Введение
Изучение исторических особенностей формирования идеологических платформ является одним из главных предметов исследования историков. Немалая роль в изучении идеологии отводится на изучение конкретных политических программ. Изучение же консервативной идеологии — одна из самых излюбленных тем историков. Этого не сказать об идеологических особенностях тех систем ценностей, которые находились на стыке устоявшихся идеологии, в частности, о либеральном консерватизме. Российская революция 1917 года являлась беспрецедентным по значению событием в истории. Последовавшая за ней Гражданская война в России 1917-1922гг. является одним из самых противоречивых событий не только в российской, но и в мировой истории. Обращение к последствиям революционных преобразований в год 100-летия данных событий позволяет поднимать самые разнообразные темы и проблемы. Одной из таковых может стать идеологическое размежевание победителей революции 1917г. и их противников, которые активно сопротивлялись данной власти в разных регионах бывшей Российской Империи. Они же и унесли идеологию этого сопротивления в эмиграцию. По новейшим исследованиям ученых на разных территориях русского рассеяния от ближнего Зарубежья до стран «третьего мира» оказалось около 2-2,5 млн. человек. Разношерстная масса эмигрантов, принадлежащая к разным сословиям, как правило, строила смысл своего существования в эмиграции в борьбе против большевизма за горячо любимую Родину. Желание вернуться в страну, которая не управляется большевиками, стало для них смыслом жизни. В свою очередь, для успешной борьбы против «богоборческой власти» русские эмигранты должны были использовать все имеющиеся альтернативы и ресурсы, в т.ч. идеологические, чтобы показать другое видение исторического процесса развития России, показать ее другое будущее. Всесословность эмиграции, в определенной степени, помогала составить определенный срез русского общества, который оказался «под гнетом» большевиков. Для того чтобы противопоставить господствующей в России идеологии большевизма свою твёрдую позицию, эмиграции требовалось пройти определенную эволюцию. Важно было понять, что ценного могла бы в себя вобрать традиция Российской государственности, какие изменения произошли в российском обществе за годы Революции и Гражданской войны, а также как эти положения связать с новыми веяниями идеологий стран Запада, минуя коммунизм. Не случайно поэтому, что труды эмигрантов часто обращались к историческому прошлому России. Патриотический порыв, ностальгия по прошлому, желание вернуться домой, услышать родной язык — все эти и многие другие факторы способствовали тому, что большая часть трудов в эмиграции были посвящены началу ХХ века, Первой мировой войне, а также Гражданской войне. Формирование либерального консерватизма, помимо того, что имело свою точку отсчета, имело и свое главного идеолога — бывшего депутата Государственной Думы, а первоначально и вовсе марксиста П.Б. Струве. Формирование идеологии либерального консерватизма в эмиграции, в отличие от нормальной логики развития идеологического платформы, исходила в эмиграции от обратных тенденций. В русской эмиграции 1920-х гг. отсутствовало единое понимание того, что противопоставить большевикам на идейном уровне. Поэтому до 1925 года большая часть политически активных эмигрантов занималась политической борьбой друг с другом. Появление же идеологии произошло практически одномоментно, когда уже все эмигранты разделились на правых, центристов и левых. Именно в этот момент в эмиграции всю насущнее стали требования объединения под одним знаменем. С определенной натяжкой можно сказать, что это произошло впервые после многолетнего разобщения. Политические структуры, которые уже были созданы к 1925 году, в своей деятельности, с точки зрения идеологии, опирались отнюдь не на идеи, выдвинутые П.Б. Струве и авторами парижской газеты «Возрождения» (эдакого «рупора либерального консерватизма»). Большая часть будущих политических сторонников Великого Князя Николая Николаевича-мл., который фактически был провозглашен Верховным Вождем русской эмиграции именно сторонниками либерального консерватизма, являлась сторонниками монархической формы правления, а некоторые отдельные представители русских правоцентристов в эмиграции в 1920-е гг. принадлежали в прошлом и к ультраправому лагерю. Большая часть при этом даже не изменила своих политических убеждений, примкнув к наиболее сильному союзнику на некоторое время. На путях династического и политического объединения, но не меньшего и разобщения, русская эмиграция продолжала свою активную политическую деятельность до середины 1920-х гг., когда единственная смелая попытка правоцентристов объединить эмиграцию на основе единого идеологического подхода потерпела поражение на Российском Зарубежном Съезде в Париже в апреле 1926 года. Созданные после этого политические структуры были эффективны до смерти Верховного Вождя эмиграции в 1929 году, а после единственным его правопреемником, по мнению большинства русских правых, стал его родственник Великий Князь Кирилл Владимирович, который в 1924 году объявил себя Императором Всероссийским в изгнании. Структуры же правоцентристов перестали служить своим поставленным задачам. Дискуссии о личности преемника Николая Николаевича-мл. продолжаются до сих пор.
Объектом исследования организации русских правоцентристов в эмиграции в 1920-е гг. В данном случае правомерно отметить, что правоцентристами выступают последовательные сторонники восстановления монархии в России, однако, не признающие возвращение к дореволюционному политическому строю. К таковым следует относить крайне правых Н.Е. Маркова 2-го и других политических монархистов. С точки зрения идеологической эволюции именно правоцентристы оказались наиболее прогрессивны с точки зрения введения новых идеологических механизмов в политическое мировоззрение. В данном случае речь идет о формировании идеологии либерального консерватизма, одним из последовательных сторонников которого являлся П.Б. Струве.
Предметом настоящей работы является идеологическая трансформация, деятельность, а также общая тенденция эмиграции к противопоставлению себя в качестве главного политического и идеологического соперника власти большевиков.
Цель исследования — проанализировать особенности формирования и деятельности идеологического лагеря правоцентристов русской эмиграции в 1920-30-е гг.
Для решения поставленной цели в ходе исследования требуется решить ряд задач:
·определить идеологическую эволюцию русских эмигрантов от событий революции до 1925 года; изучить особенности политической борьбы в среде правоцентристской эмиграции до 1925 годов; выявить основные лагери противостояния и «династические предпочтения» русских правых; структурировать событийную сторону в развитии и эволюции тенденций объединения русской эмиграции; изучить особенности избирательной борьбы на Российский Зарубежный Съезд; определить дискуссии, которые происходили в среде русской эмиграции во время работы Российского Зарубежного Съезда 1926 года; изучить роль отдельных личностей в событиях политической эволюции русской эмиграции на протяжении 1920-30х гг. Хронологические рамки исследования — 1920/1921 — середина 1930гг. Нижняя граница исследования определяется началом становления русской эмиграции в разных странах мира и первые попытки консолидации вынужденных изгнанников по средствам объединения в разных общественных организациях. Верхняя граница — середина 1930-х гг. — период спада деятельности правоцентристов первой волны русской эмиграции и спад идей либерального консерватизма в мировоззрении эмиграции.
Географические рамки определить можно лишь по странам расселения русских эмигрантов — от США до Филиппинских островов, т.к. один из делегатов съезда 1926 года представлял именно этот регион. В географический ареал включаются страны с наименьшим количеством русских эмигрантов (страны Скандинавии, северной Африки), а также с наибольшими диаспорами (Франция, Германия, Югославия и др. страны — в Европе, Китай — на Дальнем Востоке).
Главной проблемой исследования является определение места и особенностей идеологической базы либерального консерватизма, его трансформация от дореволюционного опыта к «ренессансу» в эмиграции в 1920-е гг. как теоретического и тактического обоснования объединения эмиграции под эгидой право-консервативного политического крыла. Обоснование борьбы с большевиками являлось сложнейшей проблемой для русской эмиграции. Выделение здесь общих и частных принципов, отстаивание определенных интересов было главной задачей для политической эмиграции для большей части изгнанников.
Методологической базой исследования является метод историзма, метод риторического анализа, а также метод ситуационного анализа, предполагающий изучение события с учетом возможного развития исторической ситуации.
Поскольку русская эмиграция в ХХ веке состояла из нескольких волн, автор считает важным развести понятия «русская эмиграция» и «Русское Зарубежье». Нам кажется вполне убедительными позиции историка- эмигранта и профессора Колумбийского университета М.И. Раева, а также историка из Санкт-Петербурга П.Н. Базанова о том, что термин «Русское Зарубежье» может применяться исключительно к 1920-1940-м гг., т.е. до того момента как в русскую эмиграцию стали пребывать представители коллаборационистских правительств и военных организаций Второй мировой войны. При этом сам автор отстаивает позицию преемственности Русского Зарубежья исключительно среди тех общественных организаций эмиграции, которые возникли в 1920-1940-е гг. и некоторые из которых сохранились до настоящего момента (одной из них по праву может считаться Гвардейское объединение, ставшее после смерти последнего гвардейца в 1989 году Обществом памяти Русской Императорской Гвардии).
1. Идеология русских правоцентристов: к проблеме формирования либерального консерватизма русской эмиграции
Русская правоцентристская эмиграция формировалась не одновременно и не равномерно на всей территории русского рассеяния. Основные центры русской эмиграции в Европе и на Дальнем Востоке привлекали всех вынужденных уехать из России беженцев, в этих же местах происходило формирование и кристаллизация общественных и политических организаций, которые стали в геометрической прогрессии возникать в русской эмиграции. В данном случае следует отметить, что эмиграция распределялась как на основе социально-экономических условий, так и на основе закрепившихся старых связей эмиграции со своими родственниками. Последнее наиболее характерно для представителей аристократии, которые в массовом порядке пребывали на территорию бывшей Германской империи. Не смотря на то, что после Ноябрьской революции 1918 года Император Вильгельм II отрекся от престола, за которым последовало отречение от престолов представителей местных династий, некоторые прерогативы для проживания здесь для местных аристократов все же сохранялись. М.Е. Ерин об этих событиях в Германии отмечал следующее: «Повсюду в Германии исчезали старые династические властители, без большого сопротивления, почти добровольно. Это бесшумное исчезновение респектабельных институтов было событием, которое поразило многих современников. Да и падение самой монархии Гогенцоллернов произошло в одночасье, обыденно, быстро, под натиском массового недовольства. Под бременем войны монархическое государство власти полностью уничтожило свою легитимность». В этом же вопросе следует обратить внимание на то, что несмотря на падение монархии для Германии (Веймарской республики) не был характерен процесс национализации имущества «буржуазного класса». Кроме того, несмотря на революционные изменения, немецкие дворяне и аристократия практически не покидала своих родовых имений. Это характерно также для бывших правящих (и медиатизированных) династий. Баварские Виттельсбахи, Вюртемберги, Гессены, Гогенлоэ-Лангебург и другие частично сохранили свое имущество (некоторые резиденции были национализированы и стали собственностью государства, как правило, превращены в музейные комплексы) и продолжали проживать в своих резиденциях, при этом сохраняя определенный авторитет в обществе, которым когда-то правили. Для Романовых представители таких династий были, прежде всего, родственниками, которые так или иначе общались друг с другом или же предоставляли им кров (пусть и на непродолжительное время) во время изгнания. Так, характерным примером «семейной взаимовыручки» стал переезд Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны (датской принцессы по рождению) на место жительство в Копенгаген, где правил ее племянник король Кристиан Х (1912-1947). Об остальных членах фамилии следует сказать чуть подробнее после. В данном случае мы всего лишь рассмотрели ориентиры для представителей бывшей правящей династии России.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Исследователи также отмечают, что не только для высшей аристократии, но и для представителей придворного ведомства, а также титулованной аристократии проживание на территории Веймарской республики было вполне логичным с точки зрения родственных связей. Бобринские, Кочубеи, Долива-Долинские, Орловы, Мятлевы, Енгалычевы, Немировичи-Данченко и другие проживали в основном на территории Германии. Некоторые изменения в местах проживания аристократической эмиграции произошли уже после 1923 года. Другая часть аристократической части беженцев перебралась на территорию Франции, в числе коих представители высших аристократических домов: Трубецкие, Оболенские, Голицыны, Шереметевы и др. Для Франции такой близкой связи между титулованными родами практически не было, несмотря на большое количество аристократов во Франции. По сохранившимся же воспоминаниям эмигрантов можно сказать, что сюда ехали как в наиболее стабильную страну, причем некоторые ехали сюда на съемные квартиры и виллы, владельцами которых они стали еще в довоенное время. Проживание для эмигрантов во Франции стало комфортно только после 1923 года, после Капповского путча в Германии и стремительного обесценивания германской марки.
К. Гусефф отмечает, что для западного общественного мнения было характерно понимание эмиграции сквозь призму их социального положения. Несмотря на утверждения Верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев Ф. Нансена, на женевской конференции 26 августа 1921 года о том, что «беженцы принадлежат к различным слоям дореволюционного российского общества, и все они в разной мере подготовлены к испытаниям, которые выпали сегодня на их долю» в целом общественное мнение западных стран было склонно считать эмигрантов «представителями обеспеченных слоев рухнувшей империи, и прежде всего — верной престолу аристократии». Характерна общая склонность историков преувеличивать преданность аристократии престолу, которое не было уж такой «верной» в действительно, как утверждают некоторые историки. В целом же общество за рубежом представляло эмиграцию достаточно сплоченно. При этом значительный контраст наблюдался как в сфере образования эмиграции, где две трети имело полное среднее образование, чуть более 15% высшее, 12% закончило военные училища, а около 5% и вовсе не имела образования, так и в финансовом и материальном положении беженцев.
Все авторы солидарны в одном — русская эмиграция появилась почти во всех на тот момент существовавших государствах мира и на всех континентах. Наиболее многочисленными русские диаспоры были в Европе (особенно во Франции, Германии, Королевстве СХС, Чехословакии, Польше и странах Прибалтики — т.н. государствах-лимитрофах). Основными центрами политической активности эмиграции поочередно стали Германия и Франция, а также КСХС — будущее Королевство Югославия. Академической столицей русской эмиграции стала Прага (Чехословакия). В Азии центром русской эмиграции стала Маньчжурия со столицей в Харбине, а вторым центром являлся город Шанхай в Китае, где был дальневосточный политический центр Русского Зарубежья. Были русские эмигранты и на африканском континенте. В основном они размещались в Тунисе — центре военно-морской эмиграции сил Белого флота, были отдельные российские граждане на территории Египта (в частности Александрии, Каире), отмечено проживание эмигрантов на территории Марокко, в меньшей степени регионах Сахары, а некоторые русские и вовсе осели на территории Бельгийского Конго (т.н. Экваториальная Африка). Большая часть эмиграции искала для себя место для проживания после эвакуации сил Русской Армии барона П.Н. Врангеля в ноябре 1920 года из Крыма, хотя отдельные эмигранты уехали из России еще раньше. Первоочередным пунктом распределения эмиграции на «южном направлении» эмиграции стал Константинополь (Стамбул с 1930 года). Именно здесь проходило составление первых статистических данных о русских беженцах. По словам заместителя министра внутренних дел Турции Сешфи-паши (министром внутренних дел в 1925-1927гг. был Мехмед Селим Юбадин) на апрель 1926 года на территории Турции оставалась «свыше 20 тыс. русских, из коих большая часть . Главный контингент последних живет в Анатолии. Число безработных весьма невелико. Очень много их находится на работах в Анатолии, они работают в качестве простых рабочих, но очень хорошо вознаграждаются. Много русских беженцев устроилось и осело в Константинополе, Смирне, Трапезунде и Анкаре». Однако также замминистра не забыл напомнить, что для беженцев есть определенный срок, который не позволяет им находиться на территории Турции более пяти лет. Отвечая на вопрос корреспондента «Вечерней газеты», Сешфи-паша сказал, что «ничто не мешает им принять по прошествии пяти лет турецкое подданство». Как отмечают исследователи «константинопольский» узел беженцев был развязан лишь к концу 1920-х гг. В целом оценки заместителя МИД Турецкой республики подтверждаются данными исследователей. Количество беженцев в бывшей столице Турции на конец 1925 года составлял менее 6 тыс. человек, в то время как чуть более 20 тыс. находились на территории большей части республики. Определенную концепцию по географии эмигрантских направлений вывел сербский исследователь М. Йованович. Он выделял три направления эмигрантских потоков: северо-западное, южное и дальневосточное. Мы же считаем, несмотря на согласие с позицией историка правомерно выделение северного и северо-западного направления отдельно в силу того, что противобольшевистское сопротивление в этих регионах бывшей Российской Империи не было объединено в единое целое. Таким образом, «Северное и северо-западное направление» (Северная область, регионы Прибалтики) эмиграции имело своей целью отправиться в эмиграцию через Норвегию и Эстонию, Латвию, Литву и др. регионы в страны Центральной Европы и Британских островов. Стоит также сказать, что страны-лимитрофы также стали местом средоточии эмиграции, но не были столь многочисленными.
