Далеко не полно и необъективно проанализирована роль академических ученых в становлении культурной политики советской власти периода 1917 – 1930 гг. При этом фактически не становились объектами изучения и попытки влияния академического сообщества на культурную политику императорского периода. Не анализировался должным образом интересующий нас вопрос о тенденциях в развитии концепций гуманитарных научных учреждений в данную эпоху, их самопозиционирования.
Объект исследования
Объектом исследования является взаимосвязь академической концепции человека и общества с культурной политикой государства за период с 1914 по 1930 гг., проблема адаптации «старой» науки и ученых «старой» школы в новых постреволюционных политических условиях, роль ученого сообщества в становлении культурной политики исследуемого периода, проблема механизмов реализации проектов, направленных на развитие антропологических дисциплин в контексте социально-политических изменений, общая динамика процессов в области гуманитарных наук.
Предмет исследования
Предметом исследования является деятельность и развитие ряда ведущих гуманитарных учреждений страны, на примере которых можно рассмотреть особенности взаимодействия ученого сообщества и власти в исследуемый период: Государственной Академии истории материальной культуры, Яфетического Института и Института по изучению Мозга и Психической Деятельности.
Хронологические рамки исследования
Хронологические рамки исследования определяются как решаемыми в нем задачами, так и исходными предпосылками. Именно с 1914 г. начинается строительство «большой науки», которое, замедлившись при Временном правительстве, с новой силой начинает развиваться после прихода к власти большевиков. Также принципиально важно для нас было показать преемственность послереволюционной науки с дореволюционной, для чего была отодвинута нижняя граница исследования. Кроме этого, именно данная граница более приемлема при историко-культурном подходе к рассмотрению проблемы. Исследуя науку в контексте развития культуры периода, не представляется допустимым ограничивать рамки работы лишь послереволюционными событиями. Выбор верхней границы приходится признать достаточно условным.
Общепринятой периодизации как для истории гуманитарной науки в целом, так и для истории многих отдельных дисциплин (в частности, археологии или языкознания) нет, что делает любой выбор относительным. В нашем случае, датой 1930 г. мы обозначили кардинальную перестройку отношения государства к науке, активизацию идеологической борьбы и, в конечном счете, торжество агрессивного марксизма, подразумевавшую необходимость тотального перевода науки на марксистские рельсы и непосредственно связанного в исторической памяти с началом чисток и репрессий в отношении ученых «старой» школы.
Цель исследования
Настоящая работа ставит своей целью изучить основные особенности развития отечественной гуманитарной науки сквозь призму государственной политики за период с 1914 по 1930 г., степень влияния ученого сообщества на культурную политику страны и особенности взаимоотношений научной элиты с властью. Планируется выделить и проанализировать вопрос о тенденциях в развитии концепций высших учебных заведений и научно-исследовательских учреждений в данную эпоху, их самопозиционирования, отталкиваясь от комплексного анализа корпоративной истории и психологии ученого сообщества.
Поставленная цель потребовала решения следующих задач:
- выявить и рассмотреть стратегии взаимоотношений научной элиты с властью в исследуемый период;
- проанализировать роль академических ученых в становлении культурной политики государства периода 1914 – 1930 гг.
- оценить масштаб и ценность феномена расцвета русской гуманитаристики второй половины 1910-х – 1920-х гг.;
- изучить особенности процесса введения марксизма в гуманитарное знание в 1920-х гг.
- разработать вопрос о взаимосвязи академической концепции человека и общества с системой его восприятия в рамках культуры периода и государственных проектов по модернизации концепций гуманитарных наук и гуманитарного образования.
Методологические основы диссертации
Поиск подходов к решению задач исследования требует использования ряда специальных методов исторического исследования:
- историко-биографический анализ, позволивший онтологически связать ученое и творческое наследие представителей ученого сообщества и их жизненные судьбы;
- комплексный источниковедческий анализ, позволивший определить закономерности образования источников по теме исследования и степени отражения ими реального исторического процесса, свойства содержащейся в них информации, ее структуру, а также определить принципы систематизации архивных источников;
- историко-системный метод (обобщение интерпретации исторических фактов и создания единой системы, а также анализа и оценки отдельных фактов с позиций всей системы);
- элементы контент-анализа, позволившие на этапе работ по выявлению комплекса исследований по рассматриваемой проблематике выделить ключевые моменты в отечественной и зарубежной историографической традиции.
В контексте представленного исследования важное методологическое значение имеют положения теории структурных изменений в науке Т. Куна. Применительно к истории отечественной научной мысли эпохи актуальной является идея о научных революциях, позволяющих рассмотреть причины и характер перехода от старой научной парадигмы к новой.
Научная новизна
Решение вопроса взаимоотношений науки и власти, особенно применительно к рассматриваемому нами периоду, на протяжении всего периода слишком часто оказывается в зависимости от идеологических, этических, социальных, корпоративно-клановых или партийно-групповых установок исследователя. На данном этапе развития уровня знаний по истории отечественной науки объективной является проблема пересмотра многочисленных стереотипов восприятия истории науки в России. В частности, применительно, по крайней мере, к ведущим ученым эпохи, настало время скорректировать
«характерный для начала 1990-х годов идеологический образ «репрессированной» советской науки» . При всей сложности эпохи «плюралистически- пессиместический» подход 1980-90-х годов с преобладанием мрачных тоно не является перспективным. Одновременно это не означает умаления той трагической для науки роли, которую сыграли социальные и политический потрясения периода.
Практическая значимость работы
Результаты исследования могут быть использованы при разработке общих и специальных курсов для высшей школы в области истории отечественной науки и образования, при подготовке научных и научно-популярных изданий, при составлении программ, учебно-методических пособий, учебных тестов, хрестоматий.
