в средневековой России, его обычаи и нравы. Данный труд до сих пор не превзойдён по своей энциклопедичности, и современные исследователи, обращающиеся к теме бытовой жизни русского народа в XVI-XVII вв. часто обращаются именно к нему.

Что же касается такого источника, как «Дневник» генерала Гордона, то впервые непосредственно к нему обратился А. Г. Брикнер в работе 1878 года «Патрик Гордон и его дневник». В своей работе учёный дал подробную биографию Патрика Гордона от его рождения до смерти, основанную на сведениях из дневника и на свидетельствах современников. Во второй части труда Брикнер даёт подробную оценку дневнику как источнику по истории России и её соседей с 1655 по 1698 гг. Он отмечает как преимущества дневника (полная и всесторонне освещённая политическая история России в XVII в., множество сведений о хозяйстве, военном устройстве и общественном быте того времени), так и его главный недостаток: «Гордон не думал о составлении картины состояния России, он не был особенно даровитым наблюдателем чужеземных нравов и обычаев, какими были Герберштейн, Флетчер, Петрей, Олеарий, Мейерберг, Коллинс, Крижанич и пр.… для извлечения данных о бытовой истории нужно иногда читать между строками». В дореволюционной России это была единственная работа, посвящённая комплексному анализу дневниковых записей «русского шотландца». Несомненно, труд Брикнера до сих пор не потерял своей исторической значимости как первая попытка научной разработки дневника.

В советское время тема положения иностранцев в России XVII века отечественными историками практически не затрагивалась. Тем не менее, в 1969 г. в журнале Советские архивы была опубликована статья И. Г. Тишина, посвящённая дневнику Патрика Гордона. В данной статье автор сжато пересказывает содержание всех шести томов дневников, приводит оценки историков относительно ценности дневника как источника и даёт исторический обзор переводов и публикаций труда Патрика Гордона. Важно отметить, что Тишин упоминает о том, что дневник был включён М. Н. Тихомировым в учебник «источниковедение истории СССР», а также в очерках по истории СССР, изданных АН СССР в 1955 году и в «Истории военного искусства» А. А. Строкова. Никакого анализа или переосмысления источника в данной статье мы не наблюдаем. Это же справедливо для статьи А. А. Петросьяна, опубликованной в журнале «Вопросы истории» в 1994 году. Хотя в названии заявлено рассмотрение «Дневника» Патрика Гордона, на деле автор всего лишь приводит биографию прославленного генерала, а к «Дневнику» обращается лишь для описания событий, связанных со стрелецким бунтом 1698 года.

Наиболее полный и подробный анализ возможностей, которые даёт нам изучение «Дневника» Патрика Гордона для составления всеобъемлющей картины жизни в XVII веке, на данный момент можно обнаружить только у
Д. Г. Федосова. В своих статьях он не только полностью и в подробностях воссоздаёт биографию Патрика Гордона, но и даёт целостный и комплексный анализ его дневников, приводит историю их публикаций и изучения. Именно в его профессиональном переводе выпущены в 2000-2009 годах четыре тома дневников серии «Памятники исторической мысли», используемые для данной работы. В своих статьях Федосов отмечает важность использования записей Гордона для исследования жизни русских и «кукуйских немцев» в XVII веке, однако не заостряет своё внимание на этом, оставляя решение этой задачи последующим поколениям историков.

Не будем забывать и о таких направлениях нашего исследования, как взаимоотношение русских и «некрещеных немцев», а также жизнь иноземцев в России, особенно в Немецкой слободе. Уже в XIX веке проблема «Россия и Запад» была затронута в трудах С. М. Соловьёва и П. Н. Милюкова. Авторы рассматривают XVII столетие как время конфликта культурного изоляционизма и западного влияния, подчёркивая важную роль «выезжих немцев» и Немецкой слободы в распространении новых веяний в России.

Глубоких исследований, посвящённых исследованию отношения к «немцам» в русском обществе XVII века, в предыдущие два века не было предпринято ни отечественными, ни зарубежными историками. Можно отметить только труд Л. Рущинского «Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков», содержащую небольшой раздел «Отношение русских к иностранцам и иноверцам». По мнению автора, русские люди в своём отношении к иноземцам руководствовались исключительно религиозными соображениями и чувствованиями. Подчёркивая субъективность иностранных путешественников, описывавших религиозную жизнь и быт русского народа в ироническом или уничижительном тоне, Л. Рущинский с лёгкостью принимает на веру их сообщения о всеобщей неприязни православных к иноверцам. По мнению исследователя, неизбывное религиозное отвращение к «нехристям» составляло общую черту русского народа в допетровский период.

В 90-е годы XX века пробуждается интерес к проблеме «Россия и Запад». После длительного перерыва просыпается интерес исследоваетелей к вопросу о влиянии Запада на русскую жизнь XVII века, к положению иноземцев в России и отношению к ним русского общества в период, предшествовавший петровским преобразованиям. Интерес представляет статья Л. Б. Сукиной «Русский человек и его православная вера глазами европейцев (вторая половина XVI – XVII вв.)».

Рассматривая различные свидетельства иностранцев о вероисповедании русских, она разделяет их на показания католиков и протестантов, различающиеся между собой оценкой, которую дают представители того и другого направления христианства православным традициям русских. Если католики относятся к православию почтительно, видят аналогии в православных и католических обрядах, оправдывают «языческие» привычки поздним приобщением к христианству, то протестанты оценивают православие довольно жёстко и отмечают архаичность форм вероисповедания, их культурную отсталость, серьёзные противоречия религиозной жизни русских людей, проявляющиеся в сочетании строгого соблюдения обрядов и служб с пренебрежительным отношением к их содержанию. Сукина Л. Б. считает верными замечания протестантов о формализации веры, обрядов и благочестия, однако подчёркивает, что англичане и другие иноземцы того времени не могли понять всю систему веры православного человека того времени. На основе проделанной работы она делает вывод о том, что излишняя суровость протестантов в суждениях — следствие культурных и конфессиональных различий между европейцем эпохи Реформации и зарождающегося Просвещения и русским человеком времени позднего Средневековья.

Также из современных работ следует отметить «Иноземцы в России XVI-XVII веков» Т. А. Опариной. В книге описаны судьбы представителей различных вероисповеданий, в первую очередь христианских; этих людей объединяет пребывание в Российском государстве и происшедшее в связи с этим присоединение к Русской Церкви. Автор рассмотрела условия пребывания иноземцев в России через биографии. Семь глав книги представляют собой семь капитальных биографических и генеалогических исследований. В описанной исследовательницей на многообразном материале практике перекрещивания иностранцев ярко выявлено представление русских церковных и светских властей о Московском государстве как об оплоте «благочестия и истинной веры» Исследование Опариной позволяет также обратиться к проблеме адаптации индивида к чужой среде в эпоху позднего Средневековья.

На основе проделанной работы Опарина Т. А. делает вывод о двойственном отношении к иностранцам в допетровский период. Особенностью данного периода, по её мнению, было сложное сочетания ассимиляции и изоляции, усвоения западного опыта и ограничений на распространение иностранных обычаев, традиций, и особенно вероисповеданий. Адаптация сочеталась с декларируемым неприятием и обособлением на религиозной почве. Наполнению страны иностранцами сопутствовала усиливающаяся охранительная линия русских духовных властей, достигавшаяся целой системой мер, одной из важнейших среди которых оказывалось обращение. В целом, анализ, проделанный исследовательницей. Можно признать образцовым и чрезвычайно убедительным.

Отдельного рассмотрения заслуживает историография исследований, посвящённых Немецкой слободе XVII века. Первое из них принадлежало историку В. В. Нечаеву. Статья в популярном издании рассказывает об обстоятельствах возникновения слободы в XVI веке, её гибели в Смутное время и возрождения в середине XVII столетия. Основная часть работы посвящена рассказу о внутренней жизни западноевропейской общины, её институтах, а также нравах, царивших в среде обитателей слободы. По мнению В. В. Нечаева, Немецкая слобода оказывала существенное культурное влияние на московские верхи в XVII веке.

В историографии советского периода следует отметить статью Е. Звягинцева «Слободы иностранцев в Москве XVII в.». На основе материалов о населении, жизни и быте Немецкой слободы, автор делает вывод о том, что цель духовенства изолировать иноземцев в слободе и уберечь православное население от их влияния не была достигнута в полной мере. Контакты русских людей с «немцами» раздвигали общий духовный кругозор русского населения и ослабляли его национальную ограниченность. Таким образом, выводы Е. Звягинцева вполне соответствуют мнению В. В. Нечаева по данному вопросу.