«Восточное направление» эмиграции получило распространение в Китае (Харбин, Шанхай), в меньшей степени в Японии, а отчасти и на Филиппинских островах, однако эмигранты были и на других островах Тихоокеанского региона. Эвакуация белых сил и беженцев на Дальнем Востоке происходила несколькими маршрутами. Одной из наиболее известных акций является использование Сибирской флотилии под командованием контр-адмирала Г.К. Старка. Эвакуация белых сил в составе отрядов генералов Д.А. Лебедева, Н.И. Савельева, генерал-лейтенанта Ф.Л. Глебова, Омского (Сибирского) и Хабаровского кадетских корпусов, а также других отрядов происходила из Владивостока. По оценке Ван Чжинчэна, в эмиграцию на 30 судах Сибирской флотилии отправились около 9 тыс. человек (среди которых 1800 беженцев, причем около 1500 беженцы из Забайкалья, а 300 человек — беженцы-одиночки) и порядка 7070 военных. С этой же флотилией на пароходе «Эльдорадо» 25 октября 1922 года отправилось в эмиграцию и Сибирское правительство. Последовательно флотилия высадила беженцев в Усуне и Шанхае, где встретила достаточно серьезное противодействие как со стороны местных русских, которые прибыли в Шанхай еще до революции и гражданской войны, так и со стороны консульских служб Великобритании и Франции. Чуть позже флотилия отправилась на Филиппины и как отмечает Г.К. Старк в своем отчете, которого еще в местечке Болинао на о. Люзон встретили представители Филиппинского отдела Американского Красного Креста, а также «переводчик из русских эмигрантов-социалистов, некий Поспелов». Они же передали, что для приема эмигрантов «подготовлена карантийная станция в бухте Маривелес». Таким образом, русские эмигранты здесь же были зарегистрированы и вынуждены подчиняться представителям АКК и генерал-губернатора Филиппинских островов американского генерала Леонарда Вуда, который возглавлял колониальную администрацию на Филиппинах в 1921-1927гг. «Одиссея» Сибирской флотилии на Филиппинах через лагеря в Олонгапо, на о. Минданао окончилась подписанием приказа №352 по флотилии 23 мая 1923 года, содержание которой можно свести к нескольким предложениям: «Завтра Сибирская флотилия, как целая, как организованная часть, перестает существовать. На Филиппинских островах при кораблях остается маленькая горсточка людей в качестве сторожей для охраны русского достояния. Я остаюсь с ней. … От лица службы Родине спасибо Вам всем, честно служившим ей до последнего часа. П.П. Контр-Адмирал СТАРК». С этого же момента была прекращена помощь со стороны АКК. Сам адмирал упоминает, что экипаж Сибирской флотилии после прибытия на Филиппины разделился на несколько частей: те, кто остался на кораблях по собственному желанию; те, кто уехал работать в Америку; те, кто уехал на работу на Минданао (остров на юге Филиппинского архипелага); те, кто осел в районе Манилы. Уже позже в конце августа 1924 года сам Ю.К. Старк перебрался в Париж, работая долгое время таксистом и где в 1946-1949гг. возглавлял Всезабуженое объединение русских морских офицеров. Интересно, что уже в Париже в 1926 году Ю.К. Старк стал делегатом Российского Зарубежного Съезда от Филиппинских островов, хотя фактически уже там не проживал35. Контр-адмирал Г.Н. имя адмирала Ю.К. Старка от бывшего командира тральщика «Парис» старшего лейтенанта Романа Антонов писал, что для того, чтобы русские эмигранты в Тихоокеанском регионе имели при себе деньги и корабли не достались советской власти, бывший командующий осуществил продажу кораблей. Остаток денег от продажи судов флотилии он передал вместе с отчетом бывшему Верховному Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу.
Пытаясь обобщить статистические данные по количеству русской эмиграции, мы обращаемся к ряду авторитетных исследований. Свои статические данные по потокам эмигрантов были предложены С.С. Ипполитовым, З.С. Бочаровой, В.Ю. Жуковым и др. С.С. Ипполитов в своих исследованиях опирался на данные Главного справочного бюро (с августа 1921 года Главного регистрационного бюро) в Константинополе, Американского Красного Креста (АКК) и информацию, предоставленной Лигой Наций. Автор отмечает, что «статистические данные отличаются неполнотой и тенденциозностью». По его данным общее количество русских эмигрантов к 1 ноября 1920 года составляло 1 млн. 194 тыс. человек38. Внимание уделяется и конкретным регионам. По данным автора Аркадьевича Штюрмера (1897-1979). Приводим его содержание без сокращений: «По дошедшим до нас сведениям в Париже собирается всеэмигрантский Съезд для обсуждения дальнейших задач эмиграции. Предполагая, что Вы, Ваше Превосходительство, вероятно, примете участие в Съезде, мы, русские, живущие на Филиппинах, просим Вас напомнить съезду о нашем существовании и о нашей готовности принять участие в будущей работе на освобождение нашей Родины. То, что Вы, Ваше Превосходительство, знаете обо всех нас по совместной с Вами службе, дает Вам уверенность в искренности наших чувств, нам же дает уверенность, что наша просьба дойдет до места назначения. Обстановка, в которой протекают дни наши на Филиппинах, вероятна, известна Вам достаточно хорошо, добавлю лишь вкратце несколько слов, дабы многословием не утруждать Вашего внимания. Почти все, живущие на Филиппинах, б. [бывшие] чины Сибирской флотилии и некоторые приехавшие потом с Сахалина и из Шанхая, соединенные в одно Русское Общество Взаимопомощи. Общество оградило себя от элемента резко расходившегося по своему поведению и образу мыслей от всех остальных и по своему составу принадлежит к группе лиц, объединенных идеей взаимной поддержки, духовного развития и надеждами на светлое будущее дорогой Родины. Добывая себе средства к существованию тяжелым трудом в обстановке мало подходящей в большинстве случаев к привычкам культурного, белого человека, люди эти, естественно, жаждут изменения условий жизни своей в лучшую сторону. Покочевав по белу свет, не имея ничего светлого в будущем, живя вне России, люди эти стремятся возвратиться домой и готовы приложить все усилия к достижению этой цели. Понятно, что теперешнее положение вещей исключает все возможности ступить на родную землю. Сейчас намечается какая-то работа к освобождению Родины. В этой работе будут принимать участие достойнейшие члены русской эмиграции. Нам, так далеко заброшенным житейской бурей, хотелось бы, чтобы те, кто сейчас берется за большую работу знали, что и на нашей окраине есть их единомышленники, всецело сочувствующие их начинанию и готовые помочь, чем возможно. В надежде, что Вы, Ваше Превосходительство, поможете нам довести до сведения Съезда о наших чувствах, мы заранее благодарим Вас». Голос с Филиппинских островов. // Возрождение (Париж), 20 февраля 1926 г. оказывается, что в 1922 году численность эмигрантов в Германии составляла около 250 тыс. человек, в 1924 году в Финляндии и Чехословакии проживало 15 тыс. и 30 тыс. человек соответственно. В.Ю. Жуков обобщает количество эмигрантов и пишет, что Россию покинуло от 1,5 до 2,5 млн. человек.
Более подробно динамику численности эмигрантов рассмотрела З.С. Бочарова. По источникам Земгора (Российский земско-городской комитет помощи российским гражданам заграницей возник в феврале 1921г.), которыми пользуется историк, оказывается, что к 1 июля 1924 года в Европе, включая колониальные владения европейских держав, находилось 680 тыс. человек, в то время как в Китае 60 тыс.
Объясним некоторые особенности подсчета. С.С. Ипполитов отмечает, что регистрация русских эмигрантов не была централизованной. Различные организации от Константинополя до региональных и международных организаций старались вести свою самостоятельную статистику эмиграционных потоков. Помимо упомянутых Земгора, АКК, Главного справочного бюро были и другие организации, как общественные, так и частные. Так в Константинополе также существовало Центральное информационное бюро графини Бобринской (май 1920 — август 1921)42. Но проблема заключалась не только в отсутствии централизованной системы учета, но и в настроениях самих вынужденных переселенцев. Большая часть беженцев оказалось в тяжелом материальном положении, без средств к существованию. Для получения помощи в больших размерах, они регистрировались в нескольких организациях сразу. С.С. Ипполитов отмечает, что «к концу 1921 года практика приписок приобрела… характер эпидемии».
Прежде чем переходить к занятости в Русском Зарубежье, обратимся к одной существенной детали — к тому, в каком положении оказались члены Дома Романовых после революции и в первые годы эмиграции. На этот счет весьма емко ответила Великая Княгиня Мария Павловна, дочь Великого Князя Павла Александровича, сына Императора Александра II. Достаточно распространенный советский стереотип, что Российский Императорский Дом жил, не зная экономических затруднений, эксплуатируя население России, не имеет ничего общего с истинным положением дел, как в России, так и тем более в эмиграции. Члены Династии Романовых оказались в ситуации, когда и они, и большая часть изгнанников в материальном положении были схожи. Её Высочество говорит, что «все… считали, что большевистский режим долго не продержится… и потому не строили планов на будущее и вообще не налаживали свою жизнь, жили сегодняшним днем». Подобная трактовка повседневной жизни эмиграции в начале 1920-х гг. подтверждается также тем, что многие люди жили «на чемоданах», т.е. надеялись на скорое возвращение в Россию, а потому не пытались строить планов на чужбине. Катализатором таких настроений, прежде всего, для военной эмиграции, стал феномен «весеннего похода», когда белогвардейские силы начнут очередное наступление на Советскую Россию и освободят страну от большевиков. Так как этот поход так и не состоялся, русским эмигрантам пришлось приспосабливаться к условиям жизни в европейских странах.
Если условия для обычных жителей европейских стран были достаточно тяжелы, то для русских эмигрантов они стали еще более жесткими. Многие эмигранты не знали иностранных языков, не имели при себе денег, одежды и даже бытовых принадлежностей. Устраиваться на работу в разных странах было тяжело после событий прошедшей Великой войны 1914-1918 гг. З.С. Бочарова отмечает, что основным видом заработка был физический труд. А Ипполитов дополняет, что более 70% русских эмигрантов принадлежали к людям либо интеллектуального труда, либо не имевших специальности вообще. Советские стереотипы о том, что в Белом движении воевали лишь помещики и эксплуататоры трудящихся не выдерживают после таких цифр никакой критики. Наглядно тяжелое положение эмигрантов в разных странах показывают материалы личного происхождения. Группа русских эмигрантов, проживавшая в лагере Сиди-Бишр в Египте, осенью 1921 года в коллективном письме (подписало письмо 82 человека во главе с Р.С. Ильницким) на имя Верховного комиссара Великобритании в Египте писали, что они благодарны властям за предоставление эмигрантам «честного заработка, организации из русских беженцев охранных команд, имеющих полувоенный характер». Они отмечали, что «честный заработок найти совершенно невозможно, а жизнь в лагере, способствующая нравственному разложению, умственному отупению и лени, при полном отсутствии производительного и целесообразного труда заставляет отчаянно искать выхода из жалкого существования в лагере». Все подписавшие являлись земледельцами и просили помочь им вернуться на Родину до начала посевных работ.
Особую роль в адаптации беженцев играли местные дипломатические представители России в разных странах рассеяния. Следует обратить внимание, что дипломатические представительства большевистской власти начали оформляться за рубежом, начиная с 1921 года, в то время как первое дипломатическое признание Советской России европейскими государствами произошло лишь в 1924 году, когда РСФСР была признана правительством Россию и сотрудничества с советской властью.
Франции. В указанный промежуток исключительное положение дипломатических представителей за рубежом позволяло им вступать в переговоры с правительствами стран пребывания с целью оказания помощи беженцам, в т.ч. военным. Данный механизм был достаточно отработанным. Посол в стране пребывания обращался не напрямую к главе правительства, а к главе внешнеполитического ведомства этой страны, который уже доводил просьбы послов до сведения главы кабинета. Такой механизм присутствовал практически везде до 1925 года, когда были закрыты последние дипломатические представительства «старого режима». Стоит также сказать, что правовой статус дипломатического представительства России в этот период носил двоякий характер: с одной стороны, это было дипломатическое представительство, некогда признанного правительства, а с другой, дипломатическое представительство несуществующей державы. К.Д. Набоков вспоминал какой скандал разразился после того, как в 1919 году представителей российской дипмиссии в Великобритании исключили из списка дипломатических представительств на территории Королевства.
Позже данный конфликт был улажен, но после достаточно острой полемики с правительством и министерством иностранных дел49. Фактически в это время дуайеном всего российского зарубежного дипломатического корпуса был М.Н. Гирс, как старший и наиболее опытный среди всех дипломатов. Отметим, что в Париже на протяжении долгого времени под его руководством осуществляло свою деятельность Совещание послов, которое имело достаточно обширные дипломатические контакты с разными правительствами, в т.ч. с министерством иностранных дел Франции. Наиболее активными дипломатами на местах являлись: А.М. Петров (Египет), В.Н. Штандман (Королевство СХС, назначен А.В. Колчаком), Н.Н. Шебеко, В.Ф. Гроссе (Китай), барон В. Венденгаузен-Розенберг (Мексика), А.В. Неклюдов (Испания), К.Н. Гулькевич (Лига Наций), А.И. Щербатский (до 1918 года в Бразилии, после в Константинополе), Э.П. Демидов (Греция, позже Королевство СХС), Ю.П. Бахметев (США) и др. После того как имущества диппредставительств были переданы Советской России в 1925 году, большая часть дипломатов переехала во Францию. В некоторой степени именно на них была наложена функция олицетворения власти за рубежом. Известны многочисленные контакты дипломатов с различными общественными и политическими организациями русской эмиграции. Кроме того, именно русским дипломатам на местах на первоначальном этапе и удавалось осуществлять функцию объединяющего механизма для больших толп беженцев, которые были рассеяны по территориям 45 государств мира.
На первоначальном этапе становления русской эмиграции была характерна дискуссия о том, какой «единый центр» должен представлять русскую эмиграцию во взаимоотношениях с другими государствами. В.Х. Даватц сообщал по этому поводу следующее: «…попытки осуществления такого национального объединения в Париже… потерпели крушение, выродившись в ряд враждующих между собою отдельных групповых представительств: Учредительного Собрания, Парламентского, Земского, Торгово-промышленного, а впоследствии правых монархических организаций и Национального Союза. Получился разброд, а не единство».