Степень изученности темы
Достаточно полно как в советской, так и в постсоветской историографии освещена тема взаимоотношений (но не взаимовлияний!) интеллигенции и государства. Заслуживает внимания историография вопроса 1950-80-х годов, в которой широко, хотя преимущественно тенденциозно и односторонне, исследовалась тема государственной политики в отношении науки, ее организации и формирования научной интеллигенции как в предреволюционное, так и в постреволюционное время . Значительный вклад в исследование вопроса представляют вышедшие в перестроечный и постсоветский период монографии, сборники и статьи по различным сюжетам и вопросам организации политики в области науки как накануне, так и после революций 1917 г, истории отдельных наук , научных учреждений , многочисленные публикации, посвященные исследованию механизма, последствий, а также жертвам идеологического и политического террора в науке в 1920-е год, о жизни отдельных учены. К сожалению, в основном они являются не всегда оправданной реакцией на работы предыдущего периода – идея о продуктивном сотрудничестве науки и советской власти сменяется концепцией непримиримой борьбы между ними с роковыми последствиями для ученого сообщества. Другими недостатками работ является то, что они написаны без учета многих важных аспектов жизни ученого сообщества эпохи, без анализа его корпоративной истории и психологии, ситуаций в развитии гуманитарных наук, их методологии. Одним из определяющих недостатков этих исследований является сужение проблемы из-за того, что ее изучение ведется исключительно «сверху» – историки делают акцент на исследовании процессов проведения властью реформ в области науки. Тем не менее, подобно тому, как даже частично адекватную картину развития советской экономики 1920-30-х годов нельзя получить без исследования «теневой» ее стороны, точно так же нельзя исследовать взаимоотношения науки и власти без учета данных, которые просто не могли найти отражения в традиционных источниках. Кроме этого, большинство подобных исследований сильно идеологизированы, не всегда отображают реальную ситуацию, резко преувеличивают роль событий 1917 года для истории науки, определяя их как роковой перелом и давая при этом чрезвычайно категоричные оценки. Этот подход не является конструктивным. Процесс развития науки проходил постепенно и его при всем желании нельзя привязать ни к какой-либо конкретной исторической дате, ни тем более к какому-либо определенному событию социально-политической истории. Особенно это касается традиционного стремления проводить границы в истории науки по радикальным изменениям в государственном и политическом устройстве страны, масштабным социальным потрясениям. Во многом переломным моментом в историографии проблемы стали исследования М.Ю. Сорокиной, на примере В.И. Вернадского убедительно доказавшей необходимость отказа от образа «репрессированной» науки и перспективность «ревизионистского» подхода.
Степень изученности в историографии деятельности анализируемых научных учреждений недостаточна. В подавляющем большинстве случаев это работы, посвященные рассмотрению и анализу конкретной деятельности учреждений в рамках истории развития отдельных научных дисциплин, являвшихся для учреждений профилирующими. Наиболее пристального внимания удостаивалась РАИМК-ГАИМК. Первые значимые работы появились на волне «оттепели», когда стал возможен более здравый подход к ранней истории Академии. В частности, в 1963 г. вышла статья А.Л. Монгайта, в которой подверглось критике представление о перманентном развитии археологии в 1920- 30-х гг. В 1968 г. в «Вопросах истории» вышла статья Б.А. Рыбакова, часть которой посвящена ранней истории РАИМК – ГАИМК.
В 1980 г. вышел специальный выпуск «Кратких сообщений Института археологии», посвященный 60-летию Института. Интересующему нас периоду в нем посвящены статьи П.И. Борисковского , К.М. Пескаревой , В.В. Мавродина, М.А. Тихановой. К сожалению, определенные идеологические ограничения не позволили исследователям более полно осветить историю РАИМК – ГАИМК в контексте проблемы взаимоотношений власти и гуманитарного ученого сообщества страны. Вопросы истории Академии освещались в монографиях В.Ф. Генинга , А.Д. Пряхина , Г.С. Лебедева, и Л.С. Клейна . Отдельного внимания заслуживают многочисленные работы А.А. Формозова, в которых исследуется история отечественной археологии в 1910-1930-х гг. Значимый вклад в изучение истории учреждения как в дореволюционный, так и в постреволюционный периоды, вносят работы заведующей фотоархивом ИИМК Г.В. Длужневской.
Нужна помощь в написании автореферата?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
70-летний юбилей Института археологии был также отмечен целым рядом интересных публикаций. Стоит выделить статью Н.И. Платоновой, посвященную этапам становления РАИМК в 1918-1919 гг. , а также работу исследователя Д.Б. Шелова.
Следующий ряд работ по истории Академии вышел в период празднования ее 80-летия. Здесь стоит, в первую очередь, выделить статью Н.Я. Мерперта, в которой показана преемственность археологии 1920-х гг. с археологией дореволюционного периода. Периодизации ранней советской археологии посвящена статья В.А. Шнирельмана, приуроченная к выходу трехтомника
«Антологии советской археологии» (М., 1995-1996). В 2009 г., к 150-летию со дня основания, в свет вышло издание, посвященное истории Императорской Археологической комиссии с 1859 по 1917 г. Авторы не обошли вниманием и вопрос реорганизации Комиссии в 1917-1919 гг. В 2009 г. была защищена, а в 2010 г. выпущена отдельным изданием докторская диссертация Н.И. Платоновой
«История археологической мысли в России: вторая половина XIX – первая треть XX века», в котором значительная часть посвящена истории Археологической Комиссии и начальному периоду развития РАИМК-ГАИМК. Отдельно рассмотрен вопрос о влиянии марризма на археологическую науку в начале разгромного периода 1929-1930 гг.
Историография по начальной истории Яфетического Института и Института Мозга значительно менее богата. Работ, посвященных истории этих учреждений в исследуемый период, практически нет. Одной из причин этого является особенность их деятельности, напрямую связанной с научными и административными интересами и стремлениями их отцов-основателей и руководителей – Н.Я. Марра и В.М. Бехтерева. Таким образом, основную историографическую ценность в рамках проводимого исследования имеют многочисленные работы, посвященные этим ученым.