Последней работой, которую хотелось бы рассмотреть в данном обзоре, является труд В. А. Ковригиной «Немецкая слобода Москвы и её жители в конце XVII-первой четверти XVIII века»]. Данная работа позволяет составить представление о переменах, произошедших в слободе в период петровских преобразовании. Автор осуществляет обзор правового положения иноземцев в России, останавливаясь на особенностях юридического статуса иностранных подданных и организации управления слободой в указанный период. Главный объект исследования – сами жители Немецкой слободы  царствование Петра I.

Автор уделяет внимание не только профессиональной деятельности иноземцев, но и положению, которое они занимали в русском обществе, роли в развитии «ремёсел и художеств», науки и промышленности, влиянию на деловую и духовную жизнь России, участию иноземцев в осуществлении реформ, их вкладу в становление светской культуры нового времени. Автор использует широкий круг источников, как опубликованных, так и хранящихся в РГАДА, многие из которых вводятся в научный оборот впервые. Впрочем, работе свойственна и некоторая односторонность. За рамками исследования осталась практически вся внутренняя жизнь Немецкой слободы петровского времени, повседневный быт и нравы населения, а также жизнь слободских религиозных общин.

В целом, проблемы жизни иностранцев в России, внутренней жизни, нравов и обычаев жителей немецкой слободы и видения иноземцами русского характера только начинают привлекать внимание отечественных исследователей. Вероятно, причиной этого является недоступность многих источников по этому периоду, хранившихся в архивах нашей и других стран, а также недостаток в переводах заметок иностранцев о России и её населении. Таким образов, данный круг проблем ещё ожидает глубокого, всестороннего и комплексного анализа.

Глава 1. Русские нравы, как их видели П. Гордон и другие иноземцы

1.1. Первые впечатления о России

Опуская пересказ биографии Патрика Гордона, с которой читатель может ознакомиться в соответствующей статье Википедии, начнём наше исследование непосредственно с момента поступления Патрика Гордона на русскую службу.

Обстоятельства, при которых Патрик Гордон оказался на службе русскому государю, довольно интересны. После реставрации Стюартов на английском престоле в 1660 году, Гордон, в чине капитана, уволился со службы польской, желая поступить на выгодную службу к Германскому императору, набрав для него конный полк. Однако австрийцы нарушили условия договора и отказались от услуг капитана, что, в совокупности с невозможностью вернуться на польскую службу вследствие того, что своим увольнением Гордон «досадил самому достойному и могущественному князю во всей стране», поставило Патрика Гордона в почти безвыходное положение. В этой ситуации капитан уступил уговорам царского посланник З. Ф. Леонтьева, рекомендовавшего ему поступить на русскую слежбу. Сомнениям положил конец полковник Крофорд (Крафорт) – «русский шотландец, пленённый под Чудновом и убедивший земляка в милостях царя. 24 июля 1661 года Патрик Гордон покинул польский лагерь, пересёк Вислу и отправился с Крофордом и капитаном Мензисом в Москву (л. 114-120 об.).

2 сентября по старому стилю Патрик Гордон и его спутники прибыли в Москву. Все они были допущены к руке Алексея Михайловича и приняты государем благосклонно. Успешно пройдя испытание в ратном искусстве, Патрик Гордон получил чин майора в полку Крофорда, который принадлежал к новому для рейтара и драгуну роду войск – пехоте. «Маеору Патришиушу» пожаловали подарок «за выезд», всё шло своим чередом.

И здесь-то спокойный, размеренный слог «Дневника» взрывается убийственной инвективой против нового места службы и его обитателей (л. 129-130 об.). Гордон обвиняет русских в самом ужасном отношении к иностранцам, в нечестных способах достижения почестей или повышений – не через собственные заслуги, а через «добрых посредников и посредниц» и деньги, обвиняет русских людей в поголовном взяточничестве, чинопочитании, высокомерии по отношении к иностранцам.

Люди в Москве, по словам майора, «угрюмы, алчны, скаредны, вероломны, лживы, высокомерны и деспотичны – когда имеют власть, под властью же – смиренны и даже раболепны, неряшливы и подлы». Всему этому списку отрицательных качеств Гордон противопоставляет те, которые он наблюдал в Польше: великий почёт, оказываемый иноземцам, бережливость и усердие, «уверенное, величавое и неподдельное обличье», означающее добродетельное благородство и т. д. Самое же сильное из впечатлений – «необычайная угрюмость» людей (л. 124, 126, 130).

Что же могло вызвать такую гневную тираду обычно хладнокровного, многоопытного и привычного к тяготам шотландца?

Д. Г. Федосов считает, что причиной этого послужили не только невозможность получить законное жалованье без непременной взятки дьяку и плата в дешёвой медной монете, но и глубокое потрясение, испытанное человеком, впервые попавшем «в иной мир, с Запада на Восток, из католичества в православие, из “вольной” Польши… в самодержавную Россию». Это можно считать в целом верным, однако к этому следовало бы присовокупить тот факт, что вся гневная речь Гордона в целом повторяет аналогичные обличения русских в сочинениях Адама Олеария, А. Мейерберга, С. Коллинса, Н. Витсена, Я. Рейтенфельса и др. Вполне логично предположить, что в этом отрывке Гордон лишь проецирует аналогичные заметки Олеария о русских нравах, которые он вполне мог читать.

К этому же могли примешаться и впечатления А. Мейерберга и С. Коллинса, которые были в России в одно время с Гордоном и которых он знал лично. Попробуем сравнить отрывки из их произведений.

Вот как отзывается о русских Адам Олеарий в своём «Описании»: «они лукавы, упрямы, необузданны, недружелюбны, извращены, бесстыдны, склонны ко всему дурному, пользуются силою вместо права, распростились со всеми добродетелями и скусили голову всякому стыду… Так как они избегают правды и любят прибегать ко лжи и к тому же крайне подозрительны, то они сами очень редко верят кому-либо; того, кто их сможет обмануть, они хвалят и считают мастером… Так как русские применяют свою хитрость и вероломство во многих случаях и сами друг другу не держат веры, то понятно, как они относятся к иностранцам и как трудно на них полагаться. Если они предлагают дружбу, то делают это не из любви к добродетели (которую они не почитают, хотя философ и говорит, что она должна быть нашей путеводною звездою и целью), но ради выгоды и пользы…

Все они, в особенности же те, кто счастьем и богатством, должностями или почестями возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, чего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками… Искать у русских большой вежливости и добрых нравов нечего: и та и другие не очень-то заметны…»

Как можно видеть, в целом Патрик Гордон повторяет те критические ярлыки, которыми Адам Олеарий наделил русских людей.

А что по этому поводу говорят А. Мейерберг и С. Коллинс?

Августин Мейерберг так отзывается о русских: «…Москвитяне еще с пеленок начинают приносить жертвы Меркурию и, судя по тому, как они исполняют это, надобно думать, что все они угодили ему… Они отстаивают свое лганье прибавкою новых лжей с таким наглым бесстыдством, что хотя знаешь наверное, что они солгали, однако ж все еще как-то сомневаешься в душе насчет своего мнения. Потому что, если когда и уличат их неотразимыми доводами в неправде, они, покрасневши, не придут в стыд, а еще усмехаются, точно застали их на каком добром деле…

Чтобы воротить с лихвою свои убытки, воеводы, не уважая предписаний закона, не довольствуются стрижкою народного стада, им вверенного, но не боятся сдирать с него еще и шкуру, в той уверенности, что жалобы его имеют такой сиплый голос, что не дойти ему до царского слуха, только бы стало добычи с ограбленных, как для собственной жадности, так и на приобретение расположения к себе тех любимцев, для новой безнаказанности. Дело не стоит у них и за остроумной выдумкой для обирания втихомолку своих овечек, которые пожирнее…

Нужна помощь в написании реферата?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Цена реферата

Москвитяне, хотя и неучи, хоть ничего не видят в густой тьме невежества, большею частию не знают и грамоте, притом и вера их изобилует очевидными для здравого смысла заблуждениями, но все же осмеливаются еще хвастать, что они одни христиане, а всех приверженцев латинской церкви называть погаными. К римскому же первосвященнику питают еще такую ненависть, заимствованную от греков, что никогда не хотели дозволить свободного богослужения проживающим в Москве католикам, меж тем как без труда дают эту свободу лютеранам и кальвинистам, зная, что они отпали от папы, хотя эти люди осуждают такие вещи, которые в высоком уважении у москвитян, каковы: образа, крестное знамение и призывание святых…

Так как верховная власть московских государей скорее власть господ над рабами, нежели отцов семейства над детьми, то подданные не признают отца в своем царе и не оказываются детьми к нему. Их покорность вынуждена страхом, а не сыновним уважением. Потому-то, когда страха нет или он поисчезнет, покорность упрямится и брыкается; хотя немилосердный господин и свирепствует над спинами всех их тем же кнутом, что и над боярскими, при всем том, если палач уберет кнут, они, точно собаки, встряхнувши спиной после побоев, продолжают по-прежнему упрямиться, от души готовые снова подставлять тело под удары с рабскою терпеливостью…». И здесь мы видим единодушие с Патриком Гордоном, вернее. Единодушие Патрика Гордона с данной характеристикой русских. Наконец, у Сэмюэла Коллинса можно встретить отдельные намёки на нечестное судопроизводство в России.