Можно сказать, что тенденция к объединению эмигрантов формировалась на двух принципах:
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
·во-первых, объединение «снизу» объясняется желанием сохранить свою идентичность, которое сопровождается решением проблем адаптации в странах проживания; во-вторых, объединение «сверху» как фактор политический было основано на идее объединения эмигрантов на идеологических основаниях с целью сохранить возможность отдельным эмигрантам заниматься политической деятельностью, а в целом создать лагерь активных противников большевиков. Можно даже отметить, что если объединение по форме принадлежности к тому или иному рабочему и профессиональному признаку сопровождалось идеей выживания, то объединение на политической платформе поддерживало идею продолжения борьбы эмигрантов с большевизмом. Армия же находилась на особом положении в эмиграции. Она оказалась наиболее сплоченным организмом, т.к. была организована соответствующими уставами о военной службе.
Так фактически большая часть аристократии, чинов придворных ведомств, членов Государственной Думы, министерств и ведомств, которые относились к членам правящей фамилии, то главным местом их притяжения стала Германия (Веймарская Республика), для которой были весьма характерны реваншистские тенденции в это время. Либеральное и социалистическое (Партия социалистов-революционеров организовала в эмиграции зарубежную делегацию) крыло эмиграции находилось по большей части в Париже.
Российский Зарубежный Съезд 1926 года стал проявлением второго из названных нами выше принципов, который предлагал объединять русскую эмиграцию на основе новой политической идеологии. Первая тенденция здесь оказала лишь сопутствующую поддержку. Такой политической идеологией, которая с одной стороны могла учитывать опыт революции и событий Гражданской войны, но в тоже время не отвергать всего, что до революции 1917 года было наработано отечественными консервативными мыслителями, публицистами политиками, стал либеральный консерватизм. Чтобы понять, как происходила эволюция к данной платформе эмиграция до ее официального провозглашения со страниц эмигрантской газеты «Возрождение» в июне 1925 года, следует обратить внимание на то, какие течения русской правой общественности прибыли в эмиграцию. Идейная эволюция платформы русского либерального консерватизма после падения монархии в России — важнейший из элементов становления русской политической эмиграции.
1.1 Идеологические и мировоззренческие основы эмиграции после окончания Гражданской войны в России
Один из лидеров русских конституционных демократов, известный историк, в эмиграции лидер Республиканско-Демократического Объединения, редактор газеты «Последние Новости» П.Н. Милюков в 1926 году писал: «Было принято считать в демократической печати, 85% эмигрантов являются сторонниками монархии и только 15% могут считаться республикански настроенными». Убежденный противник монархической власти, прошедший радикальный путь собственной эволюции на протяжении революции и Гражданской войны, Павел Николаевич Милюков стал в эмиграции одним из наиболее ярых противников «правого» крена в Русском Зарубежье. Тяжелые отношения у Милюкова сложились с П.Б. Струве, с которым на страницах эмигрантской периодики он часто вел достаточно острые дискуссии на темы политической обстановки в эмиграции. Однако его оценку сторонников монархии следует признать весьма убедительной. Еще в августе 1921 года Еженедельник Высшего Монархического Совета сообщал, что «Съезд в Рейхенгалле объединил уже значительно более ста тысяч русских монархистов». Учитывая, что уже в следующем 1922 году более 85 организаций русской эмиграции приняло платформу ВМС, этот тренд прослеживается уже с 1921 года и следует признать оценку современников правильной. Уже тогда отмечалось, что «для успеха монархического дела нужно, чтобы было достигнуто объединение, дисциплина и организация. Объединение достигнуто в Рейхенгалле; дисциплина достигнута фактом существования Высшего Монархического Совета и привычкой исполнять общие директивы. Организация невозможна без организации составления объединенных частей». Однако говорить об объединении правых сил в эмиграции под одним знаменем все же неправомерно. Как отмечает Н.В. Антоненко, до революции право- монархические организации и партии (Русское Собрание, Русский Народно- Монархический Союз Михаила Архангела, Союз Русского Народа, Всероссийский Национальный Союз и др.) имели всесословный характер. Как видно из наиболее полного списка активных участников российского монархического движения в начале ХХ века, составленного ведущими специалистами по истории правого движения, в составе монархических организаций были крестьяне, ремесленники, аристократы, большое количество лиц духовного звания и т.д. В эмиграции основой для возрождения правого движения стали представили высших аристократических семейств и чиновничества, «монархические настроенные офицеры белых армий, разочаровавшаяся в демократических ценностях русская либеральная интеллигенция». По мнению исследователей (в частности, Н.В. Антоненко) монархически настроенная часть эмиграции разделилась на несколько лагерей:
1)крайне правые, которые ставили своей целью обязательное восстановление монархии в виде самодержавия в «неизменном виде»; центральную часть право-монархического лагеря в эмиграции занимали общественно-политические течения и клубы, на настроение которых влияла ситуация в Советской России; левый фланг русской эмиграции занимали «бывшие либералы» (правые кадеты), которые были настроены на восстановление монархии с ее модернизацией под изменившиеся условия. Однако, применяя данную логику к политическому процессу в эмиграции, мы рискуем потеряться в течениях правого лагеря. Член Республиканско-Демократического Союза Б.А. Евреинов в 1930-е давал следующую расстановку сил в эмиграции справа налево: реставрационно-монархическую, непредрешенческо-монархическую, демократическую и демократическо-социалистическую. Он справедливо отмечал, что количество сторонников крайне правых было достаточно невелико, а превалировали деятели непредрешенческого направления. Исходя из этого, следует не согласиться позицией Н.В. Антоненко. Наличие «группы центра» в монархическом лагере не соответствует логике идеологической эволюции. Н.В. Антоненко утверждает, что на мнение именно этой группы влияло положение в Советской России. Однако это влияло на все направления внутри эмиграции без исключения. Таким образом, подход Антоненко в этом моменте стоит подвергнуть сомнению.
Наиболее правильным, на наш взгляд, следует разделить идеологические лагеря эмиграции на два направления. Однако за основу деления взять не идеологическую ориентацию по политическому спектру, а взгляды на форму правления. В начале ХХ века в России существовало два крупных направления: республиканцы и монархисты. Вполне понятно, что данный подход можно подвергнуть сомнению в том смысле, что взгляд на форму правления не дает права точно относить представителя конкретного идеологического лагеря к этой группе. Однако, на протяжении XIX — начала ХХ века именно выбор формы правления — первостепенная категория, которая определяла того или иного политика по политическому спектру. Обратим внимание на Францию на заре Третьей Республики, когда шли достаточно острые дискуссии о будущей форме правления при маршале П. де Мак-Магоне, герцоге Маджента (1873-1879), когда сам президент являлся монархистом по политическим взглядам. Тогда в политическом спектре республики было несколько партий (по выборам в Национальное Собрание 1871 года): роялисты (легитимисты и орлеанисты), бонапартисты, либералы, республиканцы-оппортунисты и радикальные республиканцы. Выборы 1871 года показали, что для большинства жителей Франции преобладают правые взгляды. Данное собрание работало до 1876 года. Тогда уже на выборах с огромным преимуществом победили республиканцы, тогда как правые не получили и половины мест в парламенте. Причиной столь резкой смены взглядов избирателя стали дискуссия и голосование о форме правления во Франции. По итогам голосования с незначительным перевесом в несколько голосов победили республиканцы. Принятая республиканская конституция не предполагала даже возможности для пересмотра формы правления. Сами же монархисты с этого момента достаточно быстро сходят с политической арены (во всяком случае, из публичной политики). Существование отдельных правых кружков, политических групп продолжалось, однако их участие в политике почти не происходит. Национальное Собрание не по политическому спектру, а по своей идеологии становится республиканским. В начале ХХ века в России характер партии конституционных демократов (кадетов) в большинстве своем определялся программой партии в отношении формы правления. Аналогичная ситуация характерна как для Союза «17 октября», так и для партий «справа» и революционных партий «слева». Такие направления существовали в России, как до революции, так и оставили свой след и в пореволюционный период. Именно в годы Гражданской войны и эмиграции в среде интеллектуалов начинают зарождаться планы будущего переустройства страны.
Наиболее острые дискуссии, как отмечается во всех исследованиях, происходили именно тогда, когда решался вопрос о политическом будущем России после победы над большевиками. Именно тогда в правом лагере русской эмиграции возникают целый ряд течений, которые нуждаются в их детализации.
В декабре 1920 года российский политик-эмигрант В.Д. Набоков написал вполне характерную статью, опубликованную в берлинской газете «Руль». Статья получила название «Мы и они (история русской эмиграции)». В ней публицист выступил как историк революционных дней 1917 года, отметив, что после февральских событий никак беженских волн с территории России не возникает, а возникают они лишь с 1918 года, когда разразилась и набирала мощь Гражданская война. Отразив некоторые тенденции разрастания волн эмиграции после поражения белых сил на всех фронтах в 1919 году и «Крымской катастрофы», В.Д. Набоков отметил весьма характерную деталь: «в… потоках беженцев уже нет возможности найти единство политических взглядов или какую-либо определенную классовую принадлежность. И вместе с тем нет ни возможности, ни логического, ни морального основания проводить какую-либо грань, принципиально разделяющую ушедших от оставшихся». Данная позиция будет отвечать идеям русской эмиграции. Знаменитое изречение Н.Н. Берберовой «Мы не в изгнании, мы — в послании» схоже с утверждением, данным в 1920 году Набоковым. В другой своей статье В.Д. Набоков рассмотрел положение русских правых. Он в частности писал, что монархическое объединение, которое собиралось в Берлине, пыталось показать на основе своих партийных лозунгов, что возврату к старым дореволюционным порядкам нет, звучит лишь «единение царя с народом». «…в этой фразеологии мы ясно слышим те старые-престарелые мотивы, которым первые славянофилы подыскивали идейную основу, а в последствии деятели Союза русского народа использовали их для борьбы против стремления к правовому строю»59. Но в то же время русский политик замечает, что данная формулировка имела своей целью совершенно другую идею — объединить монархистов- абсолютистов и монархистов-конституционалистов. Интересную характеристику к социальному составу русской эмиграции в Берлине дает дипломат Випер фон Блюхер: «Русская эмиграция в Берлине представляла собой пирамиду, от которой сохранилась только ее верхушка».
Вопрос, однако, оставляет за собой множество проблем. Когда 29 марта 1922 года во время собрания по случаю лекции П.Н. Милюкова в Берлине был убит В.Д. Набоков, разные представители русской эмиграции отнеслись к этому события неоднозначно. Большую часть эмигрантской общественности охватила некоторая ненависть к ультраправым. Н.В. Савич зафиксировал в дневнике: «…это убийство, сделанное руками оголтелых правых, на руку левым и антирусски настроенным сферам. Практически это покушение сделает невозможным изъятие из обращения большевистских главарей, проживающих за границей, и даст повод для новых гонений на весь эмигрантский лагерь, особенно на монархическое в нем течение.
Услужливый дурак опаснее врага». Интересно, что на это событие отреагировали и большевистские органы печати. Так, берлинский «Новый мир» за 31 марта 1922 года открылся передовицей «Черносотенные ». В статье отмечалось: «Убитый В.Д. Набоков был вождем того крыла кадетской партии, которое, по существу, ничем не отличается от монархистов. Это крыло поддерживает Врангеля и его армию…». И далее давалась трактовка событий в Берлине: «Настоящие монархисты убивают почти монархистов и конституционных монархистов. Эмигрантская белогвардейщина дошла до последней черты своего морального и политического падения». В данном случае не совсем ясно определение «настоящих» монархистов. Скорее всего, авторы просто вложили стереотипное понимание образа монархиста как человека реакционных взглядов, готового пойти даже на крайние меры, чтобы избавиться от тех сторонников монархической идеи, которые еще не совсем до нее «созрели». Однако верно была передана суть — грань между конституционными и «настоящими» монархистами заметно стиралась. Здесь стоит сделать некоторое отступление. Конституционно- демократическая партия (кадеты, Партия народной свободы) к этому моменту уже значительно трансформировалась с момента революции 1917 года. Появление кадетов в эмиграции, в частности в Берлине, приходится еще на июнь 1920 года с прибытием группы партийных деятелей в составе примерно 30 человек во главе с И.В. Гессеном. Как отмечает Шелохаев, на изменения в сферах внутри партии (идеология, организация и т.д.) влияло несколько проблем. Во-первых, вынужденная разобщенность по странам эмиграции; во-вторых, иллюзии о падении власти большевиков, которые питали некоторые члены кадетской партии; и, в-третьих, неопределенность в своем будущем. По мнению Н.И. Канищевой, период с мая 1920 года (т.е. появления Пражской и Парижской группы партии) до июля 1921 года следует считать периодом «интенсивного организационного устроения» кадетов. Уже позднее, в 1921-1924гг. в рядах кадетской партии начнутся процессы, которые будут еще больше разделять партию, выделение новых политических групп (в частности Республиканско-Демократической группы или объединения под руководством П.Н. Милюкова). Своей идеологической эволюцией в сторону правых кадеты показывали, что они разрушали русский либерализм. Наиболее активными, после появления Парижской группы партии, стали члены Берлинской. Однако политический активизм здесь более всего основывался на действиях И.В. Гессена, А.И. Каминки, но особенно В.Д. Набокова, убийство которого повлекло за собой резкое падение активности действий группы в Германии. Кроме того, близость с правыми делала кадетов ближе к конституционным монархистам. По сути, они и составили крыло конституционалистов. О некотором характере их идеологии писал Б.А. Евреинов. Он отмечал, что как «группировка партийная», конституционалисты «не многочисленны и не влиятельны. Их оттесняют, с одной стороны, более определенные и темпераментные правые соседи, с которыми роднит их общность социального лица, а с другой, большие группы монархических по своему существу, но не говорящих открыто и прямо о своем монархизме». Вокруг П.Н. Милюкова формировались левые силы кадетов. Они продолжали стоять на позициях республиканизма с федеральным устройством. Главным положением «новой тактики» П.Н. Милюкова, которая была рассмотрена на парижском совещании в мае-июне 1921 года, являлся отказ от реставраторских тенденций. Это утверждение значительно отдаляло левых кадетов даже от своих однопартийцев. В результате на совещании произошел раскол. Появились внурипартийные группы: старотактики, центристы и новотактики. Последние оказались в явном меньшинстве по отношению к остальным. Причем интересно, что основной раскол произошел между членами Парижской группы, где были образованы комитеты старотактиков во главе с Н.В. Тесленко, и новотактиков во главе с П.Н. Милюковым. Большая часть групп в Белграде, Берлине, Варшаве, Константинополе и Софии придерживались старой тактики, а в Праге и Гельсингфорсе были лишь отдельные сторонники старотактиков, не оформивших создание партийных «ячеек». Таким образом, старотактики придерживались позиции сохранения партийных рядов. Следует отметить также, что во время Гражданской войны кадетская партия прошла некоторые этапы эволюции: от попытки восстановления организационного и идеологического единства на основе неприятия большевизма и поддержки союзников в 1918 году; всецелой поддержки курса Белого движения в 1918-1919гг. до перехода всех партийных структур за рубеж в 1920-1921гг. При этом большую часть времени члены партии в годы войны тратили на внутренние идеологические и организационные споры между однопартийцами, при отдельных малозначимых попытках участвовать в политической деятельности. Согласованности позиций и выступлений во время боевых действий между кадетами также не было. «Единство партии исчезло», — отмечают отечественные специалисты. Разительные противоречия внутри партии по ключевым политическим вопросам стали дополнительными факторами, обусловившие изменение позиций кадетов. Все это в целом привело к расколу в партии в 1921-1922гг.