Личность Н.Я. Марра, история его яфетической теории и «нового учения о языке» исследована достаточно полно. При этом оценки, дающиеся как его научным достижениям, так и его роли в истории ранней советской науки, весьма противоречивы. Первые работы, посвященные Н.Я. Марру, появились во времена абсолютного торжества его теории. В 1935 г., на следующий год после смерти ученого, вышел специальный выпуск периодического издания «Проблемы истории докапиталистических обществ», целиком посвященный Н.Я. Марру . Статьями в нем отметились многие ближайшие коллеги ученого, в частности И.И. Мещанинов , Ф.В. Кипарисов , И.В. Мегрелидзе и др., а также его главный биограф В.А. Миханкова . Несмотря на то, что многие из статей содержат важную информацию об ученом и его вкладе в лингвистику (включая создание и развитие Яфетического института), информация по вопросу взаимоотношений с властью в них подана однобоко, сквозь призму «легенды» о Н.Я. Марре как создателе подлинно марксистского учения о языке. Одновременно они ценны как наиболее яркие примеры официальной версии о пути Н.Я. Марра и его теории к марксизму. Впоследствии многие из коллег ученого, среди которых стоит выделить его преемника на посту директора института И.И. Мещанинова и В.А. Миханкову, возвращались к исследованию биографии ученого. Полностью придерживаясь установленных правил трактовки личности ученого и его роли в становлении советской науки, они одновременно приводили обширный биографический материал, позволивший исследователям, не зажатым жесткими идеологическими рамками, на его основе скорректировать как образ самого Н.Я. Марра, так и его деятельности в контексте государственной политики. К таковым можно отнести виднейшего зарубежного исследователя марризма, американца Л. Томсонона, чья монография вышла в свет в 1957 г. Другие иностранные специалисты концентрировали внимание либо на связи марризма с репрессиями 1930-1950-х гг., либо на критике лингвистических идей ученого. В работах отечественных исследователей также подчеркивалась роковая роль ученого и его теорий в сталинских репрессиях в области науки. В 1991 г. вышла монография В.М. Алпатова «История одного мифа: Марр и марризм» , впоследствии дважды переизданная. В ней наиболее полно изложена критика марризма и последовательно описан путь учения от маргинального творения непризнанного лингвиста до научной догмы в области всех гуманитарных наук. Тем не менее деятельность Яфетического института, равно как и процесс его развития, в книге освящены мало. Сам автор отсылает нас к «Яфетическому сборнику», а также к работам И.И. Мещанинова и Л.Г. Башинджагяна , особенностью которых, как это не трудно догадаться, является следование жестким идеологическим канонам эпохи сталинизма. В последующий период В.М. Алпатов возвращался к теме, опубликовав несколько статей. Среди работ исследователей периода 1990 – 2000-х гг. можно выделить целый ряд работ. При этом весьма показательно, что работы филологов (В.М. Алпатова, В.Н. Базылева, В.П. Нерознака и др.) содержат более сильную критику марризма, в то время как в работах археологов, историков и библиотековедов (Б.С. Кагановича, В.В. Селиванова и др.) непременно делается акцент на огромном вкладе Н.Я. Марра в гуманитаристику, на его уникальном административном таланте. Эта особенность объясняется тем, что именно в лингвистике насаждение марризма привело к наиболее трагическим последствиям, тогда как в смежных гуманитарных дисциплинах его влияние чувствовалось не столь сильно . В данном контексте особенно важными являются исследования историка Н.И. Платоновой, посвященные Н.Я. Марру . Среди работ посвященных Н.Я. Марру, стоит также назвать монографию О.Д. Голубевой, в которой освещена работа Н.Я. Марра в качестве руководителя Публичной библиотеки в Ленинграде.
Интерес к феномену марризма и личности Н.Я. Марра неизменно встречается в работах исследователей, занимающихся изучением развития отечественной науки и культуры в условиях первых лет советской власти и сталинизма. Они, в частности, показывают органичность внедрения марризма в культурный и политический контекст эпохи.
Исследования учеников и коллег В.М. Бехтерева, посвященные его деятельности, начали появляться уже во второй половине 1920-х гг. В них проводилась попытка создания образа В.М. Бехтерева – «коммуниста», чье учение, несмотря на некоторые незначительные ошибки, претендует на то, чтобы называться подлинно марксистским. После обвинений ученого и рефлексологии в 1930-х годах в идеализме и механицизме исследования, посвященные научной и административной деятельности ученого, надолго прекратились. В 1960-х гг. было защищено несколько диссертаций, посвященных социально-философским взглядам В.М. Бехтерева, в которых подчеркивалась их «мелкобуржуазность» и несоответствие марксизму.
На протяжении всего послевоенного периода в свет регулярно выходили научно-популярные монографии, посвященные В.М. Бехтереву, среди которых можно выделить работу А.С. Никифорова , переизданную в 2007 г. К рассмотрению вклада В.М. Бехтерева в развитие гуманитарной науки, исследователи вернулись в постсоветскую эпоху. С начала 1990-х годов начинается переиздание трудов ученого, вступительные статьи к которым зачастую заслуживают внимания исследователей . Интересными попытками структурирования этапов научного творчества В.М. Бехтерева являются статьи Е.В. Левченко и совместная статья Б.Ф. Ломова, В.А. Кольцова и Е.И. Степанова. В 1993 году вышла небольшая статья, а в 2005 г. монография Н.А. Логиновой, до сих пор являющиеся единственными работами, в которых исследуется история Института Мозга.
Значительно больше внимания в историографии уделялось предшественнику Института Мозга – Психоневрологическому Институту, особенно в рамках истории развития психологии и социологии . С 1999 г. публиковались наиболее значимые материалы по дореволюционной истории Института и о выделении в из его состава Института Мозга.