Как можно видеть, Гордон даёт русским ровно ту же оценку, какою их наделили его предшественник и современники. При этом нужно учитывать, что писался данный том «Дневника» гораздо позже описываемых событий, скорее всего, в 1680-х годах. Вероятно, данный отрывок является компиляцией двух связанных между собою отрывков: во-первых, непосредственного неприятного впечатления П. Гордона от начала службы, которое, разумеется, было им зафиксировано в необработанных дневниковых заметках, и характеристики, данной русским другими иностранцами, которая объясняла возможность подобной ситуации в этой стране. Также можно обратить внимание на ту несхожесть приёма, которую Патрик Гордон встретил в России и в Германии во времена своей молодости: в 1653 году Гордон, в возрасте около 18 лет, остановился в таверне, где ему дали еду и ночлег, при этом из жалости не взяв положенной платы, относясь к нему с понимаем и сочувствием. Люди в Германии были, по его мнению, намного приветливей и добрей, нежели угрюмые русские.

Но надо заметить, что далее в «Дневнике» мы нигде не встретимся подобной тирады. Хотя Гордон будет до конца жизни просить об отставке и о дозволении вернуться на Родину, тем не менее, он постепенно сживётся с российской действительностью и даже признает Россию своей страной, подтверждением чему может служить употребление им в письмах местоимений «мы» и «наш» по отношению к Московскому государству.

1.2. О судопроизводстве, управлении и казнях в России

С самого начала службы Патрик Гордон столкнулся с таким явлением российского судопроизводства, как взяточничество. Как уже было сказано выше, первым примером тому являлся отказ дьяка выдать ему и его спутникам вознаграждение за прибытие в страну. Решению дела не помогли ни возгласы возмущения, ни жалоба боярину, ни избиение тем самым боярином непослушного дьяка (л. 105). Как можно видеть уже из одного этого примера, традиция получения взяток настолько укоренилась в сознании людей. облечённых властью, что решению дела не могло помочь уже ничто.

С другой стороны, знакомство с нужными людьми всегда могло помочь решению дела. Мы уже приводили упоминания этого в записках Олеария (см. выше), но если там данная оценка имела негативный оттенок, то Патрику Гордону весьма повезло со знакомствами. Так, наказав подчинённого ему капитана Спиридонова за непозволительные проступки избиением короткой дубинкой, Гордон сумел избежать тяжбы с ним благодаря «дружелюбию» боярина (л. 133 об. – 134 об.). При этом для Патрика Гордона побить подчинённого за непослушание не было чем-то из ряда вон выходящим: в Германии и Польше это было распространённое и вполне законное явление, когда старший по званию наказывал битьём младшего за неисполнение приказов или проступки. Ещё раз полезное знакомство и взятка помогли восстановить справедливость в случае с поддельным прошением: Гордон мог попасть в тюрьму за подписание поддельных бумаг, принесённых лейтенантом Петром Никифоровым, однако знакомый стряпчий Марк Иванов за «скромную» плату в два дуката помог ему решить это дело в свою пользу (л. 148-148 об.).

Действенным способом приобрести расположение приказных людей был пир. О традициях русского пира мы ещё скажем ниже. Здесь же следует отметить, что после праздничного застолья 2 января 1662 года, стряпчие Иноземского приказа, по словам Гордона, давали ход любому его делу (л. 144). Этому могло содействовать и то, что каждый из стряпчих был одарен соболями в соответствии со своим чином. Что свидетельствовало об уважении просителя к служилым людям.

Однако не всегда взятка могла помочь решению дела. Например, несмотря на шестинедельное ходатайство Фёдору Андреевичу Милославскому в 1662 году, Патрик Гордон так и не смог добиться назначения в посольство к персидскому шаху (л. 149). Причиной этому могла служить нужда российского правительства именно в военных людях в данный момент времени (ведь в 1654-1667 годах идёт война России и Польши), поэтому все ходатайства Патрика Гордона и были отклонены. Впрочем, от взяток Милославский не отказывался, так как считал подобное чем-то естественным и даже законным. В конце концов, он ведь взялся за дело «весьма усердно», и не его вина, что оно не удалось.

Судопроизводство и управление в России, по оценке иностранцев, вообще было довольно бесчестным и, как отмечает С. Коллинс, очень запутанным. Так Олеарий пишет о том, что, хотя стряпчим в приказах и запрещено принимать какие бы то ни было подарки, однако втайне это всё происходит: «особенно писцы охотно берут “посулы”, благодаря которым часто можно узнавать и о самых секретных делах, находящихся в их руках». Что касается решения судебных дел, то Олеарий приводит примеры таких его способов, как принесение клятвы и пытки с целью доискаться признания. Распространены и доносы, как правдивые, так и ложные. Отмечается и своеобразное понимание русскими справедливости: тот же Коллинс пишет, что «как скоро есть тяжба и ни один из тяжущихся не подарит судей, то истец почти всегда выигрывает дело, потому что справедливость предполагается на его стороне». При этом убийца может откупиться деньгами, а убийство жены или раба не осуждается вовсе. Пытки же, по словам Коллинса, нужны для того, чтобы честно осудить обвиняемого, так как «не сознавшись в преступлении, обвинённый не может быть осуждён».

Что же касается наказания за преступления, то здесь мы видим расхождения в показаниях иностранцев. Патрик Гордон пишет, что после Медного бунта было повешено множество бунтовщиков, а около двух тысяч с семьями были сосланы в дальние края (л. 152). Рейтенфельс пишет, что раньше в Московии были распространены различного рода ужасные пытки, теперь же (т.е. в правление Алексея Михайловича) большая часть преступников бывает либо посажена в темницы, либо сослана в Сибирь. У Олеария описываются такие суровые наказания, как взрезание ноздрей, батоги, битьё кнутом и т. д. Следует отметить, что то, что для Олеария настоящее – то для Рейтенфельса недавнее прошлое, так что их показания соответствуют друг другу. Более того, уже Олеарий замечает, что «подобно тому, как русские с течением времени улучшаются во многих внешних отношениях и сильно подражают немцам, так они делают это и в том, что касается славы или позора; так, например, состоять палачом у них раньше не считалось столь позорным и бесчестным, как, пожалуй, теперь».

Поражает то, что при всех возможных жестокостях при казнях русские люди. По словам иноземцев, относятся к ним со спокойствием и некоторой обречённостью. Н. Витсен в своих дневниковых записях вспоминает о виденных им казнях людей: «Как покорно подымаются эти люди, когда их собираются пожаловать петлёй! Все не связаны, сами идут наверх к палачу, который набрасывает им на шею толстую лубяную петлю и, после взаимного целования, вздёргивает их». У него же можно найти описание различных проступков и преступлений, за которые следуют соответствующие наказания, поражающие своей жестокостью.

При этом у самого Патрика Гордона, что удивительно, мы не найдём подробного описания казней или пыток. Либо он не присутствовал на них, либо не пожелал вводить их описания в свой «Дневник». Тем не менее, этот вопрос нельзя обойти вниманием, т. к. понятия справедливости и честного суда, жестокости и раболепия, которые находят иностранцы у русских, во многом заложили тот базис стереотипов, который до сих сохраняется в сознании европейцев.