Попытки объединения русской правой эмиграции предпринимались в это время достаточно активно. Наиболее удачной следует признать создание Монархического Объединения в Германии. Об обстоятельствах его создания вспоминал А.С. Гершельман. Он рассказывает, что получил приглашение на Учредительное собрание Российского Монархического Объединения в середине февраля 1921 года. Заседание состоялось близ Большого Тиргартена (центрального парка города Берлина, к западной части которого примыкает здание Рейхстага с Площадью Республики) на Бельвюштрассе по интервенции, презрительном отношении к демократии». «Последние Новости» дополняли следующим: «Вообще гг. монархисты зашевелились. Прежде они конспиративно разъезжали по Европе под прикрытием неподходящих учреждений», а на новом этапе они «шумно служат молебны, шумно встречают и провожают претендентов на российский престол», ведут активную политическую работу, создавая ячейки своих организаций. Единственное, что отличало монархические организации — их однородный состав, среди коих «бывшие министры и генералы Врангеля (Пильц, Слащов, Денисов и т.д.) встречаются здесь с деятелями тайной полиции и разведки (Климович, Глобачев, Самохвалов)». В свою очередь «Руль» сам так отреагировал на собрания монархистов в столице Веймарской республики: «В недрах совета монархического объединения идет глухая борьба между представителями крайне правого абсолютистского течения и левого конституционного крыла этого объединения. После целого ряда совещаний, происходивших в течение последних недель, представители крайне правого фланга сделали ряд уступок левому крылу». Здесь следует обратить внимание на то, что между абсолютистами и конституционалистами появилась достаточно острая дискуссия о том, каких позиций должен придерживаться центральный орган периодической печати русской правой общественности, если он будет создан. Как известно, к 1921 году начал свою публикацию правый журнал «Двуглавый Орел», который контролировался сторонниками абсолютистов — Н.Е. Марковым 2-м и его соратниками. В тоже время о том, какой орган нужен единой правой общественности пока лишь ходили различные слухи, которые на тот момент еще не получили своей реализации в издательской работе. В «Руле» сообщали именно об этой дискуссии уже в рамках подготовки к съезду в Рейхенгалле (т.н. «Хозяйственного восстановления России»). Весьма примечательно, что официальное название съезда русских общественных деятелей на курорте Бад-Рейхенгалль в гостинице «Пост» в Баварии не отвечало тем целям, которые преследовались в действительности. Официальное название съезда — «Съезд хозяйственного восстановления России». Примечателен состав участников: председатель Главного совета Союза Русского Народа и черносотенец Н.Е. Марков 2-й; член Союза русского народа и депутат Государственной думы Г.Г. Замысловский; бывший тверской губернатор, обер-прокурор Святейшего Синода, член Государственного Совета и сенатор А.А. Ширинский-Шахматов; сенатор и член Государственного Совета А.А. Римский-Корсаков; гофмейстер Высочайшего двора А.Н. Крупенский; депутат Государственной Думы 4-го созыва А.М. Масленников; член Русского Собрания Н.Д. Тальберг; председатель Главного совета Всероссийского Национального Союза и депутат Государственной думы П.Н. Балашов; епископ (митрополит с 1922 года) Евлогий (Георгиевский), капитан 1-го ранга Г.Е. Чаплин, а также бывший посол в Сербии С.Н. Палеолог. Н.В. Савич справедливо заметил, что «среди рейхенгалльцев пестрят старые имена».
Основным источником по истории проведения съезда 16 (29) — 24 мая (6 июня) года в Бад-Рейхенгалле является журнал «Двуглавый Орел». Остановимся лишь на господствующих настроениях на съезде.
А.Н. Крупенский писал: «Съезд имел следующее устройство: из состава съехавшихся членов были образованы семь отделов. … 1) по вопросам Государственного восстановления России, 2) по религиозно- нравственным вопросам, 3) по военным делам, 4) по иностранным делам, 5) по финансово-экономическим вопросам, 6) по пропаганде, 7) по организации монархической работы». Последний отдел весьма показателен. Стоит сказать, что на протяжении всей работы съезда в Бад-Рейхенгалле, его участниками проводилась идея — хозяйственное восстановление страны возможно лишь в случае восстановления монархии. Об этом говорилось в «Обращении Съезда Хозяйственного Восстановления России ко всем русским»: «Хозяйственное Восстановление России немыслимо без возвращения к коренным заветам ее прошлого и восстановления Монархии». Епископ Евлогий (Георгиевский) в своем выступлении в первый день работы съезда сказал: «Православие есть одна из великих основ, на которой зиждилась Российская Монархия. Съезду следует громко провозгласить своим лозунгом великие слова ». Для того, чтобы показать неразрывную связь православной церкви и русских монархистов почетным председателем съезда был избран Митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий). Сам он не имел возможности с открытия присутствовать на съезде. Митрополит Антоний пользовался поддержкой большей части русской эмиграции и был широко известен своими монархическими взглядами. Кроме того, 3 июня 1921 года на очередном заседании съезда был представлен доклад Церковного отдела по вопросам отношений Церкви и государства, который представляется важной вехой в работе съезда. В докладе подчеркивалось, как монархисты предполагали строить взаимоотношения со старообрядцами. Ведь говорить о том, что в черносотенном движении было уважительное отношение к старообрядцам, было бы неправильно. В целом же представители духовенства поддерживали логику восстановления монархии как залога восстановления хозяйства в России. Какими путями делегаты съезда в Рейхенгалле хотели идти к возрождению монархии в России? На этот вопрос ответ дает доклад Е.А. Ефимовского «Децентрализация власти и отношения к окраинным образованиям». В докладе автор обозначил позицию, что монархистам «желательно войти в переговоры и соглашение с политическими группами населения и, по возможности, и с властями создающихся и имеющих создаться на территории России окраинных государственных новообразований»80. Иными словами монархисты Рейхенгалля хотели действовать немедля, даже не смотря на то что крупные очаги антибольшевистского сопротивления, как их обозначил специалист по истории Гражданской войны на востоке России д.и.н. В.Г. Хандорин, к маю- июню 1921 года, фактически прекратили свое существование. Интересно, что естественным следствием взаимодействия с «окраинными образованиями» могло стать предоставление права автономии таким образованиям в воссозданной Российской Империи. Это заявление тем более странно, учитывая, что участники съезда не хотели предрешать тех изменений, которые стали бы естественным следствием их победы в борьбе с большевиками. Но делегаты отметили, что постановления подобного рода давали возможность «государственно мыслящим кругам… новообразований найти пути сближения с ними».
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Для организации деятельности российских монархистов требовалось создать единую организацию, которая являлась бы «полноправным и неограниченным руководителем русского монархического дела». Таковой организацией стал Высший Монархический Совет, образованный и избранный 4 июня 1921 года в ходе очередного заседания съезда. Во главе организации встали: Н.Е. Марков 2-й, князь А.А. Ширинский-Шахматов и А.М. Масленников. «Отныне, — отмечалось в передовой статье «Двуглавого Орла», — должны прекратиться отдельные выступления организаций и лиц, именующих себя монархистами, и для монархической семьи единственно законным и обязательно будет признаваться лишь то, что станет исходить от Высшего Совета»83. Фактически Высший Монархический Совет (далее — ВМС) и стал оплотом абсолютистов в эмиграции.
А.М. Масленниковым на съезде 30 мая 1921 года был зачитан доклад «Идеология Российской Императорской Власти». Оратор отметил: «для спасения России недостаточно только уничтожить большевиков», а требуется «внимательное изучение исторического процесса создания государственной власти в России и тех источников, из которых она черпала силы для того, чтобы быть авторитетной в умах и сердцах подавляющего большинства населения». Авторитетом носителя государственной власти «не может быть аноним — учредительное собрание, которое неведомо когда, неведомом из кого состоится и неведомо, что постановит». Единственным, кто может быть носителем этой идеи, является «законный Царь», который «должен быть из дома Романовых на основании законов о престолонаследии». Это станет одной из причин, почему монархисты разделились на легитимистов «кирилловцев» и непредрешенцев «николаевцев», особенно учитывая, что на съезде в Рейхенгалле никаких имен произнесено. Но подчеркнем принципиальный момент — монархисты поддержали нерушимость Основных законов. Хотя на этот вопрос с учетом архивных материалов ответил О.К. Антропов, говоря, что «в сущности », потому что, монархисты избегали говорить о том, какие действия они будут предпринимать после падения советской власти. Позиция историка в отношении отсутствия вопроса престолонаследия на съезде оказывается ошибочной. При отсутствии конкретных имен вопрос о наследовании престола был поставлен на повестку дня. Одной из резолюций, принятых по докладу В.П. Соколова-Баранского по основам тактики и организации монархического движения, помимо создания ВМС, стало создание единого авторитетного органа периодической печати, о дискуссиях вокруг которого мы уже говорили. После съезда ВМС учредил Еженедельник. По данным В.Б. Кудрявцева за 1921-1926гг. было издано 143 номера Еженедельника, выпускало его издательство «Двуглавый Орел» в Берлине. Этим же издательство выпускался и одноименный журнал «Двуглавый Орел». Известно имя ответственного редактора газеты (с №99). Им был Н.Д. Тальберг, участник съезда в Рейхенгалле, будущий церковный историк и богослов, а редактором Еженедельника и журнала ВМС, вероятно, был Н.Е. Марков 2-й, хотя это достоверно не установлено.
Весьма показательно и то, что на съезде присутствовал представитель мюнхенского общества «Ауфбау» («Возрождение») М.Е. Шейбнер-Рихтер, который обратился к участникам съезда 29 мая со словами: «Только при совместной работе России и Германии и мирном сожительстве этих стран с другими народами возможно их возрождение». Столь яркий сюжет не остался незамеченным у противников монархического съезда в Рейхенгалле. После этого мало кто в эмиграции сомневался в германофильских настроениях в среде монархической эмиграции.
Не стоит забывать, что большую роль во взаимоотношениях между монархистами играли и немецкие правые, которые имели реальные шансы вернуться во власть в этот время. Поэтому было важно присутствие на съезде и представителей общества «Ауфбау», а также соответствующая реакция со стороны немецких периодических органов. Остаются совершенно непонятными отношения между консерваторами двух стран. Данные ОГПУ за 1921 год сообщают, что между немецкими и русскими правыми в Германии устанавливаются прочные связи.
В частности в сводке Иностранного отдела ОГПУ значатся граф Эрнст фон Ревентлов, граф Куно фон Вейстарп, генерал Э. фон Людендорф, генерал М. Гофман, граф Р. фон дер Гольц и другие. Следует обратить внимание, что немецкие правые находились в этот период в достаточно двойственном положении. Среди наиболее влиятельных правых сил выделялись консервативные клубы и партии. Среди них следует выделить Германскую (Немецкую) народную партию (ГНП или ННП), которая «объединяла в своих рядах правое крыло национал-либералов,… которое не желало отказываться от своего анннексионистсского военного национализма и решительно отвергало Веймарскую конституцию», однако участвовало и в правительстве К. Ференбаха в 1920 году. Другой наиболее влиятельной партией являлась Немецкая национальная народная партия (НННП), «которая с 1919 года объединила консервативных противников демократического национального государства разнообразных направлений. Наряду с монархизмом базисом этой партии был позднеимпериалистический национализм», резко противопоставляя себя социал-демократам94. Именно ее лидером являлся граф К. фон Рейстарп в середине 1920-х гг. Идеологические особенности русских и немецких правых в определенной степени совпадают. Для германских правых, в общем и целом, было характерно непринятие парламентарной модели власти, которая была установлена в конституции 1919 года. Кроме того в то время правые в Германии находились в ситуации идеологического тупика, некоторые партии из которого выходили на основе модели «консервативной революции». Среди немецких партий наиболее демократичной являлась католическая Партия Центра, созданная еще в декабре 1870 года. По оценкам специалистов ее нельзя считать однозначно национально-демократической, она стояла на позициях великогерманской государственной модели, однако являлась до второй половины 1920-х гг. носительницей «конституционного компромисса». Периодически она вступала в коалиции с Баварской народной партией, а также с СПГ и другими96. Нужно с определенной долей скепсиса подходить к данным о связях между русскими и немецкими правыми. Главными источниками по этому вопросу остаются лишь сводки Иностранного отдела ОГПУ. Стоит предполагать, что с одной стороны поиск союзников и униженная национальная гордость заставляла правым искать союзников в том числе и в стане бывших врагов. С другой же стороны вероятно не стоит переоценивать эффект о данных взаимоотношениях как исключительно антисоветский. Во всяком случае, пока не выявлены даже общие направления данных взаимоотношений, об отдельных особенностях говорить не приходится.
Столицей же русских правых в Германии стоит считать Мюнхен (Бавария). В 1921 году «Мюнхен был средоточием русской эмигрантской аристократии и офицеров гвардии… там устроилось до 350 русских. Сейчас же были организованы церковь и монархическое объединение. Временно там был Высший монархический совет, возглавляемый А.П. Крупенским и Марковым 2-м», — так вспоминал о политической окраске Баварии будущий начальник канцелярии Главы Дома Романовых капитан 2-го ранга Г.К. Граф, который проживал в Мюнхене в пансионе «Модерн».
Реакция на решения съезда была неоднозначная. Н.В. Савич, который в это же самое время являлся участником Съезда Русского Национального объединения в Париже, считал, что «в Рейхенгалле монархисты пересолили … они сделали величайшее преступление пред идеей монархизма, которой они якобы служат. Они встали столь ярко на германофильскую точку зрения, столь определенно связали судьбу своих идеалов с национальным германским стремлением освободиться от пут Версальского договора». Н.Д. Тальберга, который особенно жестко критиковал съезд в Париже, Н.В.
Антоненко относит к представителям того политического потока, который поддерживал режим гетмана П.П. Скоропадского. Автор считает, что сторонники этого потока, а также потоков из Эстонии (Северо-Западная Армия генерала Н.Н. Юденича) и центральной России (в центре фигура Н.Е. Маркова 2-го) сформировали сторонников исконного исторического пути России. Собравшиеся в Рейхенгалле были неправы, обвиняя членов Парижского съезда в их революционных настроениях. Возможно, монархисты не хотели понимать реалии прошедших лет. Достаточно странно выглядят заявления рейхенгалльцев, которые, по мнению Савича, занимали позицию при крайне правой ориентации, враждебных даже к октябристам, что после революции и гражданской войны делегаты съезда в Париже готовы были восстановить революционные порядки 1917 года. Среди делегатов были бывшие члены Особого Совещания при Главнокомандующем ВСЮР, деятельность которых не могла даже напоминать революционное управление Временного правительства. Однако в чем-то делегаты и гости съезда в Баварии были правы. Одним из положений парижского съезда начала июня 1921 года стало непредрешение политического строя России после освобождения страны от власти большевиков. Главным средством, с помощью которого должен быть учрежден государственный строй, должно было стать Учредительное Собрание. То, что монархисты в Бад-Рейхенгалле обвиняли делегатов парижского съезда в их стремлении присвоить только себе «право любить Родину» попыткой объединения эмиграции на основе Русского Национального Союза и Русского Национального Комитета, которые были учреждены на основании постановления №4 Съезда101, также не лишено оснований. Однако стоит сказать, что и делегаты в Бад-Рейхенгалле, и делегаты в Париже, принадлежали к близким политическим и идеологическим группировкам. Их попытки объединить эмиграцию на основе своих политических программ была лишь проявлением политической борьбы за влияние, но никак не объединения эмиграции. Парадоксально, но два непримиримых друг к другу съезда станут двумя платформами, синтез которых впоследствии приведет к попытке объединения в 1926 году.