В 2007 г. в сборнике, выпущенном по результатам конференции, посвященной 150-летию со дна рождения В.М. Бехтерева, был опубликован ряд интересных для нашего исследования статей . К этому же времени относится статья В.М. Мунипова, в которой деятельность Института Мозга и В.М. Бехтерева рассматривается в контексте вопроса о развитии комплексного подхода к изучению личности.
Отдельного внимания также заслуживают работы, посвященные коллегам Н.Я. Марра и В.М. Бехтерева по работе в их учреждениях (С.А. Жебелеву , В.В. Бартольду , А.А. Васильеву , С.Ф. Ольденбургу , П.А. Сорокину , А.С. Звоницкой и др.).
В целом приходится констатировать, что избранная для данного диссертационного исследования тема является недостаточно разработанной в отечественной и зарубежной историографии.
Источниковая база исследования
В работе использовано несколько групп источников. К первой группе относится документация нормативного и делопроизводственного характера. Это уставы учреждений, протоколы их заседаний, служебные инструкции и записки, решения, постановления и т.п. Особое значение имеют журналы заседаний Правления и протоколы заседаний Совета РАИМК-ГАИМК и материалы по чистке сотрудников ГАИМК (РА ИИМК РАН. Ф. 2), протоколы заседаний Совета и заседаний общего собрания членов, сотрудников и консультантов Яфетического Института (СПФ АРАН. Ф. 77), заседания Правления Института по изучению Мозга (СПФ АРАН. Ф. 805). Они содержат ценную информацию о порядке функционирования учреждений, подробные сведения об обсуждавшихся вопросах, внутренней атмосфере, царившей в них. Также привлекались данные, хранящиеся среди документов Главного Управления научными и научно-художественными учреждениями НКП (Главнаука) (ЦГА СПб. Ф. 2555). Они помогли восстановить ход и особенности взаимодействия учреждений с властью, выявить различные проекты, с которыми руководство учреждений обращалось к власти. Для более детального рассмотрения взаимодействия Н.Я. Марра и власти привлекались документы по деятельности Комакадемии (АРАН. Ф. 350); В.М. Бехтерева – Министерства Юстиции (РГИА. Ф. 1405).
Нужна помощь в написании автореферата?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Вторая группа источников – периодические издания, являвшиеся официальными печатными органами исследуемых учреждений: «Известия РАИМК» (с 1927 г. «Известия ГАИМК») , «Проблемы истории докапиталистических обществ», «Яфетический сборник», «Вопросы изучения и воспитания личности» и «Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма» (с 1912 г. «Вестник психологии, криминальной антропологии и педологии») . Также в качестве источника привлекались издания, которые, не являясь официальными печатными органами учреждений, использовались для публикаций результатов их деятельности . Данные источников позволяют проследить ход и вектор развития научных учреждений, выяснить специфику научных интересов их сотрудников, поведения в конкретных политических условиях.
К третьей группе источников относятся работы руководителей и сотрудников учреждений. В первую очередь, речь идет о работах Н.Я. Марра и В.М. Бехтерева, определявших политику учреждений и направление их научной деятельности. Среди работ Н.Я. Марра наибольшее внимание привлекают фундаментальные исследования, во многом определившие особенности развития отечественной гуманитаристики в исследуемую эпоху . Среди работ В.М. Бехтерева в рамках настоящего исследования наиболее востребованными стали труды, которые явились важным вкладом в развитие гуманитарных дисциплин («Коллективная рефлексология» , «Внушение и его роль в общественной жизни» , некоторые статьи ). Не меньший интерес имели неопубликованные работы обоих ученых, позволившие существенно скорректировать взгляд на их научные и политические убеждения, на развитие науки и общества. С целью их выявления были проанализированы личные архивные фонды ученых . Среди работ коллег ученых стоит выделить труды А.С. Жебелева, В.П. Осипова, С.Н. Быковского, Л.Г. Башинджагяна, П.С. Кузнецова, В.М. Фриче и др.
Четвертую группу источников составляют историографические источники. Они включают в себя научные труды современников Н.Я. Марра и В.М. Бехтерева, в том числе рецензии и отклики на их работы и их ближайших коллег по работе в выбранных учреждениях . Сюда же относятся многочисленные труды, посвященные памяти ученых, их вкладу в развитие гуманитарной мысли в России . Наибольшее значение имели источники, создатели которых во многом определяли ход и направление развития отечественного гуманитарного знания, а также механизмы сотрудничества ученой элиты с властью (С.Ф. Ольденбург, С.Ф. Платонов, В.И. Вернадский, А.П. Карпинский, П.А. Сорокин и др.).
Пятая группа источников – переписка и мемуары. Они важны для формирования конструктивных представлений о корпоративной культуре ученого сообщества, личных отношений ученых, их научных контактов. Среди мемуаров можно выделить воспоминания Б.Б. Пиотровского , О.М. Фрейденберг , Р.Л. Берг и И.М. Дьяконова.
Отдельную группу источников составляют работы современников – деятелей культуры, позволяющие провести важные историко-культурные параллели, способствующие формированию комплексного представления о деятельности учреждений и разрабатываемых в них проектов в контексте культуры периода.