1.3. О русском пире и пьянстве

За время своей службы в России Патрик Гордон не раз давал пиры и вечера и не раз приглашался на них. Выше уже был описан пир, который майор устроил для стряпчих Иноземского приказа, благодаря которому он смог заручиться их благоволением и поддержкой. На нём, согласно традициям местничества, каждый из присутствующих был одарён соболями в соответствии со своим чином и служебным положением. Несомненно, и сидели за столом служилые люди согласно тому же местническому порядку. В дальнейшем мы увидим, что пиры давались и в Немецкой слободе (л. 144, 149, 219 – по случаю новоселья, л. 230 об.), и у знакомых Патрика Гордона, преимущественно людей, облечённых властью (л. 199). Патрик Гордон, к сожалению, не приводит подробного описания пиров у русских, ведь по большей части он проводит застолья со своими сослуживцами и соотечественниками. Трудно сказать, является ли традиция пиршества в Немецкой слободе привнесённой из русской культуры: и в первом томе «Дневников», и в первой части второго тома встречается довольно много упоминаний о весёлых пирушках солдат в Германии и Польше. Тем не менее, у многих других иноземцев, посетивших в это время Россию, мы непременно увидим описания русских застолий.

У Адама Олеария можно встретить описание повседневной еды всех слов общества. А также заметку о пирах, которые дают вельможи. Он очень хорошо подметил интересную особенность русского пира: «Это хлебосольство должно служить удочкою, при помощи которой они [вельможи] больше приобретают, чем затрачивают». Вообще же он отмечает гостеприимство русских, даёт бесценные свидетельства о некоторых традициях русского пира, например, о выходе домохозяйки к гостям с чаркой водки, что символизировало особенное уважение хозяина дома к гостям.

Нужна помощь в написании реферата?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Цена реферата

Мейерберг отмечает, что, хотя обыкновенно русские умеренны в приёме пищи, «когда же захотят задать пир друзьям, тогда выставляют напоказ все, что есть у них; считают, что пир не пышно устроен или не искусно приготовлен, если вместе с мясами и птицами не подано будет множества блюд с разною рыбой, за которую Москвитяне, хоть и из грубой роскоши, платят дорого». Пишет он и о подарках, которыми одаривают друг друга гости и домохозяин, и об уже упоминавшейся традиции выхода домохозяйки (впрочем, ему следуют не всегда: на приёме у Нащокина жена хозяина дома к гостям не выходила), и о такой функции пира, как  приобретение полезных знакомств и доброжелателей. Как и другие иностранцы, Мейерберг свидетельствует, что московиты очень любят пиры и устраивают их на каждый праздник, будь то тезоименитство, Пасха или какой другой случай. У Я. Стрейса есть прекрасное описание пиров на русских свадьбах и на похоронах.

Удивительно, но нигде у Патрика Гордона мы не находим свидетельства того, в чём единодушно упрекают русских другие иностранцы. Речь идёт о пьянстве, ставшем уже стереотипной чертой, без которых русских почти не представляют. Как говорит Адам Олеарий, «пьянству они преданы более чем какой-либо народ в мире». По его словам пьянство распространено среди всех сословий Московии, и увидеть лежащих на улице пьяных женщин и мужчин – это самое обычное дело. Причину этого они видит в том, что русские «сняли с себя всякий стыд и всякое стеснение», или, проще говоря, во всеобщей аморальности русских. Я. Я. Стрейс пишет, что русские считают водку «самым почётным напитком» и что русские способны пропить и в сильный мороз всю свою одежду и последнюю собственность. Впрочем, он признаёт, что после царского указа закрытии многих питейных домов число пьющих и распутствующих людей на улицах русских городов пошло на убыль. О пьянстве русских, лично виденных им, пишет и Н. Витсен. С. Коллинс считает, что пьянство у русских – это самое сильное выражение радости на праздниках и «чем торжественнее день, тем больше неумеренность». Однако он признаёт, что сей порок свойственен не только русским, но и другим народам, как проживающим в Российском государстве (например, черкасы), так и европейцам, например, полякам, которые «преданы пьянству больше, нежели русские», и даже его соотечественникам — англичанам.

В данном исследовании, к сожалению, мы не можем затронуть проблему появления стереотипа о русском пьянстве и потому оставляем выявление его корней последующим исследователям. В то же время, нельзя не заметить, что большая, нежели у других народов, страсть русских к водке и другим подобным ей напиткам — это всё-таки именно стереотип, а не чистая констатация факта. Во всяком случае, Патрик Гордон в первом томе «Дневника» подтверждает слова С. Коллинса о пьянстве у поляков (л. 50), а также рассказывает о случаях пьянства среди офицеров (л. 127, 220 об.). Во втором же томе он рассказывает несколько случаев пьянства среди сослуживцев и рядовых польской армии (л. 2, 5, 7 об.) и среди английских матросов (л. 246-246 об.).

Из вышесказанного мы видим, что, во-первых, пиршество на Руси было не только временем общей трапезы и увеселения, но также выполняло особые социальные функции: во время пира устраивались новые знакомства, получали подтверждение местнические традиции, укреплялся авторитет хозяина дома и его семьи. Во-вторых, у Патрика Гордона мы нигде не встречаем упоминаний о пьянстве среди русских, так частых у других путешественников, что особенно важно, т. к. Гордон прожил в России суммарно более 30 лет, намного больше других иноземцев, чьи заметки приводятся здесь, и его показания, как человека, видевшего общество «московитов» изнутри, намного ценнее и объективнее, нежели показания тех, кто, описывая нравы русских, опирался на домыслы предшественников.

1.4. О манерах русских

Это может показаться удивительным, однако мы почти не найдём у Патрика Гордона упоминаний о манерах, свойственных русским, о тех правилах приличия и поведения, которыми регулировалась жизнь русского человека в XVII в. По этой причине мы обратимся в данном параграфе к остальным источникам нашего исследования.

Как можно догадаться, преимущественно манеры русских в обращении европейцы оценивают отрицательно. Адам Олеарий причисляет русских к варварам. Особенно он отмечает пристрастие русских к брани, ругани и дракам («наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы»»). Он не отрицает, что и сами европейцы часто прибегают к разного рода ругательствам и проклятиям, однако противопоставляет европейскому сквернословию сквернословие русское, полное таких слов, которые он не сообщил бы целомудренным ушам. Общий вывод Олеария таков: «Искать у русских большой вежливости и добрых нравов нечего».

Возникает вопрос: неужели Олеарий действительно слышал подобную ругань, обыкновенно свойственную низам и недопустимую в верхах? Ведь он всё-таки посол, а в середине XVII века послам не разрешалось свободно гулять по улицам городов, за ними всегда следили стрельцы, стремившиеся максимально ограничить свободу передвижения и общения иноземных послов. Тем не менее, у Н. Витсена мы находим подтверждение словам Олеария: «Русские во время обедов и праздников ведут за столом очень неподходящие беседы, как мужчины, так и женщины, без всякого стеснения перед другими. Мне сообщили достоверные свидетели, что самые знатные господа… говорят за столом со своими супругами о таких вещах, о которых обычно умалчивают; немцы, присутствовавшие при этом, были поражены». Что же могло так удивить Витсена в беседах бояр за столом? Вероятно, не только обсуждение неких «интимных», т. е. домашних дел, которые в Европе обычно предпочитают обсуждать вдали от чужих глаз, но и само общение знати, изобиловавшее бранными словами.

Я. Я. Стрейс отмечает завистливость и сварливость русских, опять-таки употребление ими в речи дурных, невоздержанных, бранных и постыдных слов, но замечает, что до драки или до убийства у них доходит редко. Как и Олеарий, он упоминает о штрафе за ругань, но конкретизирует, что противозаконна лишь та брань, которая направлена против власти, приказных и знатных людей. То же мы встречаем и в записях Рейтенфельса, более того, у него мы находим, обыкновенно редкое, описание приветствия у русских.

Чем можно объяснить подобную оценку европейцами русских манер? Ведь в то же самое время в германии бушует Тридцатилетняя война, в которой разные страны используют наёмников, чьи нравы далеки от совершенства. Но в домашнем обиходе голландцев, англичан, немцев постепенно торжествует протестантская этика, основанная на сдержанности, строгой морали, крепкой вере, преданности семье. Домашние дела не выходят за пределы стен дома, в высшем обществе, к которому в большинстве своём принадлежат иностранцы, посещавшие Россию, господствует маньеризм. Для представителей европейского дворянства, изысканных и деликатных, русское общество было поистине варварским.

