«Князь Андрей был одним из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела».
В Брюнне, узнав, что Вена взята французами, он срочно едет в армию, находящуюся в опасности: «Еду для того, чтобы спасти армию». Им руководит чувство оскорбленной русской гордости, надежды славы, готовности умереть. «Я сделаю это не хуже других». Перед Шенграбенским сражением Болконский мечтает о подвиге, о славе наполеоновского размаха: «Началось! Вот оно!.. Как же выразится мой Тулон?» Но, совершив подвиг (остается на неприкрытой батарее капитана Тушина, действия которой обеспечили успех сражения), Болконский, докладывая о ходе сражения и героизме Тушина, оставляет себя в тени. Перед Аустерлицкой битвой потребность в славе достигает у Болконского апогея: «Завтра… мне придется, наконец, показать все то, что я могу сделать»; он с нетерпением ждет счастливой минуты своего Тулона, предвкушая сделать все только им одним, мечтая о славе, известности, любви людей, торжестве над ними.
И эта «счастливая минута» своего рода парадного героизма наступает: он бросается со знаменем вперед, увлекая за собой батальон. Но затем — тяжелое ранение, и наступает прозрение, понимание незначительности такой мечты в сравнении с вечными ценностями, олицетворенными в образе высокого неба. «Вот прекрасная смерть!» — произносит Наполеон, остановив свою лошадь около раненого Болконского. И этот кумир многих гаснет в сравнении с высоким, справедливым, добрым небом. Наполеон кажется теперь Болконскому маленьким человечком, несущим в мир зло и несправедливость.
Так заканчивается этот этап неровного, драматического пути исканий Болконского. Следующий этап — после его выздоровления и смерти жены, принесшей остро пережитое чувство вины перед нею, — ознаменован действенным облегчением положения крестьян в своих имениях: одних перечисляет в вольные хлебопашцы, другим заменяет барщину оброком. Но и этот «один из первых примеров в России» не приносит Болконскому удовлетворения, так как мужики с недоверием встречают нововведения.
Не удовлетворяет его и попытка приобщиться к реформаторской деятельности Сперанского. И в этом случае Болконский не избежит иллюзий. Ему представлялось, что Александр I делает шаги к государственному преобразованию, ограничивает свою власть. Но при ближайшем рассмотрении замечает, что намерения Сперанского и других изменить легальным путем суд, административные, финансовые порядки в России не реальны так же, как проект освободить крестьян, обновить военный устав, учредить новые «Права лиц» и т.д. Кризис, пережитый Болконским на этом этапе, сменяется, хотя и ненадолго, «выздоровлением», возвращением к жизни.
Это влечет за собой внимание к природе (ночь в Отрадном, расцветший, засохший было дуб), любовь к Наташе Ростовой. Но и любовь оказывается для него драматичной. Высокая нравственность, повышенное чувство собственного достоинства и рационалистичность, максимализм требований к другим и к себе «помешали» ему как предугадать возможность катастрофы (длительная разлука не для Наташи, остро переживающей чувство любви), так и простить измену (да еще с таким недостойным человеком, как Анатоль Курагин).
Разрыв для Болконского — человека чести и долга — представился единственным выходом, несмотря на глубоко осознанное им несчастье. На последнем витке жизни князь Андрей — участник Отечественной войны 1812 года. После разрыва с Наташей он решает служить в армии, но не при штабе, а полковым командиром. «В полку его называли «наш князь», им гордились и его любили». Он отказался от возможности быть при особе государя или главнокомандующего Кутузова. «Я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жаль было оставить полк». На эти слова Кутузов отвечает согласием: «Я знаю, твоя дорога — это дорога чести».
Накануне Бородинского сражения Болконский начинает преодолевать сословный взгляд на народ; он ставит себя в один ряд с ним.
Успех битвы при Бородино «зависит от того чувства, которое есть во мне, в нем офицере Тимохине, в каждом солдате». Смерть настигла Андрея Болконского на подступах победы, именно тогда, когда он делал первые шаги к сближению с народом, когда состоялось его запоздалое примирение с Наташей Ростовой. В драматической неосуществленное личного счастья и оппозиционной гражданской деятельности — своего рода отголосок трагической судьбы декабристов