Апробация исследования. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории западноевропейской и русской культуры исторического факультета СПбГУ. По теме исследования сделаны доклады: «»Историк должен знать все» (А.С.Лаппо-Данилевский и проблема междисциплинарного синтеза в отечественной науке конца Х1Х — нач. ХХ в.) (Международная конференция (V Зиминские чтения) «Историк в России: между прошлым и будущим», посвященная 90-летию со дня рождения А.А. Зимина. Москва РГГУ 25-26 февраля 2010 г.), «Ученый как явление культурного пространства эпохи Серебряного века (на примере В.М. Бехтерева)» (Межвузовская научная конференция «История и культура», посвященная 75-летию профессора Гелиана Михайловича Прохорова, Санкт-Петербург, 12-13 апреля 2011 г.), «Почему на эмигрировал Н.Я. Марр? К проблеме восприятия большевизма научной элитой России» (Международная научная конференция «Эмигрантика / Emigrantica: Печатные издания русского зарубежья (вопросы источниковедческой критики)», Санкт-Петербуррг, 15 октября 2011 г.; «Работы по методологии истории как источник по исследованию вопросов синтеза истории и социологии в эпоху «серебряного века» (к проблемам новаций в исторической науке)» (Всероссийская научно-практическая школа- конференция молодых ученых «История России с древнейших времен до XXI века: проблемы, дискуссии, новые взгляды, Москва, Институт российской истории РАН, 16-18 ноября 2011 г.).
Опубликованы научные статьи: Философия Л.Н. Толстого как элемент субкультуры сообщества ученых-обществоведов конца XIX – начала XX в. (На примере работ Н.И. Кареева, В.М. Бехтерева и П.А. Сорокина) // III научная конференция студентов и аспирантов (Исторический факультет СПбГУ) 18 ноября 2008 г.): Сб. науч. материалов. СПб, 2009. С. 61-65; Неопубликованное письмо В.М. Бехтерева к А.С. Лаппо-Данилевскому как источник по истории науки (к вопросу о создании единой науки о человеке в начале XX в.) // Университетский историк. Альманах. Вып. 7. СПб., 2010. С. 439-448; Две судьбы утопии: лингвистические теории Н.Я. Марра и Л.С. Липавского в контексте государственной культурной политики 1920-1930-х гг. // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Серия «Гуманитарные и общественные науки». 2011. Вып. 2. С. 144-149; Н.Я. Марр и государственная культурная политика 1917-1930 гг. // Вестник СПбГУ. Серия 2. 2011. Вып. 4. С. 88-93.
Структура диссертации.
Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения, Списка источников и использованной литературы.
Во Введении определяется объект, предмет, цели и задачи, хронологическая периодизация исследования. Мотивируется его актуальность и научная новизна. Характеризуются источниковая база и историография избранной темы.
Первая глава «Академия истории материальной культуры» посвящена рассмотрению истории одного из ведущих гуманитарных центров страны, пережившего в исследуемый период масштабные реорганизации, связанные как с особенностями развития отечественной гуманитаристики, так и с изменениями в государственной политике.
В параграфе 2.1. «От Императорской Археологической комиссии к Академии истории материальной культуры» рассматриваются причины, особенности и ход организации Академии истории материальной культуры.
Академия истории материальной культуры была создана в результате масштабной реорганизации Императорской Археологической комиссии, работавшей с 1859 года. К началу исследуемого периода понимание необходимости изменений в организации археологической науки в России высказывались постоянно и исходили непосредственно от ученого сообщества, не являясь таким образом прямым следствием кардинальных социально- политических изменений в стране. В частности, Февральская революция не оказала существенного влияния на судьбу учреждения, явившись лишь катализатором стремлений ученых к превращению Комиссии в ведущую научную силу страны.
Значительно более трудным оказалось для учреждения время первых месяцев Советской власти, трудности которого, однако, не прервали преемственности в развитии археологической науки. Новая власть поддержала идею создания Академии, призванной стать учреждением «аналогичным Академии Наук, но с специальной задачей исследования памятников материальной культуры» . Единственным серьезным вмешательством в реализацию проекта, как и в жизнь учреждения вплоть до конца 1920-х гг., было навязанное название – Российская Академия истории материальной культуры, которое, впрочем, вполне удовлетворяло большинство сотрудников.
Несмотря на активное участие в реализации проекта многих представителей ученого сообщества (А.А. Миллера, С.Ф. Ольденбурга, Б.В. Фармаковского, С.А. Жебелева, А.А. Спицына, С.Ф. Платонова и др.), ключевой фигурой в этом процессе по праву можно считать Н.Я. Марра, в ноябре 1918 г. возглавившего учреждение. Ученый являлся одним из самых талантливых организаторов и администраторов эпохи. Кроме этого, он полностью устраивал новую власть, являясь посредником между ней и академической элитой. Н.Я. Марр не имел твердых политических пристрастий, что помогало ему успешно сотрудничать и с Л.А. Кассо, и с министрами временного правительства (например, А.А. Мануйловым), и с большевиками. Таким образом, кандидатура Н.Я. Марра была идеальной, несмотря на неприятие коллегами его яфетической теории и очень сложного характера ученого.
В параграфе 2.2. «Власть и Академия: сотрудничество и споры» рассматриваются вопросы взаимоотношения Академии с властью, стратегии поведения ее руководства в 1920-х гг.
Сближение Академии и власти автоматически сводило на нет желание академического сообщества к полной независимости от государственной идеологии. Аполитичность могла лишь представляться формой независимости, но в реальности таковой не являлась.
Несмотря на признание и значительную поддержку со стороны властей, Академии приходилось буквально бороться за нормальное обеспечение своей работы. При этом ученое сообщество зачастую не скрывало, что важнейшей составляющей его союза с властью является материальная поддержка со стороны последней. В условиях «вегетарианских» 1920-х оно не боялось открыто заявлять о своих требованиях руководству страны.
Жизнь учреждения также могла осложняться внутренними конфликтами. Многие категорически не принимали стиль управления Н.Я. Марра, однако его фигура была безальтернативной, что понимали как его сторонники, так и противники.
Наиболее чуткие к политическим переменам ученые достаточно рано поняли, что сотрудничество с большевиками подразумевает необходимость принятия материалистической идеологии. Предпосылки идеологического прессинга стали улавливаться в середине 1920-х гг. В ГАИМК первым, кто осознал необходимость введения марксизма, явился Н.Я Марр. На заседании 7 апреля 1924 г. им была зачитана ближайшая программа действий, включавшая, в частности пункт о введении «в работу Академии лица с марксистской подготовкой» и создании Комиссии под руководством А.В. Луначарского, которая стала центром освоения марксизма в Академии.