1.5. О способности к обучению ратному делу и наукам.

Хотя многое в России возмущало Патрика Гордона, однако он не осуждает состояние русских войск и уровень готовности ратников, в отличие от других авторов XVII века. Николаас Витсен поражался, «как русские воины обращаются с ружьём: один уронил его, пока стрелял, другой не знал, как его зарядить, третий, стреляя, отвернул голову назад и т. д.». Западноевропейцы полагали, что московиты способны гораздо лучше держаться за оградою стен, чем в открытом поле. Впрочем, Рейтенфельс отмечал воинственность русских, их мужество и отвагу. Описывал применение ими различных боевых тактик. Но даже сами русские не всегда верили в силу своего войска: Посошков И. Т. писал, что «у пехоты ружьё было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. А если на конницу посмотреть, то не то, что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно…».

Тем не менее, Патрик Гордон взялся за обучение солдат и, несмотря на массовое дезертирство («редкий день кто-нибудь не убегал», л. 145 об.), на частые нарушения дисциплины (продажа водки, как её описал Гордон, л. 133-133 об.), на сомнительные качества многих нанимаемых офицеров («многие, если не бóльшая часть, — люди дурные и низкие, никогда не служившие в почётном звании», л. 157), сумел довольно успешно натренировать их и за три дня подготовить 1200 человек к параду перед самим царём. 14 января 1664 года у Новодевичьего монастыря все пехотные полки показали своё умение Алексеем Михайловичем и тот остался весьма доволен увиденным зрелищем (л. 180 об.).

Что же касается способности русских к науке, то здесь обыкновенно иностранцы отмечали полную необучаемость русских. И это во времена, когда в Россию новейшие достижения Запада: механические часы, описанные С. Коллинсо, театр, газета, применение табака (описанное Адамом Олеарием), врачебное дело и т. д. Однако тот же Олеарий пишет, что «русские вовсе не любят свободных искусств и высоких наук и не имеют никакой охоты заниматься ими». Яков Рейтенфельс отмечает, что сам царь Алексей Михайлович и его дети читают книги,  наукой занимаются и преуспевают в ней, но вообще в Московии науки неразвиты. Однако у русских есть и учёные: Рейтенфельс называет имена Паисия Лигарида, монаха Симеона и Л. Т. Голосова. Н. Витсен пишет: «Обучение там не в почете, и тех, кто занимается наукой, называют еретиками».

Одним из самых распространённых примеров служит отношение русских к врачам. Адам Олеарий пишет: «Хотя они и любят и ценят врачей и Их искусство, но, тем не менее, не желают допустить, чтобы применялись и обсуждались такие общеупотребительные в Германии и других местах средства для лучшего изучения врачевания, как анатомирование человеческих трупов и скелеты; ко всему этому русские относятся с величайшим отвращением».

В доказательство он приводит анекдоты о приглашённом враче для жениха дочери Бориса Годунова – герцога Иоанна, и о диалоге одного доктора и Михаила Фёдоровича. Рейтенфельс и Гордон пишут о том, что все врачи в Москве – это иностранцы, причём живущие не в самом городе, а в немецкой слободе. Н. Витсен передаёт диалог с царским лейб-медиком, рассказавшим ему «как русские думают, что врачи могут исцелять как боги». При этом все они забывают, что ещё недавно сами европейцы осуждали врачебную практику как издевательство над человеческим телом и не позволяли делать вскрытия мёртвых тел в научных целях.

Нужна помощь в написании реферата?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Цена реферата

В этих сообщениях можно страх обычного русского человека перед неизвестным, чужеземным, перед изобретениями «латинян» и «немцев». Консервативное мышление русского человека было достаточно сильным, чтобы перебороть его на протяжении жизни одного-двух поколений. Только упорство Петра I, опиравшегося на жителей Немецкой слободы и на преданных ему людей, смог окончательно утвердить в России институты для развития, поддержания и освоения науки.

Вывод

Итак, как можно видеть, иноземцы в своих заметках едва ли не единогласно признают Россию страной отсталой, а русских – людьми невежественными и дикими. Можно увидеть, что в этих сообщениях очень много общего. Не исключено, что многое из сказанного иноземцами – это использование заметок предшественников, в частности Адама Олеария, с чьим трудом наверняка знакомились все иностранцы, посещавшие России. На этом фоне очень выгодно выделяется «Дневник» Патрика Гордона, который в своих записях опирался лишь на то, что видел собственными глазами и лично пережил. Однако, как мы уже видели, некоторое влияние замечания других иностранцев о России повлияли на суждения Гордона о нравах русских.

Тем не менее, мы должны уметь читать между строк, т. к. в «Дневнике» Патрика Гордона очень многое упоминается лишь косвенно и один раз. Намного больше мы сможем узнать от майора, а позднее и подполковника о жизни в Немецкой слободе и попытаемся выявить черты, характеризующие её как особенной социо-культурный феномен.

Глава 2. Московская немецкая слобода как социо-культурный феномен

2.1. Об отношении русских к иноземцам

Об отношении русских к иностранцам было написано немало работ. Постараемся вывести некие общие положения, опираясь на сведения, почерпнутые из записок иностранцев о России.

Патрик Гордон, проживший в России свыше 30 лет, нигде не упоминает об абсолютно нетерпимом отношении к нему со стороны русских. Впрочем, в «Дневнике» проскальзывают намёки на некоторую напряжённость в отношениях с местными населением. Так, хозяин одной из квартир, где разместился Гордон, намеренно сломал печь, чтобы заставить квартиранта сменить место жительства (л. 132 об.), а другой намеренно выживал майора постоянными ходатайствами и даже позвал на помощь птицеловов, но Гордону, которого поддержали знакомые офицеры и солдаты, удалось совладать с ними (с. 136 об.).

Причиной подобных актов была даже не национальность или конфессиональная принадлежность служилого иноземца – постой офицеров всегда дорого обходились владельцам квартир, и те стремились всяческими способами избавиться от них. Ещё одна маленькая деталь: когда лейтенант Пётр Никифоров принёс Гордону поддельное прошение и сообщил ему, что трое солдат были побиты стрельцами и не могут явиться на службу, — это не вызвало у Патрика Гордона никаких сомнений (л. 135-135 об.). По-видимому, подобная драка между солдатами полка иноземного строя и стрельцами была рядовым случаем, не раз имевшим место. Также заслуживает внимание сообщение Гордона о том, что «русским от природы свойственно меньше доверять людям холостым, чем женатым» (л. 157 об.), что также может означать наличие некоторых трений между местным населением и ещё не женатым майором.

Н. Витсен сообщает о случаях, когда русские дразнили иноземцев, крича им: «Кыш на Кокуй. Поганые», а также о следующих за этим драках подобных заводил и солдат. На масленую же неделю иностранцам следует остерегаться пьяных русских. Доступ к иностранцам ограниченный: стрельцы постоянно дежурят у дверей, охраняя послов.

О издёвках русских над иностранцами пишет и Рейтенфельс.

С. Коллинс замечает, что русские «больше верят одному слову человека бородатого, нежели клятве безбородого». Так как ношение бороды на Руси традиционно считалось почётным и обязательным для праведного православного делом, в то время как безбородые – это либо иностранцы, либо те, кто увлёкся западной модой,  то эту фразу можно прочитать как прямой намёк на недоверие русских ко всему западноевропейскому и к тем, кто попадает под европейское влияние. Среди других его замечаний интересно ещё одно: «Русские считают церковь оскверненною, если иностранец ступит в нее ногою; омывают полы после такого осквернения и заставляют иностранцев креститься в Русскую веру или убивают их за их неблагоразумие». Это несколько расходится со словами Н.Витсена, который свободно посещал русскую церковь по своему желанию и даже осматривал иконы.

Адам Олеарий в своих заметках отмечает жестокость и неуважение русских по отношению к иностранцам, которое они проявляют в письмах к послам, но при этом допускают, чтобы и послы так же отвечали на эти письма. Тем не менее, Олеарий говорит, что лично встречал людей, которые хорошо и дружелюбно относились к иностранцам (среди них был и Никита Иванович Романов, двоюродный брат царя Михаила, живо интересовавшийся всеми западными нововведениями). В целом Олеарий не видит особой разницы между отношением русских друг к другу и к иноземцам – всюду «коварство и вероломство».