Не обошлось и без взаимных упреков участников съездов и наблюдателей со стороны. Пока эсеровское «Общее дело» проводило освещение деятельности съезда РНК ежедневно, упрекал деятельность съезда в Рейхенгалле кадетский «Руль». В частности некоторые статьи носили весьма язвительный характер. Так «Руль» 10 июня 1921 года вышел с передовицей «Напрасные надежды», в котором декларировал:
«Монархический съезд в Рейхенгалле закончился провозглашением монархии, как едино спасающего средства восстановления России. Конечно, ничего другого и ожидать нельзя было, потому что они и называют себя монархистами, что только на монархию возлагают свои надежды. Но с другой стороны именно поэтому не стоило (вульгализируя слова известной трагедии) вставать из гроба, чтобы провозглашать то, что само собой в их устах подразумевалось». На съезд в Баварии отреагировала и немецкая пресса. Ведущая немецкая газета Франкфурта-на-Майне «Frankfurter Zeitung» отозвалась на съезд монархистов следующими словами: «Эти люди, все еще не понимающие, как круто повернулось колесо истории, не обладают ни материальными, ни духовными средствами, чтобы осуществить восстановление России. Пребывание в Рейхенгалле, может быть, очень приятно. Но эти съезды бесталанных эмигрантов, ничему не способных поучиться, вряд ли опасны для советской диктатуры в Москве».
А.В. Серегин в отношении платформы ВМС, пишет, что данное объединение предприняло некоторые шаги «в направлении создания парламентской партии: региональные представительства в виде с формально выборным руководством, агитационная работа с избирателями в период подготовки Зарубежного Съезда, принцип консолидированного голосования и жесткий партийный контроль над членами объединения». Единственное, что отличало ВМС от парламентской партии — ротация руководства, отчетность руководства перед региональными организациями.
Первый претендент — Великий Князь Кирилл Владимирович (р. 12 октября 1876 года), двоюродный брат Николая II и Великого Князя Михаила Александровича, второй сын Великого Князя Владимира Александровича, сына Александра II, и Великой Княгини Марии Павловны. В годы Первой мировой войны командовал Гвардейским экипажем со званием адмирал. Участник революционных событий в Петрограде в феврале 1917 года. В данном случае следует несколько раскрыть суть проблем. В эмиграции, причем достаточно рано, Кириллу Владимировичу стали вменять в вину то, что он привел Гвардейский экипаж к месту заседаний Государственной Думы 1 марта 1917 года, т.е. в разгар революционных событий в столице и привел его и себя к присяге на верность России и объявил о поддержке революции. А.Н. Закатов в своей работе «Император Кирилл I в феврале 1917 года» попытался привести объективные доказательства того, что на Великом Князе не было надето т.н. «красного банта», под каким он якобы привел чинов Гвардейского экипажа к Таврическому дворцу. По поводу этих событий в своих воспоминаниях он немногословен и не упоминает «красного банта»:
«Гвардейцы сами хотели идти к Думе… В Думе царило и видеть в нем революционного деятеля. Таковым он, конечно, не был. Но его поступок 1 марта 1917 года, когда долг присяги требовал от него защиты рушившегося на глазах самодержавия, несомненно поспособствовал торжеству революции. Поведи себя Великий князь иначе, попытайся он противодействовать охватившим столицу Империи беспорядкам, наверное, вряд ли бы что-то изменилось, остановить революцию было не в его силах. При этом следует оговориться, что по династическим правилам, принятым на основе Основных Законов Всероссийской Империи (редакции 1906 года), именно он являлся старшим в роду по близости к последнему правящему монарху и его наследнику. Традиция престолонаследия в Доме Романовых сохраняла австрийскую (полусалическую) систему наследования престола и титула, в соответствии с которой старший в роду мужчина должен стать главой династии. На протяжении нескольких лет в 1917-1920-е гг. Великий Князь находился последовательно на территории Финляндии, где у него родился сын князь Владимир (1917-1992), а позже переедет в Швейцарию, Германию, а позже и во Францию. После переезда из Финляндии члены Августейшей четы поселились в Цюрихе, а уже после переезда в Германию в Кобурге на вилле «Эдинбург», которая «вошла в приданое Виктории Федоровны. Это был подарок ее матери герцогини Марии Александровны Саксен-Кобург-Готской», дочери Александра II, вышедшей замуж за герцога Альфреда Эдинбургского, правящего герцога Саксен-Кобург-Готского в 1893-1900 гг. После его смерти на престол Саксен-Кобург-Гота взошел его племянник герцог Олбани Карл Эдуард I, который первые 5 лет в силу несовершеннолетия правил при помощи регента. Во время Ноябрьской революции 14 ноября 1918 года отрекся от престола, а в 1919 году лишен всех британских титулов, которые носил при рождении. Второй претендент — Великий Князь Николай Николаевич-младший (р. 18 ноября 1856). Старший сын в семье Великого Князя Николая Николаевича-ст. и его супруги Великой Княгини Александры Петровны (урожденной принцессы Ольденбургской). В годы Первой мировой войны в 1914-1915гг. Верховный главнокомандующий вооруженных сил. Сторонник предоставления независимости Привислинского края (Польши). С августа 1915 по февраль 1917 гг. — наместник на Кавказе. Крайне популярный в войсках и среди офицерства, Великий Князь как писали уже в эмиграции, был уже неотделим от образа «Главнокомандующего», который фактически закрепился за ним на протяжении всего оставшегося периода его жизни. В феврале 1917 года на протяжении нескольких дней являлся Верховным Главнокомандующим в соответствии с приказом его племянника Николая II, который подписал отречение от престола. В соответствии с требованиями Временного Правительства и частности военного министра А.И. Гучкова вышел в отставку и передал пост Верхглавкома наштаверху генералу от инфантерии М.В. Алексееву. В 1917-1919гг. проживал на территории Крыма вместе со своим младшим братом Великим Князем Петром Николаевичем и их супругами, черногорскими принцессами по рождению, и другими представителями династии во главе с Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной в имении Дюльбер109. После этого в апреле 1919 года Романовы покинули Крым. Великий Князь Николай Николаевич отправился на территорию Италии, где проживал в качестве гостя у короля Виктора Иммануила III (1900-1946). В 1923 году он перебрался во Францию, где вместе с братом проживал в поместье Шуаньи, недалеко от Парижа. Эта резиденция станет главным центром притяжения всей военной эмиграции. В отличие от своего двоюродного племянника Кирилла Владимировича Николай Николаевич-мл. являлся старшим в роду по возрасту. Соответственно линия «Николаевичей», которая началась с его отца, была младшей по отношению к ветви «Владимировичей» и права на императорский престол у Великого Князя были достаточно далеки по династическим законам. Наверное, в связи с этим лишь отдельные знатоки юридического права и тонкостей наследования пытались писать о более вероятных правах Николая Николаевича. Сам он неоднократно подчеркивал позицию, что власть должна быть создана на территории России, а не в эмиграции, что можно считать позицией близкой к непредрешенчеству. При этом имя Великого князя продолжало оставаться популярным именно в среде русских военных эмигрантов, генералитета, а также в среде русских правых, которые, как видится, просто старались использовать его популярность в своих собственных целях.
Одним из вероятных претендентов на престол по версии части русских правых в эмиграции являлся Великий Князь Дмитрий Павлович (р. 18 сентября 1891), сын Великого Князя Павла Александровича, сына Александра II, также известный тем, что он являлся участником убийства Г.Е. Распутина в ноябре 1916 года.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
По поводу выдвижения кандидатуры Дмитрия Павловича секретарь Кирилла Владимировича оставил следующие замечания: «Генерал Бискупский… первоначально вошел в связь с русской группой монархистов- конституционалистов в Берлине, которые хотели выдвинуть великого князя Дмитрия Павловича главой династии, но… убедился, что легитимным главой династии может быть только Кирилл Владимирович». В марте 1921 года Дмитрий Павлович был выбран почетным членом русского общественного собрания в Берлине. Позже он в беседе с корреспондентом «Последних Новостей» сказал, «что он лично монархист по традиции, но не позволит никому говорить о его кандидатуре на трон, не только потому, что считает великого князя Михаила Александровича живым, но еще и по той причине, что теперь не время для подобных разговоров… Я, повторил Дмитрий Павлович, монархист, но если народ пожелает ввести республику, то я подчинюсь». Фактически можно было говорить о еще одной политической и династической фигуре на главенство над русской эмиграцией. «Воля России» из Праги декларировала, что «Руль», который в целом старался обходить вопросы престолонаследия «безнадежно увяз в реакционной атмосфере, создаваемой в Берлине, Константинополе и Будапеште монархических планов». На интервью Дмитрия Павловича была реакция со стороны одного из авторов «Руля». Simplex заявил, что редакция «Последних новостей» пыталась лишь найти возможность для того, чтобы опубликовать сенсацию, ожидая, что «молодой ». С юридической точки зрения Дмитрий Павлович безусловно был потенциальным наследником, однако, не первой очереди, а только после прекращения ветви «Владимировичей». Заявление Дмитрия Павловича оказалось фактически последним его политическим заявлением, он быстро дистанцировался от интриг монархистов и более не занимался политикой в эмиграции. В тоже время следует поднять вопрос о юридической стороне дискуссии о преемстве власти. Данные прения, без прекращения, фактически длятся весь прошедший с марта 1917 года век. По этому поводу написано большое количество статей и книг, которые по-разному, по большей части в зависимости от политических предпочтений трактуют Основные Законы Всероссийской Империи (которые в династическом смысле сохраняют актуальность вне зависимости от изменений политической и государственной конъюнктуры последнего столетия). В данном вопросе, нам кажется, вполне правомерно обратить внимание на нескольких авторитетов — современников событий отречения. Один из непосредственных участников февральских событий в Петрограде, человек, который на основе определенного черновика (вместе с В.В. Шульгиным) составлял акт об отречения Великого Князя Михаила Александровича, В.Д. Набоков в своих воспоминаниях сохранил такое видение юридической стороны этого вопроса в следующем виде. Владимир Дмитриевич говорил, что уже в акте 2 марта «был неустранимый внутренний порок. Наши основные законы не предусматривали возможности отречения царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаследия в этом случае. Но, разумеется, никакие законы не могут устранить или лишить значения самый факт отречения, или помешать ему. Это есть именно тот факт, с которым должны быт связаны юридические последствия». Именно на основе этого русский политик делал вывод о том, что «принятие Михаилом престолы было бы, таким образом… с самого начала порочным». В этом же смысле рассуждали и русские юристы. Сенатор Н.Н. Корево, который оправдывал линию «Владимировичей» и лично Кирилла Владимировича соглашался с тем, что «отречение Монарха — Помазанника Божьего — является противоречащим акту Священного Его Коронования и Миропомазания». Однако в вопросах наследования Корево рассматривал данную проблему более грамотно, доказывая, что первоочередное право принадлежит Кириллу Владимировичу. В данном случае перед правоведами встала серьезнейшая юридическая дилемма. Если отказ от прав на престол — вопрос чрезвычайно щепетильный в силу отсутствия его юридического обоснования по Основным законам, то факт принятия на себя главенства в Императорском Доме старшим по праву наследования членом фамилии в эмиграции вовсе не имел прецедента. На протяжении XIX-ХХ вв. среди других монарших фамилий такие прецеденты проявились в истории Бурбонов, Савойев, эфиопской династии Соломонидов, Саксен-Кобург-Готов в Болгарии и т.д. Исторически каждый подобный прецедент в истории династий приводил к разделению династий на враждующие лагеря. Главным обвинением, которое выдвигали друг другу соперники — неправильная трактовка династического законодательства. Напомним, что наиболее показательным стал конфликт по поводу трактовки последней воли короля Испании Фердинанда VII (1833), который изменил систему наследования престола и сделал свою дочь Изабеллу наследницей престола, в обход своего брата Дона Карлоса, графа Молина. Непризнание последним изменения закона привело к возникновению карлистского движения во главе с Доном Карлосом, который объявил себя королем Испании Карлом V. Иными словами, исторические прецеденты непризнания прав наследников в европейской истории уже к 1920-м гг. были. Бывший приват-доцент Московского университета, в эмиграции преподаватель Софийского университета М.В. Зызыкин, уже находясь в Болгарии, писал, «все его заявления в Манифесте, в том числе и признание так называемого Временного Правительства, юридические ничтожны, кроме явного отречения за себя от Престола». Но для нас главное не «юридическое ничтожество отречения», а именно вопрос о юридической преемственности престола. М.В. Зызыкин, делает достаточно детальное рассмотрение ветвей династий, старшей из которых является, безусловно, ветвь Великого Князя Владимировича Александровича. В ней родились: Великие Князья Кирилл Владимирович (р. 1875), его сын князь Владимир Кириллович (р. 1917), Борис (р. 1877) и Андрей Владимировичи (р. 1879). Зызыкин отмечает, что «все происходившие от этой линии агнаты рождены от матери, не принявшей православие до брака» Отсюда следует, что эта ветвь могла наследовать престол только «за неимением агнатов удовлетворяющих всем требованиям Основных Законов». Из рассмотрения других ветвей династий он называл следующую «очередь, следующему по православному легитимному принципу Основных Законов: Великий Князь Алексей Николаевич, Великий Князь Михаил Александрович, Великий Князь Дмитрий Павлович, Князь Всеволод Иоаннович, Великий Князь Николай Николаевич, Великий Князь Петр Николаевич…». Иными словами, согласно трактовке русского правоведа, первым наследником престола после умерших князей становится Великий Князь Дмитрий Павлович. Не будем в данном случае добавлять историографический обзор данной дискуссии, но скажем, что это одно из немногих исследований времен эмиграции, ставившие линию престолонаследия так однобоко. Даже русские общественные и политические деятели признавали первородство Великого Князя Кирилла Владимировича. Некоторые из них в 1922 году даже выдвигали проекты сделать князя Владимира Кирилловича прямым наследником при регентстве бывшего Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича. В то же время заметим, что из «очереди престолонаследия» В.М. Зызыкина и вовсе выведены все сторонники Великого Князя Кирилла Владимировича (т.е. легитимисты). Это по всей видимости, может стать одним из объяснений такой постановки вопроса, которую сделал Михаил Валерьянович. Таким образом, вероятно и объяснялось частью русской эмиграции, почему принятие титула Императора Кириллом Владимировичем летом 1924 года, считалось неправомерным.
Н.В. Антоненко, Е.А. Широкова и другие отмечают, что деление по принципу отношения к конкретному члену Императорского Дома разделило русскую правую эмиграцию на несколько течений. Первое из них — «бонапартистское» настаивало на том, что во главе монархической России может встать любой выдающийся человек и на первом месте был барон П.Н. Врангель. Вероятно к этому же направлению стоит отнести и сторонников Великого Князя Дмитрия Павловича, хотя изученность феномена его популярности в эмиграции до сих не обращала на себя внимание эмигрантоведов. Другое направление «личной предрасположенности» эмигрантов стоит в целом вслед за эмигрантами и историками называть «Романовское». В нем уже выделялись некоторые особые течения: «кирилловцы» (сторонники Великого Князя Кирилла Владимировича, получившие название легитимистов) и «николаевцы» (сторонники Великого Князя Николая Николаевича). Однако, данная классификация характерна для выбора личности на основе их заявлений и степени известности в эмиграции, а также и роли и их места в годы революции. Для другого направления (бонапартистского) характерно деление, как мы уже указали, по полноте политических полномочий, которые должны быть у русского монарха после восстановления монархии в России. Первое направление олицетворял Н.Е. Марков 2-й, а второе Е.А. Ефимовский, который встал во главе Русского Народно-Монархического Союза Конституционных монархистов (создан в 1922 году). «Ефимовский и Ольденбург являлись монархистами-конституционалистами и поддерживали Врангеля, в отличие от… Маркова, который был монархистом-абсолютистом», показывал В.В. Шульгин. Однако такое разделение еще в большей степени будет характерно в дальнейшем, хотя уже тогда название направлений «абсолютисты» и «конституционалисты» исчезнет из политического лексикона русских эмигрантов.
