В семнадцать лет Алексей записал в дневнике: «Человек живет радостью». Источник радости юный Лосев увидел не во внешних поступках, а во «внутреннем духовном подвиге». Когда узнаешь подробности жизни Лосева, то начинает казаться, что вокруг него иногда не оставалось ничего живого, светлого, не погибшего. Один он возвышался над обстоятельствами, хранил упрямое спокойствие и не унывал.
В апреле 1930 года Лосева арестовали. Четыре месяца одиночки и потом семнадцать месяцев заключения во внутренней тюрьме Лубянки. Пока он сидит в тюрьме, его клеймят за «идеализм» в газетах, а с высоких трибун – как врага народа.
Арестовывают и жену Лосева. Ему дают десять лет лагерей, Валентине Михайловне – пять. Лосева отправляют на Свирьстрой, ее – на Алтай.
В лагере Лосев оказался на должности сторожа дров лесной биржи. Лагерное начальство понимало, видимо, что на любой другой работе от больного туберкулезом полуслепого очкарика никакого толку не будет. И вот Лосев сторожит по ночам дрова и, пользуясь уединением, обдумывает свои будущие труды, сочиняет про себя повести и стихи.
Он путешествует взглядом по морозному ночному небу и пишет жене, что мечтал бы написать вместе с ней книгу «Звездное небо и его чудеса». Он благодарит Бога за возможность караулить дрова по восемь часов в сутки и более всего боится, что дрова кончатся и сторожить будет нечего.
И это в конце концов случается: Лосева со Свирьстроя собираются отправить в страшный Сиблаг. Он пишет жене: «Родной, вечный человек, здравствуй!.. Богославляю жизнь… Я весь, слава Богу, обворован, и теперь почти нет ничего…»
И тут он пишет: «Все сбираются жить…» Пережитое за два арестантских года – «только предисловие». А ведь Лосеву уже почти сорок лет. Кто из его мучителей мог представить, что у этого «доходяги»-профессора большая часть жизни еще впереди! Впереди – грандиозный труд его жизни – восемь томов «Истории античной эстетики», долгие годы сосредоточенной работы, любовь учеников, мировая слава…
Разве не чудом после этого предстает вся жизнь Алексея Лосева?
В тридцать третьем году Беломоро-Балтийский канал построили, и тех, кто выжил, выпустили на свободу. Так был освобожден и Лосев. Его освободили физически, но труды его оставались под арестом. Двадцать три года один из самых выдающихся и светлых русских умов не имел возможности публиковать свои труды.
После войны он уже почти совсем ослеп, и с тех пор все свои работы он сначала слагал про себя, а потом диктовал, причем сразу начисто. Лосев должен был бы чувствовать себя заживо замурованным, но дух его не был пленен. Его более удачливые молодые коллеги иногда иронически недоумевали: «На что надеетесь, Алексей Федорович?» Лосев отвечал с присущим ему юмором: «На археологию».
Когда его спрашивали о секретах долголетия и способах закаливания, Лосев говорил, что он не закалил, а запугал свой организм, тот не смеет и пикнуть.
Из лагеря он как-то написал жене слова, в которых, мне кажется, и скрыт секрет лосевского долголетия и несгибаемого духа. «Старайся на злобу отвечать любовью… Есть на земле и красота, и мир, и светлая глубина любви, и чистая нетронутость дружбы…»