Исходя из вышесказанного, можно уже сделать некоторый вывод по поводу возникновения и отдельного существования Немецкой слободы. Априори известно, что она была создана для того, чтобы ограничить немецкое влияние на русское общество, не допустить распространения чужой веры и культуры в русской среде. Но вместе с тем можно предположить, что равным образом она защищала и «немцев» от русских. Как можно видеть, русские частенько задирали иноземцев и даже дрались с ними, причиной чего могло быть не только ксенофобия, но и зависть (иноземцы получали более высокое жалование, занимали более выгодное положение в обществе, русским могло казаться, что и царь относится к немцам лучше, чем к своему народу). Наконец, к сопротивлению «немецкому» влиянию призывал и патриарх. Поэтому можно сказать, что основной функцией Немецкой слободы была защита иностранцев от агрессивности со стороны местного населения. Подтверждение этому можно найти у Олеария, описывающего история появления Новой иноземской слободы.

2.2. Жизнь и нравы в Немецкой слободе

Прежде всего надо отметить, что в середине XVII века в Москве существовало две слободы, населённых иноземцами. Вот как их описывает Рейтенфельс: «Из предместий главное — Иноземская слобода или Кокуй, отстоящая от последнего городского окопа лишь на расстоянии небольшого поля, с постройками также деревянными, возведенными по правилам и образцам немецким; здесь немцы живут отдельно от русских и посещают три лютеранских церкви, две кальвинистских, одну голландскую и одну англиканскую, кои не имеют, однако, колоколов. Управляются они не выборными из их среды начальниками, но подчинены придворному суду. За нею следует слобода Басманная, населенная всякого рода людьми и называемая поэтому слободою перекрестов,т. е. тех, которые, приняв вторичное крещение, перешли из иноземных христиан в веру московитов». Нас будет интересовать первая из них, т. к. именно в ней проживал Патрик Гордон и, соответственно, именно о ней мы можем найти информацию в его дневниковых записях.

Как можно видеть по «Дневнику» Патрика Гордона, в своей слободе иностранцы старались максимально воссоздать тот облик жизни, который они имели у себя на исторической родине. Здесь часто справляют свадьбы (уже в самом начале службы Патрик Гордон побывал на двух свадьбах, л. 134 об. -135) и праздники (с танцами, песнями, застольем), ходят друг другу в гости, о чём пишет Николаас Витсен, иногда дерутся на дуэлях (Патрик Гордон был как непосредственным участником этих дуэлей, например, весной 1666 года. Л. 219-219 об., так и тем, кто помогал их предотвратить, как, например, в случае с подполковником Уинрэмем и лейтенантом Хэем, л. 154).

Нужно отметить, что в немецкой слободе стараются сохранить ту мораль, которая присуща западноевропейским странам. Так мадам Бокховен в своём письме просит не называть её «матушкой» до тех пор, пока Гордон, её жених, не поговорит о свадьбе с её отцом, томящимся в польском плену (л. 185). В письмах Гордон воссоздаёт тот неповторимый изящный стиль XVII века, в котором чувствуется трепетное отношение к даме сердца и готовность пожертвовать жизнью ради неё. Следует вообще отметить крепость уз в Немецкой слободе, семейных, родственных и дружеских. Каждый из жителей Кукуя готов прийти на помощь соседу, всегда добр к нему или к ней. Во время болезни тёщи Патрик Гордон, несмотря на огромное желание отправиться на службу, всё же остался с ней и помогал ухаживать за больною женщиной (л. 207).

Нужна помощь в написании реферата?

Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Цена реферата

Среда Немецкой слободы была довольно замкнутой. Рожали детей и крестили их непосредственно в её пределах, приглашая знакомых из иноземцев, но не из русских (л. 216). Этому способствовало то, что врачи по преимуществу были как раз иноземцами и проживали здесь же, по соседству, а также всевозможные запреты патриарха православным на религиозные связи с иноверцами. У «немцев» были собственные церкви («у лютеран здесь две немецкие церкви, а у кальвинистов — голландская и английская») с пасторами, только католикам, вследствие давнего конфликта «латинян» со «схизматикам», запрещалось строительство собственных церквей на территории России. Первая католическая церковь была открыта лишь в 1894 году по ходатайству Патрика Гордона, бывшего в это время уже известным генералом. Хоронят иноземцев также в пределах Немецкой слободы, на отдельном кладбище (Н. Витсен даёт достаточно подробное описание похорон). Можно сказать, что Немецкая слобода представляла собой типичную самодостаточную западноевропейскую деревню, устроенную по немецким образцам за одним исключением: она управлялась не выборными начальниками из местного населения, а подчинялась придворному суду.

2.3. Ухаживания и свадьба в Немецкой слободе.

Самым громким событием в Немецкой слободе была свадьба. На неё приглашались как жители самой слободы, так и все иностранцы, бывшие в это время в Москве. Николаас Витсен рассказывает о свадьбе 10 февраля 1664 года, на которой он присутствовал лично. Жених был жителем Немецкой слободы, невеста же – местной девушкой. Таким образом, мы видим, что ни национальная, ни конфессиональная принадлежность не служили препятствием для заключения брака. Как пишет Витсен, «свадебный обряд состоит из весьма искусного смешения голландских, лифляндских, польских и русских обычаев»: как и в Западной Европе, невесту к ложу приводит пастор. Отдельные же столы для мужчин и женщин – это черта польского свадебного обряда. Упоминаются «посажёные» родственники, которых могли выбрать себе и жених, и невеста в случае отсутствия настоящих. Праздник был пышным и ярким, с музыкантами и большим пиром. Венец муж мог сорвать с жены лишь второй день после свадьбы.

Патрик Гордон был женат дважды: на Катарине Бокховен и на Элизабет Ронар (после смерти первой жены). Непосредственно к мысли о замужестве Патрика Гордона подтолкнуло то недоверие, которое русские испытывали к неженатым людям  («стремление к сватовству и супружеству было всеобщим, а на свободных людей, кои [на это] не отваживались, смотрели как на скучных, негодных, неблагонравных и нежелающих оставаться в стране», л. 157 об.). Интересно, что Гордон отмечает невозможность брака иностранца и туземки, если первый не сменит наряд и религи (л. 158), однако, как уже говорилось выше. Витсен лично присутствовал на подобной свадьбе. Из этого можно сделать вывод о том, что юноша, бывший женихом на свадьбе 10 февраля, скорее всего уже сменил веру, но продолжал оставаться своим для «немцев».

Патрик Гордон описывает все этапы, которые обычно проходит пара от знакомства до свадьбы. Остановив свой выбор на дочери полковника Корнелиуса фон Бокховена, Катарине, Патрик Гордон завёл с нею знакомство, воспользовавшись удачным предложением своего приятеля Джона Эннанда. Причины, по которым Патрик Гордон остановил свой выбор на Катарине, вполне понятны: «она статна, хорошо сложена, мила лицом, набожна, скромна и хорошо воспитана достойной матерью; её отец – благородный джентльмен, старший полковник, большой любимец царя и знати» (л. 159 об.). Как можно видеть, в желании молодого подполковника жениться на юной голландке были и корыстные мотивы: родственная связь с человеком высокого ранга могла помочь ему в продвижении по службе. Но преобладало всё же искреннее чувство любви, как можно убедиться в этом из последующих писем Патрика к возлюбленной. Здесь же можно отметить одну интересную деталь: на момент знакомства (январь 1663 г.) Катарине Бокховен было всего лишь 13 лет. Свадьба имела место в январе 1665 года, значит, ей было всего лишь 15 лет. В то же время Патрику Гордону было уже 30. Так как никаких возмущений по данному поводу мы не наблюдаем, из этого можно сделать вывод, что для жителей подобная разница в возрасте супругов была нормальным и распространённым явлением.

Предложение руки и сердца было сделано Гордоном едва ли не на следующий день после знакомства. Это вполне объяснимо: будучи военным, он опасался, что его могут отправить в какой-либо поход, и тогда объяснение придётся отложить на неопределённый срок. Аналогичные причины заставили мать Катарины ускорить приготовления к свадьбе в 1665 году, сразу, как только показалась реальная опасность отправления жениха в поход против Польши, в котором он мог быть убит или взят в плен (л. 204). В ходе признания Патрика Гордона мы можем наблюдать смешение обычаев двух культур – европейской и русской: потенциальная невеста подносит потенциальному жениху чарку водки, как это принято в России. В то же время реакция девушки и её родителей и её сговор представляют собой отражение голландских традиций сватовства и подготовки ко свадьбе. Невеста могла видеться с женихом до свадьбы (в то время как у русских таковое принято не было), более того, в обществе, по сговору родителей и жениха, она могла появляться только в сопровождении будущего супруга.