Одной из главных целей создания единого фронта монархического движения было их объединение в рамках единой организационной структуры, которая могла бы объединять все монархические течения в русской эмиграции, в не зависимости от их географического расположения. Именно с этой целью был проведен известный Рейхенгалльский съезд «Хозяйственного восстановления России» в мае-июне 1921 года, к которому была достаточно длительная подготовка, как мы смогли убедиться. Работа Рейхенгалльского съезда, в котором, как известно, приняли участие и немецкие правые силы в лице общества «Ауфбау» («Восстановление»).
Итогом деятельности данного съезда стало создание Высшего Монархического Совета, как всеэмигрантской (вернее даже надэмигрантской) монархической организации, которая должна была объединить все монархические силы под одним политическим и идеологическим знаменем. Уже по итогам работы Съезда в Баварии летом 1921 года, сглаживая проблемы между абсолютистами и конституционалистами на фоне борьбы за печатное слово в эмиграции, был учрежден «Высший Монархической Совет. Еженедельник», который публиковал материал из жизни русских монархистов за рубежом. Об организации работы над Еженедельником писал А.С. Гершельман. Он говорил, что «много места в ». Таким образом, стоит говорить о том, что русские правые в первые годы становления представляли собой достаточно неоднородный лагерь, среди которых, выделялись отдельные лагеря абсолютистов и конституционалистов, а также бонапартисты, николаевцы и кирилловцы. И на первоначальном этапе главный вопрос перед эмигрантами стояла задача объединить русскую правую эмиграцию в рамках общей площадки, которой должен был стать Высший Монархический Совет.
1.2 Право-консервативная эмиграция на путях идеологического и династического объединения
Рассматривая формирование двух противоборствующих и основных лагерей общественно-политической жизни Русского Зарубежья в 1920-е гг., нужно всегда иметь в виду предпосылки возникновения каждого из них. Монархисты в эмиграции не оказались единым лагерем. Каждое из указанных течений имело и свою эволюцию. Рассмотрим её отдельно для каждого направления.
Во-первых, важно отметить, что оба политических лагеря олицетворялись фигурами из Императорского Дома Великим Князем Кириллом Владимировичем и Великим Князем Николаем Николаевичем-мл. соответственно. Вокруг указанных персоналий, начиная со времен Первой мировой войны 1914-1918гг., разгорелись споры в публицистике, позже ставшие основой исторических трудов. Не вдаваясь в подробности, которые подчас поражают самое искушенное воображение, отметим, что обе фигуры оказались в российской истории неоднозначными. Каждая из Высочайших Особ приобрела своих сторонников и своих политических противников и главное, что оба человека стали серьезными противниками в эмиграции, когда старались вокруг себя сплотить русскую эмиграцию.
Повторимся, что монархическая эмиграция разделилась на сторонников династии Романовых и «бонапартистов». Но исторически получилось так, что на роль «Русского Бонапарта» стал претендовать и барон П.Н. Врангель. Его инициатива по организации Русского Совета в Константинополе стала попыткой создания наднационального органа управления Русским Зарубежьем, но она не имела политического будущего, т.к. не получила политической поддержки от западных держав и не пользовалась безграничным авторитетом у эмиграции. Это было первой попыткой создать для русской эмиграции правительство в изгнании. Одной из причин, которая называется Н.В. Антоненко, — отсутствие единой политической программы, которая могла бы объединить представителей разных политических взглядов при общей аполитичности военных. Распад Русского Совета стал естественным этому следствием. П.Н. Врангель впоследствии признал авторитет Великого Князя Николая Николаевича-мл., считая его Верховным Главнокомандующим.
Однако, для русской эмиграции более сложный период борьбы за влияние наступил в дальнейшем. Так после опубликования манифеста Блюстителя Государева Престола Великого Князя Кирилла Владимировича от 23 марта / 5 апреля 1924 года к русской эмиграции, в котором звучал призыв не отступать от Основных законов и преодолеть раскол в монархическом движении, он был резко встречен сторонниками Николая Николаевича. 12 мая 1924 года генерал Е.К. Миллер обратился с циркулярным письмом к представителям генерала П.Н. Врангеля в Европе. В этом письме Евгений Карлович отметил, что на манифест генерал Врангель не отреагировал и не довел до сведения нижних чинов армии, тем самым и обозначив свою позицию по отношению к нему. В тоже время генерал Миллер отметил реакцию на этот манифест: «… группа Н.Н. Шебеко подтвердила великому князю Николаю Николаевичу свою полную готовность всецело следовать его указаниям». В проекте письма, которое группа Н.Н. Шебеко собиралась отправить Великому Князю Кириллу Владимировичу говорилось, что группа не признает «закономерность формы Манифеста, в котором великий князь … ибо единственным носителем какой-либо законной власти, оставшейся со времени императорской России, является великий князь Николай Николаевич, последний назначенный монархом Верховным Главнокомандующим Российскими вооруженными силами». Сторонники Николая Николаевича дополняли это тем, что приказ об отставке с поста Верховного Главнокомандующего был отменен «в революционном порядке» Временным правительством. Но в 1924 году расстановка политических сил в эмиграции претерпела весьма сильное изменение по сравнению с 1921 годом. Какие события этому предшествовали? Сторонники Великого Князя Николая Николаевича-мл. начали формирование своей политической платформы в 1920/1921 гг. Для того чтобы последовательно рассмотреть формирование противоборствующих монархических группировок в эмиграции, нужно взять за основу события 1921 года, а именно, постановления и деятельность Рейхенгалльского съезда.
На съезде в Рейхенгалле 4 июня 1921 года доклад В.П. Соколова- Баранского требовал, что «по обстоятельствам момента наиболее удачной формой, в которой могло бы вылиться монархическое движение в эмигрантской среде, следует признать монархические объединения, возникающие теперь в ряде стран, которые и следует рекомендовать как прообраз и схему создания повсеместно в местах скопления русской эмиграции, монархических ячеек». На местах объединения создавались в упомянутом Мюнхене, Берлине, Бельгии, Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС), Венгрии (там был назначен представитель ВМС член Государственного Совета кн. Д.П. Голицын-Муравлин) и др.
В одно из таких объединений 1922 году будущий секретарь Кирилла Владимировича Г.К. Граф. Это было Мюнхенское монархическое объединение. О его создании было сказано №11 Еженедельника Высшего Монархического Совета от 10 (23) октября 1921 года: «10 октября в Мюнхене образовалось русское монархическое объединение. Собрание постановило принять положения, выработанные монархическим съездом [Рейхенгалльский съезд. — В.Ч.], подчиниться ВМС и избрать совет в количестве 4 лиц, на которых возложить обязанности руководить и способствовать расширению объединения». Обязанности по руководству объединением были возложены на генерала от инфантерии Н.А. Епанчина. В состав руководства объединением вошли граф В.В. Адлерберг, генерал В.В. Бискупский, В.В. Келлер, граф О.Л. Медем и Ф.Ф. Эвальд. Следует сказать, что комментарии к воспоминаниям Г.К. Графа содержат ошибку. В них среди членов Мюнхенского монархического объединения значится граф О.Ю. Медем, что является неточностью. В члены объединения входил граф Оттон Людвигович Медем.
Г.К. Граф весьма подробно рассказывает о том, как происходила деятельность заседаний Мюнхенского монархического объединения. В них Н.А. Епанчин предоставлял слово «Его Сиятельству», «Его Превосходительству» и т.д. Иными словами вёл заседания так, как они происходили в дореволюционной России, однако заседания генерал Епанчин вел «как высший военный начальник. Он предлагал… члену собрания высказаться, затем делал свое заявление и выносил постановление без голосования». Однако, его воспоминания не были бы так ценны. Г.К. Граф дает характеристику одному важному сюжету. На одном из заседаний обсуждался вопрос о признании «главой династии великого князя Николая Николаевича по формуле ». И далее Гарольд Карлович делает важное резюме: «Он [генерал Епанчин. — В.Ч.] имел указание Высшего монархического совета подготовить почву для такого признания Николая Николаевича». Сюжет этот примечателен тем, что раскрывает перед нами основную задачу создания монархических объединений в составе Высшего Монархического Совета. И в этом вопросе Г.К. Граф показал себя последовательным легитимистом, который ставил силу законов выше политических интересов заинтересованных лиц. Н.В. Антоненко отмечает, что в 1923 году на основе Русского Монархического объединения в Баварии был основан Русский Легитимно- Монархический Союз (РЛМС), который был весьма близок к ВМС, а также пользовался поддержкой промышленных кругов западных странах. В сентябре 1924 года РЛМС был распущен и был заменен представителями Великого Князя Николая Николаевича135. В этой связи будет правильно сказать, что представители Николая Николаевича назначались в разных странах русского рассеяния, но они не назначались единовременно. Генерал Д.Л. Хорват был назначен главой русской эмиграции в Китае только в 1927 году. Г.В. Мелихов говорит, что «объединительная идея была созвучна времени и отвечала настроениям людей, встретила поддержку всех наиболее влиятельных эмигрантских организаций, обосновавшихся в городах Китая». Как правило, объединение наталкивалось всегда на определенную оппозицию. Например, в Китае оппозицию возглавили атаман Г.М. Семенов и Н.Л. Гондатти. Глава русской эмиграции в определенной стране назначал своих уполномоченных представителей в разных городах региона.
Для перехода к дальнейшим рубежным событиям важно упомянуть и еще один небезынтересный сюжет. 26 июля 1922 года Великий Князь Кирилл Владимирович выпустил два исторических обращения «К русскому народу» и «К русскому воинству». Документы имеют принципиальное значение, т.к. в обращениях говорилось, что на основании старшинства в порядке престолонаследия Великий Князь взял «на себя возглавление русских освободительных усилий, в качестве Блюстителя Государева Престола». Интересно отметить определенное «совпадение» актов Кирилла Владимировича и решения Приамурского Земского Собора во Владивостоке от 31 июля того же года. В своем решении Собор принял решение о признании монархии для будущего Российского государства на законных основаниях. Согласимся, что «вряд ли можно предположить некую взаимозависимость этих событий», в силу отсутствия средств связи между Европой и Владивостоком, и передачи информации о подобных заявлениях в короткий срок138. Данные обращения были прикреплены в сообщении Русского монархического совета к монархическим объединениям. Документы сопровождались запиской, в которой говорилось, что Рейхенгалльский съезд «поручил» ВМС обратиться на имя Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны с просьбой об «указании лица, имеющего стать… блюстителем престола». В письме отмечалось, что блюстителем «не должен быть кто-либо из ближайших правопреемников на наследование престола», и именно поэтому эмигранты стали обращаться к лицу, который был известен «в народе и в войсках». Этим лицом стал Великий Князь Николай Николаевич. В письме заключалось, что «обращения создали непримиримое противоположение со всеми предшествующими действиями Высшего монархического совета», а для выхода из ситуации требуется созвать съезд «уполномоченных монархических организаций». В.В. Шульгин на допросе уже в 1946 году показывал: « ориентировался на Николая Николаевича Романова как на монарха». Идея членов ВМС по поддержке кандидатуры Великого Князя была не лишена своей логики. Действительно последний являлся старшим из всех членов Дома Романовых. Был у Николая Николаевича и еще одно большое преимущество. Во время Второй Отечественной войны 1914-1918гг. «дядя Николаша» дважды назначался своим племянником и императором Николаем II на пост Верховного Главнокомандующего. Именно этот аргумент являлся решающим в спорах в эмиграции, это мы уже отмечали.
Интересно и другое. Уже в рамках подготовки к Российскому Зарубежному Съезду 1926 года русские общественные деятели начали проводить консультации по вопросам объединения русской эмиграции. Заседания инициативной группы начались 15 сентября 1923 года. И уже на первом обсуждении будущего русской эмиграции фигура Николая Николаевича имела одно из центральных мест в обсуждении. На первом заседании участник съезда Русского Национального Объединения М.М. Федоров сделал доклад об истории «возникновения и постепенного проведения в жизнь идеи объединения общественных организаций» и о том, в каком положении это находилось на момент заседания с целью подготовки к образованию объединенной организации. Он также отметил, что требуется определить «характер взаимоотношений этой новой организации к Великому князю». В результате дискуссии между М.М. Федоровым, А.Ф. Треповым, В.И. Гурко и А.Н. Крупенским, в которой обсуждавшие отметили, что М.М. Федоров высказал исключительно свое мнение по отношение к обсуждавшемуся вопросу. Е.К. Миллер в своем слове озвучил письмо барона П.Н. Врангеля о том, что «с момента подчинения армии Великому князю представитель не может входить равноправным членом в общественную организацию политического характера». Именно поэтому Е.К. Миллер должен был стать экспертом по военным вопросам в будущей организации142. Промежуточный итог дискуссии подвел А.Ф. Трепов, который сказал, что «отношение организованного монархизма к Великому князю, такое же, как и у армии», т.е. организованный монархизм поддерживает бывшего Верховного Главнокомандующего. И далее: «Поэтому монархисты могут входить членами в состав объединения, пока последнее вполне подчинено Великому Князю», а если орган не будет подчинен, а будет лишь с ним взаимодействовать, сохраняя независимость, то «монархисты вынуждены будут пересмотреть свое положение в составе выше манифест от 8 августа 1922 г. «всколыхнул всю эмиграцию и, конечно, эмигрантов в Мюнхене». После провозглашения манифеста Г.К. Граф и генерал В.А. Леонтьев имели беседу с Н.Е. Марковым 2-м, которая согласно воспоминаниям Г.К. Графа прошел на повышенных тонах. Председатель ВМС доказывал, что Кирилл Владимирович выступил преждевременно и не согласовал свою позицию с позицией ВМС. Иную точку зрения доказывали легитимисты Граф и Леонтьев, доказывая, что Великий Князь самостоятелен в своих действиях. Главной причиной, которую формулирует Г.К. Граф, побудившей перейти Кирилла Владимировича к активным действиям, стала подготовка к выступлению Николая Николаевича, о котором было известно.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Г.К. Граф справедливо говорит, что если бы Николай Николаевич возглавил монархическое движение, а для его сторонников, по словам Г.К. Графа, он «будущий государь», то тогда бы наметился отход от легитимизма, с чем будущий ближайший сотрудник Кирилла Владимировича согласиться не мог. Н.В. Савич по этому поводу написал, что «банда, его окружавшая, конечно, проведала про то, что затеял Высший Монархический Совет, о готовящемся провозглашении Н[иколая] Н[иколаевича] Блюстителем Престола».
Большая часть эмиграции особенно в Германии была на стороне бывшего Верховного Главнокомандующего. «Легитимисты в Мюнхене были в меньшинстве», — замечает Г.К. Граф. В 1923 году создается союз русской молодежи «Молодая Россия», которая в 1934 году преобразуется в Младоросскую партию во главе с А.Л. Казем-Беком. В конце 1923 года Великая Княгиня Виктория Федоровна выделила деньги на создание Главного легитимно-монархического комитета, которому вменялось в обязанности руководить всеми легитимистскими организациями русских эмигрантов.
Уже в следующем 1924 году между монархическими организациями легитимистов «кирилловичей» и «николаевцев» окончательно произойдет раскол. Поводом к нему станет совершенно неоднозначный документ — Манифест от 31 августа 1924 года о принятии титула Императора Всероссийского. Манифест составлялся в весьма странных условиях. Даже в ближайшем окружении Великого Князя Кирилла Владимировича были сомнения. По определению Г.К. Графа сторонниками подписания манифеста были Великая Княгиня Виктория Федоровна и генерал В.В. Бискупский. Составителем манифеста стал граф В.А. Бобринский. Манифест говорил, что принятие императорского титула происходит на фоне достоверных известий о смерти Императора Николая II, его сына Цесаревича Алексея и его брата Великого Князя Михаила Александровича. «А посему Я, Старший в роде Царском, Единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского», — такими словами заканчивался манифест. По поводу принятия данного титула и целесообразности подписания манифеста ведутся достаточно ожесточенные споры даже в научной среде. Главным популяризатором правильности данного шага и правомерности манифеста является к.и.н. А.Н. Закатов, который к тому же является директором Канцелярии Е.И.В. Великой Княгини Марии Владимировны, внучки Императора в изгнании Кирилла Владимировича.