Нужна помощь в написании автореферата?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Период 1925-1927 гг. стал очень значимым в истории взаимоотношений ученых-археологов и власти. Впервые между ними начали отчетливо проявляться противоречия, а также признаки грядущего тотального торжества яфетидологии.
Академия, включившая в свой состав ведущие гуманитарные силы страны, главных ученых «старой школы», до последнего момента стремилась сохранить свободу от политических тревог, остаться неким «заповедником». Будучи искренне убежденными в определяющей роли науки для развития государства, они ставили ее несомненно выше любой власти. Стратегию Академии в исследуемый период можно условно назвать стратегией «наукократического договора», который был разорван по инициативе власти в конце 1920-х гг.
В параграфе 2.3. «Перелом конца 1920-х» рассматривается история Академии рубежа 1920-30-х гг., когда власть санкционировала и активно проводила политику, направленную на перестройку всей науки на основах марксизма-ленинизма. Для ГАИМК перелом начался с так называемого «дела» академика А.С. Жебелева, ставшего символом кардинальной смены курса власти по отношению к учреждению. Стремление руководителей Академии (Н.Я. Марра, С.Ф. Ольденбурга и др.) спасти коллег от репрессий потребовало от них признания вымышленных ошибок и горячей поддержки деятельности новых сотрудников Академии, проводников линии партии, таких как Ф.В. Кипарисов, С.Н. Быковский и др. Парадокс ситуации заключался в том, что чистки проводились под лозунгом окончательного утверждения в археологии марризма. Позиция Н.Я. Марра, фанатично преданного своей теории, в данной ситуации заслуживает уважения. Он изо всех сил заступался за попавших в немилость и требовал принятия тезиса о том, что Академия достигла некоторых успехов не благодаря ему одному, а благодаря коллективной работе. Тем не менее, именно Н.Я. Марр стал символом этой сложной перестройки, начавшейся в конце 1920-х гг.
Вторая глава «Яфетический Институт» посвящена рассмотрению возникшего в 1921 г., совершенно нового для академической науки учреждения. Его стремительный рост, когда из крохотного центра по изучению мало кому понятной яфетидологии через 10 лет он стал «единственным академическим центром, в котором занимаются языкознанием», является уникальным примером в отечественной истории.
В параграфе 3.1. «Предпосылки организации Института» рассмотрен вопрос предыстории его создания, попытки Н.Я. Марра создать учреждение, в основу которого была бы положена яфетическая теория.
Уход Н.Я. Марра в теоретическую лингвистику, в которой он был полным дилетантом, был связан с вынужденным прекращением археологической деятельности во время Гражданской войны. Реализации его идей до второй половины 1910-х гг. мешало скептическое к ним отношение учителя В.Р. Розена, противодействие значительной части научного сообщества, а также охранительная политика царского правительства.
Первые попытки реализации своих проектов ученый начал сразу после Февраля 1917 г., создав Кавказский историко-археологический институт, явившийся первым учреждением, во главу построения которого клалось яфетическое языкознание. Развить успех он смог только после разочарования в идеях грузинского национализма и окончания Гражданской войны, увидев в большевиках возможных покровителей его теории. Объединяло Н.Я. Марра с новыми лидерами и предельная революционность мышления, характерная для торжествовавшей авангардной культуры. Идеи ученого, стремившегося к перевороту не только в лингвистике, но и в гуманитаристике в целом, коррелировали с радикальными идеями новой власти, что логично приводило к их поддержке.
В параграфе 3.2. «Развитие концепции Института и путь к марксизму» исследуется проблема адаптации «нового учения о языке» Н.Я. Марра к государственную идеологию во второй половине 1920-х гг.
Идея организации Яфетического Института была связана с ростом теоретических изысканий Н.Я. Марра, идеям которого стало тесно в рамках кавказских материалов. К этому времени ученый хотел вывести свою теорию на новый уровень, и сплочение специалистов-единомышленников в одном учреждении стало воплощением его заветной мечты. Яфетический институт являлся базой для разработки и пропаганды «нового учения о языке». Активная научная работа началась сразу же после организации Института, чему во многом способствовала поддержка со стороны коллег ученого (в первую очередь, у представителей смежных дисциплин).
Желание победы в борьбе с оппонентами, которых у Н.Я. Марра было предостаточно, в то время не могло не привести к введению в науку «политического момента». Уже с начала 1920-х годов ученый активно участвовал в общественно-политической работе, а сам Институт всегда был более лоялен по отношению к власти, нежели многие другие гуманитарные учреждения страны. Н.Я. Марр сознательно добивался признания своей теории со стороны властей, полагая что возможность реализации крупных проектов в «ближайшие по крайней мере десятилетия» существует только в рамках масштабной государственной помощи. При этом он не боялся быть требовательным, полагая, что «резкость помогает ясной формулировке мыслей», и «особой беды в резком тоне» нет, в том числе и в общении с властью.
Процесс перехода Н.Я. Марра к марксизму, несмотря на то, что ученый никогда не боялся коренного пересмотра положений своей теории, был достаточно сложен. Свое учение он ставил однозначно выше любой идеологии, однако уже с 1924 г. начинается процесс постепенной привязки «нового учения о языке» к марксизму. Одной из главных причин успеха теории у власти стала ее способность (о чем говорил и сам Н.Я. Марр), быть использованной при решении любых практических научных задач. На любую научную проблему, от решения которой зависел успех социалистического строительства, у яфетидологии уже был готов ответ. В Институте при негласной поддержке его руководителя создавалась впоследствии принятая властью легенда о том, что именно Н.Я. Марр заложил основы марксистской лингвистики еще до революции.