Возможно, свадьба была бы сыграна намного раньше, если бы не пленение в конце 1661 года полковника Корнелиуса Бокховена, дяди Катарины. Свадьбу откладывали до момента его освобождения из плена, о чём старательно ходатайствовал Патрик Гордон. К несчастью, его ходатайства не привели к успеху, и полковник был освобождён только после Андрусовского перемирия 1667 года. Тем не менее, подобная забота Гордона о дяде своей невесты в лишний раз подтверждает крепость и важность семейных уз в Немецкой слободе, которая была вынуждена цепляться за них для того, чтобы не быть ассимилированной русской культурной средой.

Выше уже были указаны достоинства писем Патрика Гордона к любимой. В них видно то нетерпение, с которым ждали встречи как сам подполковник Гордон, так и Катарина, его невеста. В конце концов, ждать далее освобождения полковника Бокхофена было уже невозможно: 26 января 1665 года (л. 206) Патрик Гордон и Катарина Бокховен сязали себя узами брака, скреплёнными священником Иоганом Кравинкелом. Это была довольно камерная свадьба (не больше 30 гостей), но очень весёлая. Несомненно, здесь были и пир, и песни, и танцы. Одно лишь несколько омрачало эту свадьбу: мать Катарины была прикована к постели. Тем не менее, это был счастливый брак, и уже в ноябре того же года жена родила Патрику дочь – Кэтрин Элизабет (л. 216). Думается, что данный пример является лишь частным случаем того множества свадеб, которые игрались в Немекой слободе ежегодно. При наличии соответствующих источников, данная тема могла бы быть раскрыта намного шире и пространней.

Вывод

Таким образом, мы видим, что Немецкая слобода действительно может быть выделена как специфический социо-культурный феномен уже на самой ранней стадии своего появления (имеется в виду Новая иноземская слобода, преобразованная в Немецкую в 1652 году). В образе жизни, в обрядах ухаживания и свадьбы, в нравах и обычаях жителей слободы переплетались как собственно иноземные, т. е. европейские, черты, так и «туземные» — русские. Но если в царствование Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича иноземцы составляли особую касту среди жителей России, со свойственной им автаркией, защищённую царскими указами от агрессии со стороны местного населения, то далее, в царствование Петра Великого, эта граница будет постепенно стираться вследствие всё более расширяющегося культурного и экономического контакта служилых иноземцев и «туземцев». В конце концов, это приведёт к полному растворению «немцев» в среде европеизированных русских в начале XVIII века.

Заключение

Итак, нами были рассмотрены различные заметки иностранцев, описывающие нравы, распространённые в русском обществе. Все они сходятся в одном: русские люди – варвары, хитрые и угрюмые люди, раболепные перед властью и жестокие по отношению к подчинённым; русские не способны к наукам и искусствам, вечно пребывают в пьянстве, не умеют держать себя в руках и обладают коварным характером. Что же касается отношения к иностранцам, то оно у русских колеблется от презрения до открытой агрессии.

Следует ли принимать на веру подобные заявления? Конечно, Адам Олеарий и Яков Рейтенфельс, будучи членами посольств. Вероятнее всего, они не сталкивались непосредственно с жизнью большинства жителей России, а только узнавали о ней из не вполне достоверных источников или же опирались в своих показаниях на ещё более ранние, в том числе на заметки тех иностранцев, что посетили Россию во времена правления Ивана Грозного и в годы Смуты. Если это так, то становится понятным описание жестокосердия русских: это не более чем описания жестокости опричников, которые мы встречаем у Генриха Штадена, или же переложения из «Известий» Генри Бреретона, в художественной форме описывающих события Смутного времени. К сожалению, не всё так просто.

Патрик Гордон, Николаас Витсен, Самуэль Коллинс и Ян Стрейс жили среди русских людей довольно долгое время. Они видели русское общество изнутри, отчего их сообщения заслуживают гораздо большего доверия. И они также пишут о коварстве русского человека и о других нелицеприятных чертах русского характера. Следовательно, причину этого следует искать в другом. Д. Г. Федосов объясняет негативную реакцию Патрик Гордона на русскую действительность «глубоким потрясением человека, попавшего в иной мир, с Запада на Восток, из католичества в православие, из «вольной» Польши, где он всюду мог вести непринуждённую беседу по-латински, в самодержавную Россию, где до покорения Киева с его Могилянской коллегией не было ни одного высшего учебного заведения». Иначе говоря, он испытал культурный шок, характерный для всех иноземцев, попадавших в средневековую Россию из Европы эпохи Рембрандта и Людовика XIII.

Т. А. Опарина интерпретирует отрицательное отношение к русским иначе: основным фактором, который приводил к противостоянию русских и иностранцев и противопоставлению их нравов, являлась вера. Адаптация иноземцев сочеталась с декларируемым неприятием и обособлением на религиозной почве, наплыв иноверцев вёл к усилению охранных мер, предпринимаемых русской церковью. Отторжение русскими чужеземной веры, в свою очередь, провоцировало иностранцев, зажатых «между молотом и наковальней» в лице собственной этнокультурной идентичности и необходимости продолжения выгодной службы, к неприятию русских нравов, обычаев и образа жизни.

Наконец, нельзя исключать и объяснения предложенного Н. М. Рогожиным: в Западной Европе XVI—XVII вв. формирование отрицательного стереотипа России связано с обоснованием и подкреплением экономической и колониальной политики. Столь же важен и политический фактор: успехи России на первом этапе Ливонской войны, в русско-польской и русско-шведской войнах вызывали обеспокоенность западных держав, страх перед нашествием московитов, который вызывал к жизни химерические образы.

Нельзя признавать верным только первое или второе объяснение – несомненно, оба указанных фактора (как культурный шок, так и этноконфессиональные противоречия) сыграли свою роль в формировании облика русских в глазах иностранцев. Но это не исключает и того, что многое из описанного они видели сами, своими собственными глазами. И тогда перед нами встаёт другая, намного более важная проблема: в чём же можно увидеть корни тех характерных черт морального облика русского человека, которые возмущали иноземцев?

Одним из первых внимание на данную проблему обратил И. Н. Болтин. Он усмотрел важную роль в формировании русского национального характера таких факторов, как климат («Главное влияние в человеческие нравы, в качества сердца и души, имеет климат»), «обхождение с чужими народами, чужестранные ества и пряные коренья, образ жизни, обычаи, переменная одежда, воспитание». Эти факторы, по его мнению, содействуют или препятствуют выработке нравов нации, которые, в свою очередь, являются фундаментом для строительства государственного порядка. Важную причину изменения русских нравов по сравнению с Киевской Русью он видел в дроблении её земель на уделы с местными законами, которые своими различиями производили «ещё вящшую отмену в нравах». Что же касается климатического фактора, то следует вспомнить, что вся территория России в основном была подвержена и охвачена суровой природой и резким климатом, а потому и нравы русских людей вполне могли соответствовать им.

Иначе подходил к оценке русских нравов Карамзин. Он считал, что величественные и высокоморальные нравы Древней Руси «ниспровергли» нашествие татаро-монгол и установление власти Золотой Орды над русскими землями. Результаты ига Карамзин видел, в первую очередь, в пресечении правовых свобод и ожесточении нравов. Также он считал, что с монгольским игом связаны особенности национального характера русского человека. «Мы выучились низким хитростям рабства»,- пишет он.  В. Белинский также отмечал «искажение нравов русско-славянского племени». «Под татарским игом нравы грубеют, — писал он, — вводится затворничество женщин, отшельничество семейной жизни; тирания варварского ига монголов приучает земледельца к лености и заставляет делать все как-нибудь, ибо он не знает, будут ли завтра принадлежать ему его хижина, его поле, его хлеб, его жена, его дочь. Застой и неподвижность, сделавшиеся с этого времени основным элементом исторической жизни старой Руси, тоже были следствием татарского ига». Наконец, Н. Костомаров писал, что «в русском обращении была смесь византийской напыщенности и церемонности с грубостию татарскою».