Реакция на издание этого манифеста также была неоднозначная. Согласно, аналитической записке о последствия этого шага значилось, что «различные монархические группировки не установили общей точки зрения в отношении к манифесту». Монархическая эмиграция разделилась на группы: первая — те, кто считают манифест неприемлимым; вторая — те, кто оспаривает право на подобный шаг, но не оспаривают прав Кирилла Владимировича на престол; третья — те, кто надеются на возможность отречения от титула в пользу сына Владимира Кирилловича, которому согласно манифесту был дарован титул Великого Князя. Были даже те, кто отрицал права Кирилла Владимировича вовсе и поддерживал Великого Князя Дмитрия Павловича148. Стоит сказать, что в 1924 году также было важно противоборство в военной сфере. Русская армия генерала П.Н. Врангеля 1 сентября 1924 года была преобразована в Русский Обще-Воинский Союз. До этого 30 апреля 1924 года согласно Приказу №108 Блюстителя Государева Престола по военной части был основан легитимистский Корпус Императорской Армии и Флота (КИАФ). Основная цель создания КИАФ — сплотить представителей военной эмиграции вокруг Великого Князя Кирилла Владимировича. Сплочение военной эмиграции вокруг легитимистских лозунгов шло достаточно сложно. А.В. Толочко, анализируя в своей диссертации идейные настроения военно-морской эмиграции, говорит, что большая часть этой группы эмигрантов были монархистами и все больше склонялись к легитимизму. Наибольшую активность в легитимизме принадлежала парижскому «Военно-Морскому очагу Союза Младороссов», а также тем эмигрантам, которые проживали вне Парижа. В тоже время между 1921-1924гг. командование Русской эскадрой, которая частично находилась в Бизерте (Тунис), частично в Египте, приняло решение не участвовать в политике. Наиболее яркой фигурой, которая сразу поддержала издание манифеста и присоединилась к легитимизму, стала фигура адмирала А.И. Русина. Одним примечательным фактом биографии Александра Ивановича стал его отказ в феврале-марте 1917 года подписать телеграмму Императору Николаю II с требованием об отречении от престола. Также негативно манифест отразился на взаимоотношениях в итак разобщенной фамилии Романовых. Манифест поддержали Великий Князь Александр Михайлович, все его сыновья, а также родной брат нового Императора Великий Князь Андрей Владимирович, Великие Князья Дмитрий Павлович и Михаил Михайлович, а также и князь Всеволод Иоаннович, сын убитого Князя Императорской Крови Иоанна Константиновича. Г.К. Граф называет среди поддержавших манифест Князя Императорской Крови Гавриила Константиновича. Однако, архивные материалы из Дома Русского Зарубежья А. Солженицына утверждают обратное. Оказывается, что разрыв в переписке между Императором Кириллом I Владимировичем и Князем Гавриилом Константиновичем составляет почти 5 лет. Последнее письмо, которое хранится в соответствующем деле от Кирилла Владимировича, было им написано накануне подписания манифеста летом 1924 года. Нам трудно судить, но есть вероятность, что Гавриил Константинович на него не ответил, или же таких материалов не сохранилось. Во всяком случае, черновик письма, в котором Гавриил Константинович выразил верноподданнические чувства Главе Династии, датирован лишь 10/23 января 1929 (!) года. В этом письме Его Высочество писал: «Дорогой Кирилл! Повинуясь [неразборчиво] моей совести, считаю своим священным долгом выразить тебе чувства моей верноподданнической преданности. Твой Гавриил».
В свою очередь Великого Князя Николая Николаевича поддержала Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, которая отвечая на письмо Кирилла Владимировича на ее имя в сентябре 1924 года, в котором тот говорил, что «Если осуществиться чудо, в которое Ты веришь, что возлюбленные Сыновья Твои и Внук остались живы, то Я первый и немедленно объявлю Себя верноподанным Моего Законного Государя и повергну все Мною содеянное к Его стопам», говорила о несвоевременности манифеста, и не поддержала принятия титула Императора, пока доподлинно неизвестна судьба Николая II, его семьи и брата. В свою очередь Николай Николаевич издал приказ 16 ноября 1924 года о том, что он принимает «на себя руководство через Главнокомандующего как армией, так и всеми военными организациями».
Теперь обратимся к вопросу о том, какие проекты объединения русской правой эмиграции предлагали представители этого направления.
Объединение русской правой эмиграции фактически происходило с двух разных направлений «сверху» и «снизу». В данном случае процесс объединения «сверху» представляется как процесс объединения русской эмиграции под главенством великого князя Кирилла Владимировича, который, проводя процесс объединения со своих позиций, в меньшей степени опирался на подготовленный аппарат и корпус общественных объединений, которые были готовы его поддержать. В августе 1922 года старший в Доме Романовых опубликовал обращение, в котором объявил себя Блюстителем Императорского Престола. Г.К. Граф считал шаг, предпринятый Великим Князем «вполне своевременным», но в тоже время отмечал, что «выступление Кирилла Владимировича создало раскол среди монархистов, и не в его пользу».
Кирилл Владимирович помимо прочего обратил внимание на то, что поддержка со стороны политических сторонников в эмиграции должна быть консолидирована и институционализирована. Фактически именно на этой основе в русской эмиграции стали появляться легитимистские монархические организации, которые ставили своей целью объединение русской эмиграции на принципах верности принципу легитимного монархизма — т.е. на объединении по принципу признания Основных Законов Всероссийской Империи о наследовании Императорского престола. А.В. Серегин замечает: «Стремление части эмиграции принять участие в на территории СССР». Как отмечает А.В. Серегин, «Союз Русских Государевых Людей» (СРГЛ) был создан в 1920 году в Болгарии (г. Тырново-Сеймен) офицерами Сергиевского артиллерийского училища, и на первоначальном этапе данная организация не имела четкой династической окраски. Легитимистской организацией стала несколько позднее в 1923 году, когда ее возглавили полковник Г.А. Дементьев и инженер-полковник А.В. Цыгальский. Организация, как отмечается, была достаточно разветвленной. Помимо центрального Парижского отдела другие филиалы организации существовали в разных странах русского рассеяния (Германия, США и др.) в т.ч. и в Персии. Здесь уже существовали отделения других политических и террористических организаций русской эмиграции. Уже в 1924 году СРГЛ получил официального покровителя — им стала дочь Великого Князя Кирилла Владимировича княгиня Кира Кирилловна, будущая Принцесса Прусская. Стоит предположить, что дарование СРГЛ имени княгини Киры Кирилловны, являлось исключительно идеологическим и пропагандистским шагом, направленным на «выделение» СРГЛ из других монархических организаций по имени особы из Дома Романовых. Так в «Положении о работе и взаимоотношениях Союза Русских Государевых Людей великой княжны Киры Кирилловны с лицами, занимающие отдельные должности в движении» редакции 1927 года было сказано, что председатель Союза «непосредственно подчинен государю императору».
Главным органом политического объединения сторонников кирилловцев являлось Государево Совещание (Совещание по вопросам устроения Императорской России), созданное в 1924 году. Положение о Совещании было утверждено 19 ноября того же года. В первый состав данного политического органа при Императоре в изгнании вошли Великие Князья Андрей Владимирович, Александр Михайлович и Дмитрий Павлович, сенаторы Н.Н. Корево и А.В. Бельгард, М.С. Толстой-Милославский, В.П. Мятлев, К.И. Савич и А.А. Столыпин, брат убитого в 1911 году председателя совета министров Российской империи П.А. Столыпина. В том же 1924 году в состав Совещания вошли еще целый ряд лиц, начиная от Великого Князя Михаила Михайловича, бывший товарищ обер-прокурора Правительствующего Сената П.П. Жемчужников и некоторые другие лица. Значительно состав совещания был расширен в 1925 году, когда в число его членов вошли член Особого совещания при Главнокомандующем ВСЮР генерал-лейтенант Н.М. Тихменев, русский правый граф В.А. Бобринский, П.Н. Крупенский, А.А. Мосолов, генерал-лейтенант Н.А. Лохвицкий и др. Государево Совещание не имело постоянного места своего пребывания, но официальным председательствующим на совещании являлся сам Кирилл Владимирович. Некоторые члены совещания (Великий Князь Андрей Владимирович, А.А. Столыпин, А.В. Бельгард) возглавляли собрания Совещания во Франции, Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, а также в Германии соответственно. О совещании в Германии иностранный отдел ОГПУ в начале 1925 года в частности сообщал следующее: «В настоящее время представительство имеет помещение (Потсдаммерштрасс, 27/Б), часть комнат которого отведена под » (ответственный сенатор А.В. Бельгард) и «оперативная и разведывательная части» (ответственные Хомутов, Гуманский, Пфейль и сын Бельгарда). Среди правых легитимистских организаций, которые имели местом своего пребывания Париж на момент начала 1925 года, можно выделить Союз верноподданных, Союз монархической молодежи, Союз государевых людей, а также одна офицерская легитимистская организация. Другие монархические организации сторонников Кирилла Владимировича находились и в других городах Франции. В Ницце весной 1925 года «махровые монархисты», задавшиеся «целью при помощи» создания нового центра в этом городе «поддержать все более ослабевающее влияние кириллизма на эмиграцию». В это время именно в этом городе на юге Третьей республики шло формирование Союза объединенных монархистов, который фактически и должен был объединять разные течения в монархизме. Неудивительно поэтому, что среди сторонников создания монархического центра выделялись члены Союза освобождения и восстановления Родины, но также и герцог Лейхтенбергский и И.Л. Горемыкин. Как оказывается, сторонников Кирилла Владимировича в Ницце стал возглавляться генерал А.Н. Меллер-Закомельский.
В легитимисткой периодической печати сообщалось, что работа по объединению русской монархической организации началась еще с 1923 года в рамках создания Русского легитимно-монархического союза (РЛМС). Эта политическая организация образовалась за счет деятельности инициативной группы начавшей свою деятельность в 1923 году и которая закончила свою работу 26 мая 1923 года, когда данный Союз был окончательно оформлен. Он вошел в близкий контакт с Союзом Русских Государевых Людей (СРГЛ), а также с Союзом русской молодежи «Молодая Россия». С целью распространения идей легитимизма РЛМС учредил «Вестник русского легитимизма», который используется с целью пропаганды идей законной монархии, как на территории эмиграции, но также и на территории России. Помимо этого легимистами были учреждены газеты «Правое Дело» (США) и «Вера и верность» (КСХС).
Отмечая тенденции объединения эмиграции нельзя обойти вниманием и создание двух разных по составу, но в тоже время схожих по политическим и военным целям организациям военного характера — Русский Обще- Воинский Союз (РОВС) и Корпус Императорских Армии и Флота (КИАФ). Обе организации были учреждены в 1924 году, но легитимистская КИАФ, учрежденная на основании специального распоряжения Блюстителя Государева Престола 30 апреля 1924 года, находилась под личным главенством Великого Князя Кирилла Владимировича. В то же время РОВС официально стоял на позициях непредрешенчества. Уникальность данных преобразований заключалась также в том, что РОВС стал правопреемником Русской Армии, которая отправилась в эмиграцию в результате поражения в Крыму в ноябре 1920 года, в то время как КИАФ фактически стоял на позициях объединения ветеранов. При этом руководство последнего настаивало на сохранении военной силы и военной сплоченности тех формирований, которые входят в КИАФ. В рамках исторической перспективы отметим, что процесс «военной интеграции», предпринятый Великим Князем Кириллом Владимировичем в 1920-е гг. будет продолжен уже в 1930-е гг., но в следующий период работа по объединению военной эмиграции под одним началом будет происходить в практически полном отсутствии политических оппонентов у старшего в Доме Романовых. Материалы, посвященные этим вопросам, составляют немалую часть собрания фонда Князя Гавриила Константиновича в Доме Русского Зарубежья.
Другое направление русской политической эмиграции, фактически исповедующее ценности непредрешения являлись сторонники Великого Князя Николая Николаевича. Практически невозможно точно сказать, когда данное течение политической эмиграции окончательно оформилось на принципах предпочтения бывшего Верховного Главнокомандующего всем другим кандидатам. В тоже время доподлинно известно, что попытки установить официальные отношения между ВСЮР и великим князем имели место во время его пребывания в Крыму в 1917-1919гг. Тогда они не имели успеха, потому что как отмечают биографы, великий князь, находясь в Крыму, вовсе отказался от политики поддержки белого движения и в официальные отношения с ними не вступал. Однако с момента конституирования эмиграции такие попытки получили систематический характер. Великий князь оказался в центре политики разных группировок русской эмиграции. Сторонниками Николая Николаевича становятся, прежде всего, представители белого движения и военные эмигранты, основу которых составила Русская армия, чины которой по специальному приказу П.Н. Врангеля в 1923 году, не могли вступать в различные политические объединения, дабы не скомпроментировать принцип непредрешенчества. Стоит сказать, что с течением времени и развитием событий, когда пиком противостояния между кирилловцами и николаевцами были 1925-1927гг., Великий Князь вел себя достаточно осторожно во взаимоотношениях с различными политическими группировками эмиграции. Но к 1925 году, когда русские правоцентристы, наконец, принимают решение о начале плодотворной работы по созыву Российского Зарубежного Съезда, сторонники Великого Князя имели достаточно большое количество соратников, что абсолютно несопоставимо с количеством их политических противников. Сводки ОГПУ сообщали, что сторонники Николая Николаевича делятся на две крупные группировки: «чисто партийную» и «связанную непосредственно с великим князем Николаем Николаевичем или его учреждениями» и носящие «определенно военный характер». К первой группе советская агентура относила Русскую монархическую партию во Франции, в состав которой включала резерв охраны бывшего Верхглавкома, Союз братской помощи, Союз монархической молодежи; также газеты «Вечернее Время» и «Русскую Газету», а также Союз русских студентов- техников во Франции, а также Русский рабочий Союз. Главной опорой все же стоит считать ВМС. С военной точи зрения, ОГПУ отмечало, что военные кадры основаны на Союзах летчиков, галлиполийцев, русских офицеров во Франции, георгиевских кавалеров и др. Среди наиболее ярких сторонников Николая Николаевича выделялись соответственно фигуры лидеров данных объединений. Среди таких наиболее известные военные и общественные деятели П.К. Конзеровский, Н.Е. Марков 2-й, А.Н. Крупенский, А.Ф. Трепов и другие.
Уже накануне официального объявления Великого Князя «Вождем русской эмиграции» в среде правой ее части назревали достаточно яркие противоречия между сторонниками и противниками его фигуры, а также и о роли будущего съезда. В мае 1925 года в сводке Союза Братской Помощи даже сообщалось о том, что «масоны повели атаку на Высший монархический совет, и всех монархистов, державшихся постановлений Рейхенгалльского съезда. Чувствуя, с одной стороны приближение развязки, с другой стороны , неся непрерывные неудачи в своем стремлении захватить в руки движение великого князя… и расколоть монархистов с помощью кирилловского движения… они бросили огромные деньги на русскую прессу, которая за последний месяц занялась усиленной травлей ВМС». Даже находясь в эмиграции правые не забывали свои традиционные обвинения в сторону масонства и его заговоров.