В параграфе 3.3. «От Н.Я. Марра к марризму» рассмотрен период в истории Яфетического Института, когда он, при поддержке власти, стал одним из ведущих гуманитарных учреждений страны, а учение Н.Я. Марра превратилось в догму для большинства гуманитарных наук.
С середины 1920-х гг. дискуссии по вопросам языкознания перестают быть научными, скатываясь до уровня взаимных политических обвинений. При фактическом отсутствии талантливых последователей, Н.Я. Марр был вынужден сделать ставку на тех, кто видел в яфетидологии марксизм и готов был вести борьбу против «буржуазного языкознания». Свою некомпетентность в лингвистике марристы (В.Б. Аптекарь, Ф.П. Филин, Л.Г. Башинджагян и др.) компенсировали верой в истинность «нового учения о языке» и активной борьбой за его признание единственно подлинно марксистским.
«Стихийный марксизм» яфетической теории, заручившейся поддержкой А.В. Луначарского, Н.И. Бухарина, М.Н. Покровского, А.С. Енукидзе, А.Я. Вышинского и, видимо, самого И.В. Сталина, сменяется в эти годы «осознанной разработкой марксистско-ленинской методологии в области науки о языке» . К 1930 г теория Н.Я. Марра была целиком и полностью признана марксисткой, что декларировалось в официальных документах Института, а сам ученый в течение нескольких десятилетий стал считаться первым и главным проводником «в область лингвистических работ основ марксизма-ленинизма». В связи с этим Яфетический Институт был переименован в Институт языка и мышления. Показательно, что если в ГАИМК Н.Я. Марр во многом сам стал жертвой инициированных властью и ортодоксальными марксистами кампаний, то в языкознании он их по сути возглавлял, за что по праву стал считаться одним из идеологов и символов репрессий в отечественной науке конца 1920-х – 1940-х гг.
Автор яфетической теории и создатель Яфетического Института изначально стремился к абсолютному лидерству в научном мире, к полному торжеству своей неординарной и невостребованной большинством коллег теории. Теория Н.Я. Марра оказалась в условиях советского государства тем же, что и марксизм – скорее верой, а не научным учением.
Третья глава «Институт по изучению мозга и психической деятельности» посвящена рассмотрению истории одного из ведущих в рамках исследуемого периода центров, в котором наиболее последовательно реализовывалась идея комплексного подхода к изучению человека – Института мозга, выделенного из состава Психоневрологического Института в 1918 г.
В параграфе 4.1. «Предпосылки организации Института» рассмотрена история становления и развития частного Психоневрологического Института в контексте государственной культурной политики.
Активная научная и административная деятельность основателя Института В.М. Бехтерева являлась важной составляющей поэтапного развития гуманитарного знания в стране как в императорский, так и в большевистский периоды. Целью созданного в 1907 г. Психоневрологического Института провозглашалась разработка и распространение «знаний в области психологии и неврологии, а также сопредельных с ними наук» . Институт должен был заниматься проблемами, которые входили в компетенцию большинства антропологических наук. В нем преподавали ведущие ученые своего времени: Н.И. Кареев, Н.О. Лосский, П.Ф. Лесгафт, Н.А. Гредескул, Э.Л. Радлов, Е.В. Тарле, И.А. Бодуэн-де-Куртэне, В.А. Вагнер, М.А. Рейснер и др. С Институтом плотно сотрудничали И.Е. Репин, А.Ф. Кони и М. Горький.
Отношение власти к Институту было неоднозначным. С одной стороны, оно было вполне благожелательным, что выразилось, в частности, в даровании ему земельного участка под строительство собственных зданий, периодических казенных ассигнованиях и, хотя и не сразу, в предоставлении льгот слушателям по воинской повинности. С другой стороны, Институт всю свою историю привлекал повышенное внимание полиции: уже в 1909 г. более трети преподавательского состава числились как «лица неблагонадежные в политическом смысле» . Отношения с властью самого В.М. Бехтерева, писавшего революционные поэтические произведения, с восторгом встретившего революцию 1905 г. и студенческие волнения, также складывались достаточно сложно. Дважды Институт оказывался под угрозой закрытия – в 1914 г. и в 1917 г. Но если в первом случае его спасла начавшаяся война, а также уверения администрации в полной лояльности и готовность предоставить помещения и ресурсы в помощь армии, то во второй раз правительственное предписание о закрытии пришло, когда министры царского правительства уже сами не имели власти.
В параграфе 4.2. «Предпосылки организации и деятельность Института по изучению мозга и психической деятельности» рассматривается история создания Института мозга, ставшего наследником Психоневрологического Института в деле междисциплинарного, комплексного подхода к изучению личности.
Проекты создания Института по изучению мозга озвучивались В.М. Бехтеревым в конце 1916 г., а затем в мае 1917 г., но оба раза не получали поддержки. После октября 1917 г. в условиях отсутствия частных вложений и надежды исключительно на помощь правительства В.М. Бехтерев оказался одним из ученых, кто практически сразу пошел по пути сотрудничества с большевиками, хотя и не разделял многие из их идей. Октябрьский переворот оказал противоречивое влияние на развитие Психоневрологического Института. Если университет, состоявший при нем с 1916 г., просуществовал только до лета 1919 г., то проект Института мозга, наряду со многими другими, был полностью поддержан.
В Институт были приглашены такие видные специалисты и сторонники междисциплинарных исследований, как Н.А. Гредескул, П.А. Сорокин, А.С. Звоницкая, Т.К. Розенталь, Н.М. Щелованов, А.А. Крогиус, В.П. Кашкадамов и др. Учреждение с готовностью откликалось на запросы новой власти – ключевыми в нем становятся исследования трудовых отношений, коллективной рефлексологии, педологии и социальной евгеники.
Нужна помощь в написании автореферата?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
В Параграфе 4.3. «От «тяготения к марксизму» до «бехтеревщины». Институт Мозга в условиях идеологической борьбы 1920-х годов» исследуется судьба Института в условиях «битвы за марксизм» 1920-х годов.