Конечно, видеть причины испорченности нравов русских только во влиянии Золотой Орды никак нельзя. Нравы русского  народа  сочетали  в  себе  набожность  и  суеверность, церемонность в отношениях с  обществом  и  грубость,  жестокость  к  близким людям. Русский  характер,  формировавшийся  под  влиянием  культур  соседних народов, впитал в себя многие их традиции и порядки,  некоторые  из  которых даже противоречили  друг  другу.   Сливаясь  воедино,  эти  качества  делали русскую культуру особенной, удивительной, непохожей на все остальные.

В то же время мы увидели, что Немецкая слобода, в которой жили иностранцы, служившие в России, в своём развитии испытала влияние как западноевропейской, так и русской культуры, превратившись тем самым в особый феномен московской жизни, который, несмотря на свою изученность, ещё предстоит изучать в контексте проблемы «Россия-Запад». Мы наметили подходы к решению данной проблемы. Выделив несколько черт, характерных для жизни и нравов жителей Немецкой слободы в середине XVII века, однако данное исследование должно быть построено на источниках не только иноземных, но и отечественных. Имея на руках информацию с обеих сторон, мы сможем максимально полно раскрыть все факторы, влиявшие на становление немецкой слободы как особого социо-культурного феномена в пределах Московии.

Конечно, в данном исследовании не были рассмотрены все возможные упоминания иностранцев о русских нравов. Мы оставили в стороне уже достаточно изученную картину религиозной жизни русского человека в глазах иноверцев. Также не затрагивается вопрос о приёме иностранных послов царём и об отношении к иноземным послам в среде аристократии (боярства и дворянства), так как это является темой для отдельного научного исследования. Наконец, оставляем будущим исследователям сравнение Медного бунта в Москве 1662 года и действий польских крестьян против шведов в годы польско-шведской войны 1655-1660 годов, описанных в «Дневнике» Патрика Гордона. Это могло бы стать неплохим исследованием по проблеме психологии массового сопротивления несправедливости у разных народов.

Что же касается собственно «Дневника» Патрика Гордона, то нужно признать, что он действительно является неоценимым источником по истории России XVII века, причём как политической и военной, так и культурной, народной, психологической. В современной России только начинают осознавать сокрытый в нём потенциал, требующий всестороннего и скрупулёзного анализа. И потому хотелось бы, вслед за Д. Г. Федосовым, закончить данную работу словами первого исследователя данной реликвии – А. Г. Брикнера: «Нельзя не пожелать, чтобы наши историки… более, чем поныне, обращали внимание на этот драгоценный памятник».

Список использованных источников

1. Андрей Роде. Августин Мейерберг. Самуэль Коллинс. Яков Рейтенфельс. Утверждение династии. М.: Фонд Сергея Дубова. Рита-Принт, 1997. – 544 с. – (История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII-XX вв.).
2. Бреретон Генри. Известия о нынешних бедах России, происходивших в результате последней войны: Между : нынешним королем Польши Сигизмундом, бывшим королем Швеции Карлом, императором России Дмитрием, последним из этой династии : [Пер. с англ.]; Предисл. Коваленко Геннадий Михайлович, Кол.авт. Санкт-Петербургский институт истории РАН. – СПб.: Европейский Дом, 2002. — 137 c.
3. Витсен Николаас. Путешествие в Московию, 1664-1665: Дневник: Пер. со староголланд.; Предисл. Максимова Р. И.. – СПб.: Симпозиум, 1996. — 265 с.
4. Гордон П. Дневник 1635—1659. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2000. — 278 с.
5. Гордон П. Дневник 1659—1667. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2003. — 315 с.
6. Гордон П. Дневник 1677—1678. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2005. — 235 с.
7. Гордон П. Дневник 1684—1689. Ред. М. Р. Рыженков, М., «Наука», 2009. — 339 с.
8. Олеарий А. Описание путешествия в Московию / Пер. с нем. А. М. Ловягина. – Смоленск: Русич, 2003. – 408 с.
9. Посошков И. Т. Книга о скудности и богатстве и другие сочинения. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1951. – 413 с.
10. Стрейс Ян. Три путешествия. М.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1935. — 813 с.
11. Стрейс Ян Я. Три путешествия: [по Ост-Индии, Сиаму, Японии, Италии, Греции, Криту, Турции, Лифляндии, Московии, Татарии, Персии и другим странам: 1647-1673: перевод]; Пер. Бородина Э., Авт. вступ. ст. Гайсинович Абрам Исаакович, Авт. вступ. ст. Мороз Александр Антонович, Подгот. Цепков Александр Иванович. — Рязань: Александрия, 2006. – 494 с.
12. Штаден Генрих. Записки о Московии: в 2 т. Отв. ред. Хорошкевич Анна Леонидовна, Пер. Фердинанд Светлана Николаевна, Кол.авт. Институт славяноведения РАН, Кол.авт. Российский государственный архив древних актов, Кол.авт. Государственный историко- архитектурный и художественный музей- заповедник «Александровская слобода». — Москва: Древлехранилище, 2008.
13. Белинский В. Г. История Малороссии. Полн. собр. соч. в 13 т. Т. 7. М.. 1955.
14. Болтин И.Н. Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка, сочиненные генерал-майором Иваном Болтиным. СПб., 1788. Т. 1—2; Ответ генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова, сочинителя Российской истории. СПб., 1789; Критические примечания… на первый (второй) том «Истории» князя Щербатова. СПб., 1793—1794.
15. Брикнер А. Г. Патрик Гордон и его дневник. СПб. Типография В. С. Балашова. 1878. – 184 с.
16. Звягинцев Е. Слободы иностранцев в Москве XVII в. // Исторический журнал. М., 1944. № 2-3.
17. Зюмтор П. Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта / Пер. с фр. М.В.Глаголева; Предисл. и научн. ред. А. П. Левандовского. М.: Молодая гвардия, 2000. – 390 с.: ил. – (Живая история: Повседневная жизнь человечества).
18. Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1819.
19. Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. / Вступ. ст., публ. и коммент. Медушевский Андрей Николаевич. – М.: Прометей, 1991. – 334 с.
20. Ковригина В. А. Немецкая слобода Москвы и ее жители в конце XVII — первой четверти XVIII века. М.: Археографический центр, 1998. — 434 с.
21. Костомаров Н. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в ХУ1-ХУП столетиях. СПб., 1860.
22. Лепахин В. В. Икона и иконопочитание глазами русских и иностранцев. М.: Паломник, 2005. — 475 с.
23. Мань Э. Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII: Пер. с франц. Васильковой А. С. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2002. — 288 с.
24. Маркс К.Разоблачения дипломатической истории XVIII века. // Вопросы истории. М., 1989. № 4.
25. Милюков П. Н. Национализм и европеизм // Очерки по истории русской культуры. Т. 3. М., 1995.
26. Нечаев В. В. Иноземческие слободы в Москве XVI-XVII вв. // Москва в её прошлом и настоящем. Т. 2. Вып.2. М., 1910.
27. Опарина Т. А. Иноземцы в России XVI- XVII вв. М.: Прогресс-Традиция, 2007. – 384 с.
28. Петросьен А. А. Шотландский наставник Петра I и его «Дневник» // Вопросы истории. М., 1994. №9. С.161-166.
29. Рогожин Н. М. Иностранные дипломаты о России XVI—XVII веков / / Проезжая по Московии. М.: Международные отношения, 1991. – 368 с. – (Россия в мемуарах дипломатов).
30. Рущинский Л. Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков // ЧОИДР. Кн. 3. М., 1871.
31. Сергеева А. В. Русские: стереотипы поведения, традиции, ментальность. М.: Флинта, Наука, 2004. – 328 с.
32. Соловьёв С. М. История России с древнейших времён. Т. 13-16 // Соловьёв С. М. Сочинения Кн. VII-VIII. М., 1991, 1993.
33. Сукина Л. Б. Русский человек и его православная вера глазами европейцев (вторая половина XVI – XVII вв.) // Иноземцы в России в XV-XVII веках. Сб. материалов конференций 2002-2004 гг. / Под общ. ред. А. К. Левыкина. М., 2006. С. 215-225.
34. Тишин И. Г. Дневник Патрика Гордона // Сов.архивы. М., 1969. №2. С.110-112
35. Федосов Д. Г. Летопись русского шотландца (Дневник Патрик Гордона – уникальный исторический памятник в коллекции ВУА) // Документальные реликвии российской истории: 200-летие Воен.-ученого архива / Федеральная архивная служба России; Рыженков Михаил Рафаилович. – М., 1998.- С. 72-85.