С началом идеологической борьбы в психологии, В.М. Бехтерев начал отстаивать право рефлексологии на марксизм, добившись в этом некоторых успехов. Однако в середине 1920-х годов ученый попал под огонь критики как
«механист» и «метафизик», и после его смерти рефлексология была объявлена учением, враждебным марксизму. Его ученики и последователи изо всех сил старались представить В.М. Бехтерева первым и наиболее последовательным проводником основ материализма в науку о человеке, однако эти попытки оказывались безуспешными. Смелые и не всегда принимаемые традиционной наукой идеи (универсальные законы исторического развития, передача мыслей на расстоянии, социальная евгеника и т.п.) не нашли поддержки у власти.
На рубеже десятилетий сотрудникам Института пришлось отказаться от многих заветов В.М. Бехтерева, все больше разбавляя их голословными заявлениями о диалектике и марксизме. В 1932 г. коммунист А.А. Таланкин, став руководителем сектора психологии и педологии Института, озвучил термин «бехтеревщина», с которой и начал активно бороться. Критика В.М. Бехтерева однако сочеталась с признанием его заслуг, но лишь в области психоневрологии и психиатрии. Истинный В.М. Бехтерев – один из самых смелых мыслителей эпохи, во многом определявший вектор развития ряда гуманитарных наук – еще несколько десятилетий будет храниться только в памяти своих ближайших учеников, старых изданий и архивных документов.
Статус В.М. Бехтерева, никогда не являвшегося членом Академии наук, несмотря на все звания и регалии, не позволял претендовать на роль настоящего лидера ученого сообщества, в отличие, скажем, от его главного оппонента И.П. Павлова. Он стремился обеспечить спокойное и достаточно свободное существование рефлексологии, возможность реализации своих проектов с надеждой на их государственную поддержку. Себе он отводил роль некоего суверенного лидера, что в условиях жесткого контроля над наукой и наличия стремлений со стороны государства к ее идеологическому единообразию, оказалось невыполнимым.
В Заключении суммируются итоги исследования и делаются общие выводы.
Характерной особенностью сотрудничества науки и власти было восприятие ученым сообществом государства как гаранта развития науки, единственного и обязательного источника финансовой и политической поддержки различных крупных проектов. Этим объясняется как недостаточно конструктивное взаимодействие со слабевшей царской властью, так и отсутствие со стороны ученого сообщества поддержки Временного правительства, несмотря на предпринятое им «освобождение» науки. В свою очередь, показательно, что многие ключевые фигуры научного мира сделали выбор в пользу стратегии активного сотрудничества с большевистской властью, мобилизующая и всепроникающая роль которой в научной сфере начала ярко проявляться практически сразу после Октября. Одновременно, в исследуемую эпоху ученые не считали себя в полной мере «государевыми слугами», несмотря на то, что в подавляющем большинстве являлись убежденными государственниками.
Советское правительство зачастую вполне охотно поддерживало проекты в обмен на лояльность и готовность к сотрудничеству в рамках таких задач новой власти, как, общественное просвещение, исследование трудовых отношений и т.п. До конца 1920-х годов оно воздерживалось от серьезного вмешательства в работу учреждений, предоставляя им относительную свободу. Лидеры ученого сообщества могли напрямую лоббировать свои интересы, обращаясь за помощью непосредственно к партийным лидерам даже при том, что многие из реализуемых в это время проектов были явно далеки от марксизма, постепенное введение которого началось с середины 1920-х гг.
В условиях как царской, так и большевистской России развитие науки, успешность отстаивания ее интересов напрямую зависели от научных и административных талантов лидеров ученого сообщества. Эпоха «ученых- диктаторов», начавшаяся еще до революции, со временем лишь развивалась, дойдя в период сталинизма до своего пика – концепции «одна наука – один лидер». При всей общности ученой корпорации каждый из ее лидеров проводил свою, во многом индивидуальную, политику в отношениях с властью, которая зависела от таких факторов, как политические пристрастия ученого, его амбиции, личностные убеждения, приверженность корпоративным установкам и готовность идти на компромисс.
В рамках послереволюционной действительности стратегия, направленная на несомненное, тотальное лидерство имела наибольшие шансы на успех. Значимую роль играло и соответствие «стилю мышления» эпохи, принципам научного квазимарксизма, главный из которых утверждал, что любые научные идеи, проекты или теории должны считаться и восприниматься как марксистские, а вовсе не обязательно таковыми являться.
По теме диссертации опубликованы следующие работы:
Статьи в ведущих рецензируемых журналах и изданиях:
1) Сидорчук И.В. Две судьбы утопии: лингвистические теории Н.Я. Марра и Л.С. Липавского в контексте государственной культурной политики 1920-1930-х гг. // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Серия «Гуманитарные и общественные науки». 2011. Вып. 2. С. 144-149 (0,5 п.л.).
2) Сидорчук И.В. Н.Я. Марр и государственная культурная политика 1917- 1930 гг. // Вестник СПбГУ. Серия 2. 2011. Вып. 4. С. 88-93 (0,4 п.л.).
Другие публикации:
3) Сидорчук И.В. Философия Л.Н. Толстого как элемент субкультуры сообщества ученых-обществоведов конца XIX – начала XX в. (На примере работ Н.И. Кареева, В.М. Бехтерева и П.А. Сорокина) // III научная конференция студентов и аспирантов (Исторический факультет СПбГУ) 18 ноября 2008 г.): Сб. науч. материалов. СПб, 2009. С. 61-65. (0,3 п.л.).
4) Сидорчук И.В. Неопубликованное письмо В.М. Бехтерева к А.С. Лаппо- Данилевскому как источник по истории науки (к вопросу о создании единой науки о человеке в начале XX в.) // Университетский историк. Альманах. Вып. 7. СПб., 2010. С. 439-448. (0,4 п.л.).