Таким образом, в русской эмиграции фактически сформировалось два идеологических течения: легитимный законный монархизм сторонников Великого Князя Кирилла Владимировича, а также фактически непредрешенческий монархизм сторонников бывшего Верхглавкома Русской Армии. Фактически получалось, что русские монархисты выбрали свои политические предпочтения. Однако не смотря на то, что в целом русская эмиграция, как по оценке П.Б. Струве, так и П.Н. Милюкова, по большей части состояла из монархистов, «ретроградность» политических взглядов некоторых активных деятелей русской правой эмиграции, могла создать опасную ситуацию противоречия, в которой объединение русской эмиграции на платформе поддержки Николая Николаевича было бы фактически невозможно из-за нападок со стороны республиканцев и демократических элементов. Именно поэтому в эмиграции возникает с точки зрения политической практики своевременная попытка трансформации политической идеологии с дореволюционной России. Именно трансформированная под новые условия идеология «либерального консерватизма» могла дать новую платформу для политического взаимодействия русской эмиграции.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
1.3 Либеральный консерватизм: от политической и общественной практики дореволюционной России к «ренессансу» в эмиграции
Поскольку истоки консервативной идеи восходят ко временам Французской революции и реакцией на нее со стороны известных французских и английских политических философов Р. де Шатобриана и Э. Бёрка, то именно к этим проблемам в политической практике возвращались и русские консерваторы в XIX веке. С определенной натяжкой некоторые историки относят к либеральным консерваторам и Э. Бёрка. В российской же политической традиции к этому направлению консервативной идеологии относят профессора всеобщей истории Московского университета, либерала по политическим взглядам, Т.Н. Грановского. Его и западноевропейскими консерваторами роднил «полемический либерализм» (данное определение было дано политическим философом К. Лефором).
Самым ярким представителем либерального консерватизма в дореволюционной общественно-политической мысли является Б.Н. Чичерин (1828-1904). Исследованиям его общественно-политических взглядов занимался воронежский историк Л.М. Искра, а также и другие отечественные ученые. Наряду с Борисом Николаевичем другим важным представителем либерального консерватизма в России является русский историк, публицист К.Д. Кавелин (1818-1885). Идеологические предпосылки формирования русского либерального консерватизма были заложены именно этими авторами. Б.Н. Чичерин не пытался создать либеральный консерватизм в современном понимании. В его трактовке он носил название «охранительный» консерватизм, в котором консерваторы прежде всего не основываются на доктринах и учениях, а в первую очередь «запросами жизни, историческими реалиями своего народа и никакая общественная теория не может лечь в основу охранительной системы». Несмотря на то, что сам Б.Н. Чичерин отдавал симпатии именно консервативному мировоззрению, он не отрицал значения и либерализма. Он отмечал, что консерватизм являлся гарантом стабильности общества, а либерализм способствовал его развитию. Как отмечал Л.М. Искра, для Чичерина было характерно понимание политической идеологии, направленной на дальнейшее развитие по такому принципу: «для нормального функционирования общества необходимо как развитие, так и торможение». Именно этот тезис можно считать основой «охранительной» идеи в русской политической идеологии. Эту идеологию русский мыслитель уподоблял общежитию, для которой важно, «сохранять улучшая».
О «единоцарствии» (по сути об идеологическом сотрудничестве) либерализма и консерватизма на русской почве говорил и князь В.П. Мещерский. В то же время издатель журнала «Гражданин», разумеется, не являлся представителем либеральной парадигмы. Публицисты второй половины XIX — начала ХХ века называла его «мошенником пера», «газетным мистификатором», «старым шутом». Не менее интересны и отдельные попытки политических выступлений на этот счет. Так, петербургский историк А.Э. Котов считает создание газеты «Берег», основанную новороссийским профессором П.П. Цитовичем в 1880 году в Санкт-Петербурге, одной из таких проектов либерально-консервативного синтеза. В.К. Кантор в 1988 году оценивал Цитовича как «типичного представителя буржуазного либерализма», что конечно можно считать данью времени. Однако интересным показателем того, что «Берега» не отвечали консервативному направлению отечественной политической мысли, стало то, что его издание не приветствовали публицисты «националистического ». В одной из передовиц за апрель 1880 года было сказано в частности следующее: «Мы желаем самого широкого распространения в обществе либеральных идей и осуществления их в практической жизни; не оспариваем их цивилизующего влияния, но при одном обязательном и неизбежном условии, чтобы представители либерализма на всех поприщах практической деятельности стояли в уровень со своей задачей, чтобы их образование и политическое убеждение были действительно серьезными, а не служили бы блестящей декорацией, скрывающей внутреннюю немощь и ложь; чтобы либеральные идеи действительно проводились в жизнь, во всей их полноте без тенденциозных искажений и приспособлений. Инициатива такого полного либерализма у нас всецело принадлежит правительству и реформаторской деятельности». Страницы отечественной периодической печати времен формирования либерального консерватизма как будущей идеологии, а изначально как направления мысли достаточно любопытны. Так, интересным синтезом нескольких направлений консерватизма стал «Варшавский дневник», который выходил в столице Царства Польского. Во многом данная газета ассоциируется с «революционным консерватизмом», который появился в России, начиная с 1870-х гг. Как отмечает А.Э. Котов, формально совпадали понятия революционного консерватизма на русской почве и консервативной революции в Германии. «Варшавский дневник» по мнению исследователя в 1880-е гг. запечатлел на своих страницах представителей всех направлений консерватизма: «сословно-дворянского (Н.Н. Голицын и К.Н. Леонтьев), этатического (П.К. Щебальский) и славянофильского (П.А. Кулаковский). Взгляды каждого из них содержали в себе тот или иной элемент, ассоциировавшийся тогда с революцией: либо правовой нигилизм, либо демократизм и либеральный национализм». Однако, для представителей катковского направления в русской общественной жизни было очевидно, что «единственным европейцем в России» является государственная власть, что противоречило идеям либерального консерватизма.
Как отмечает специалист по русскому консерватизму А.В. Репников, «в начале ХХ века попытки внедрить либерально-консервативную идею в политическую жизнь страны потерпели неудачу. Правые партии, их идеологи и теоретики позиционировали себя как убежденных антилибералов». Стоит также согласиться с мнением историка и в том, что на платформе газеты «Новое время» мог выработаться либеральный консерватизм в русской политической жизни начала ХХ века. Однако исход оказался удручающим — русская национал-либеральная доктрина потерпела фиаско не только на практике, но и в теории.
В тоже время нужно отметить, что попытки создать политическое ядро на основах либерально-консервативного мышления все же предпринимались.
8 июня 1906 года в I Государственной Думе была образована фракция, состоящая из 26 депутатов, которая в будущем получила право быть организована как политическая партия. Эта фракция, а в будущем политическая сила получила название Партия мирного обновления (ПМО), которая была создана в том же году. Фактически партия оказалась в весьма интересном в политической практике положении. Она стремилась объединить все политические силы, «осуществив синтез октябризма с кадетизмом», где главной политической целью являлась активная и успешная борьба с революционными силами при эволюционном развитии государства. Среди наиболее ярких фигур ПМО можно выделить будущего политического эмигранта Н.Н. Львова, М.А. Стаховича, П.А. Гейдена и Д.Н. Шипова. Е.Н. Трубецкой в 1907 году подвел итог неудавшимся попыткам ПМО объединить политические силы словами: «в данный исторический момент ». В 1910 году Е.Н. Трубецкой написал статью «О гибели октябризма и необходимости создания в России конституционно-консервативной партии». В ней политик подчеркнул надежду на создание соответствующей партии в политической жизни России, но, как известно, данные перспективы оказались нереализуемыми на практике. Из политических партий начала ХХ века как относительных либералов можно выделить представителей «Союза 17 октября», а также правых кадетов. Среди наиболее эффективных политических сил, позиционировавших себя как национально-демократические, следует выделить Имперскую народную партию, их же орган периодической печати «Ладо». В определенной степени следует рассматривать и представителей Прогрессивного блока времен Первой мировой войны 1914-1918гг. как представителей другого политического мышления.
К. фон Бейме писал: «Чем более социалистическим становится радикализм в России, тем больше либералы ориентировались в направлении консерватизма. … был излюбленной самохарактеристикой… для этой концепции от Чичерина до Струве. В условиях все более сгущавшейся автократии консерватизм-статус-кво… не мог иметь успех… Поэтому в рамках такой системы либеральные консерваторы должны были брать на себя функцию консерватизма. Струве однажды заметил, что русский народ слишком долго топтался на месте, чтобы позволить себе быть консервативным». Историкам консервативной идеологии данный аргумент ставится как наиболее убедительный в том, почему же либерал-консерваторы как правило выходили из левых. При этом этот фактор не объясняет того, почему левые в принципе изменяли своим политическим взглядам. Обратим внимание на то, что в силу малочисленности таких идейных сторонников можно данный фактор списать и на субъективные качества каждого отдельного представителя интеллигенции. В силу этого синтеза историки считают, что прямая ветвь преемственности от первых европейских консерваторов на русской почве прервалась. Однако, крайняя оппозиционность, отсутствие идеологического синтеза между либеральными и консервативными идеологиями не позволяет выявить четко представителей либерально-консервативного синтеза в политической жизни. Однако определенным катализатором изменения идеологических особенностей различных политических групп стала революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война. Последовавшая за ней глубокая рефлексия, сочетавшаяся скорее с «нестандартностью» переживаемых событий привели к ревизии идеологии. Стоит обратить внимание, что во многом на возрождение идей либерального консерватизма играл психологический фактор ностальгии по прошлому, который возрождал монархические симпатии у большей части эмиграции с одной стороны; и общее стремление найти единомышленников и объединиться для борьбы с большевиками с выработкой общей политической позиции для всей эмиграции с другой. Выработка в данном случае не авторитарной, а демократической с определенными сильными рычагами власти элементами идеологической системы привели к появлению новой идеологии. Кроме того, стоит не забывать об особенностях видения будущего России и непредрешенчества и аполитичности Белым Движением, которое позиционировало себя как патриотическое, и причины его поражения в войне, когда многие общественные и политические деятели просили лидеров движения поднять определенный флаг. Как правило, требовали поднять монархический.
Возвращение к доктрине «синтеза» в эмиграции, по всей видимости, следует считать закономерным процессом. «Создание новой версии осуществлялось в весьма радикальной форме как реакция на революционные события и, до известной степени, спонтанно ориентировалось как на характерный для русской радикальной демократии радикально- публицистический стиль, так и на полемические приемы, свойственные ранней стадии формирования политической философии консерватизма». Пережив революцию и гражданскую войну, русские политические и общественные деятели эволюционировали в своих взглядах. Ярых антилибералов в среде эмиграции теперь было найти очень трудно. Ведущий специалист по истории консерватизма пишет, что на Зарубежном Съезде 1926 года «Струве и Ильин выступили в духе непредрешенчества будущей политической формы, которую примет российская государственной после краха большевизма»180. В парижском отеле Мажестик сошлись представители «двух консерватизмов» с одной стороны П.Б. Струве и И.А. Ильин, а с другой Н.Е. Марков 2-й, который «пытался лишь механическим путем сплотить всех правых под началом , в.к. Николая Николаевича»181. Обратим внимание, что именно в этом и заключалась основная суть и противоречие консерватизмов эмиграции. Белогвардейское непредрешенчество с авторитаризмом времен самодержавной монархии, которое представлял Марков 2-й. П.Б. Струве уже в 1930-е гг. в своем известном цикле статей в газете «Россия и славянство» писал: «Суть либерализма, как идейного мотива, заключается в утверждении свободы лица. Суть консерватизма как идейного мотива, состоит в сознательном утверждении исторически данного порядка вещей, как драгоценного наследия и предания. И либерализм, и консерватизм суть не только идеи, но и настроения, точнее сочетание сознанной идеи с органическим, глубинным настроением». Однако, по нашему мнению, обращение к словам Струве 1930-х гг. не совсем справедливо для определения его политического «кредо» в 1920-е гг. Декларация политической платформы либерального консерватизма тогда имела совершенно четкую цель — подготовку эмигрантской общественности к объединительному съезду.
Однако за легитимизацизацией эмигрантских институтов, о которой нами будет сказано ниже, стояла не менее сложная проблема идеологической направленности общественно-политических сил, которые предлагали свои программы массам русских беженцев. О данных настроениях в среде правых писала Н.В. Антоненко: «Идейная разобщенность эмигрантского монархического лагеря от сторонников реставрации самодержавия до облачения монархической власти в форму конституционной монархии — не позволяла выработать компромиссной теоретической основы. Однако, несмотря на разницу в представлении будущей монархической власти, существовала общая идейная настроенность, выступавшая на поверхность общетеоретических противоречий. Она базировалась на двух идеологических положениях: общем неприятии большевизма и… идее создания сильного национального государства с царем во главе». Ян-Вернер Мюллер о процесс легитимации власти для начала ХХ века замечал некоторые новые моменты: «В новом публичном оправдании нуждались прежде всего режимы правого толка, стремившиеся править от имени традиции, а также процветавшие, особенно в межвоенной Европе, монархические диктатуры». Идея объединения эмиграции в данном контексте тоже сопровождалась оправданием на том основании, что для русских эмигрантов это потенциальная возможность победы над большевиками. При этом нужно иметь в виду, что для эмиграции вопрос о традиционных институтах власти также был актуален недавнем прошлым и потерей данного института в годы революции. Политолог К. Робин писал об особенностях мировоззрения консерваторов на переломе исторических эпох следующее: «Главное, чему учится консерватор у своих оппонентов, вольно или невольно, — это силе политической деятельности и могуществу масс. Из болезненного опыта революции консерваторы научились тому, что люди — с помощью целенаправленного применения силы или других проявлений человеческой деятельности — могут упорядочивать общественные отношения и политическое время». Политолог дополняет это и наличием «реакционного популизма», что предполагает «обращаться к массам, не подрывая власти элит, или, точнее, использовать энергию масс для укрепления или восстановления власти элит». Парадокс в том, что рассматривая историю консерватизма на западноевропейской основе, ученый помогает в определенной степени понять логику русской эмиграции. Ведь именно популизмом, за определенными исключениями, стоит называть попытки русских эмигрантов создать определенную политическую программу для противопоставления большевикам. Именно поэтому центральной идеей для эмиграции стала русская национальная идея, которая основывалась не только на русской идее, но и включала в себя идеи Белого движения, отчасти на которой и строилась эмиграция. Но для консервативных идеологов основываться исключительно на позициях русского национализма или русского консерватизма было уже невозможно. Политические противники правых — республиканцы в лице П.Н. Милюкова всегда резко парировали заявления правых, а именно поэтому, требовалось выработать и выставить на обозрение эмиграции такую политическую программу, которая будет с одной стороны объединять эмиграцию на основе национальной идеи, а с другой стороны, не противоречить существующему эмигрантскому положению беженцев.
И такую попытку предпринимает П.Б. Струве. Идея объединения всей эмиграции, как мы уже писали ранее, являлась ключевой идеей созыва Российского Зарубежного Съезда 1926 года. В передовой статье «Возрождения» от 3 июня 1925 года редактор газеты П.Б. Струве так писал об объединении: «Мы зовем к действенному объединению и во имя подлинной свободы и прочной государственности. Это не пустые слова, а ответственный призыв и тяжеловесная программа». Характер русского народа основывался на нелюбви к дисциплине и «легковерием к призрачным кумирам». Но Петр Бернгардович призывал «без колебаний звать русских людей к сомкнутому строю, к самоотверженной дисциплине, к суровой верности тем, кто подымет на себя тяжкое бремя национального водительства во имя России и только России». П.Б. Струве «спрятал» Великого Князя Николая Николаевича-мл. в данной фразе, который уже к тому моменту представлялся как глава Русского Зарубежья. Почему первоначально редактор «Возрождения» обезличил человека, который должен был поднять бремя «национального водительства»? Интересно, что некоторые историки пытаются доказать обратное. Так специалист по газете «Возрождение» и русской эмигрантской прессе Т.С. Кутаренкова вслед за Ю. Суомела говорит, что программное заявление Великого Князя к русской эмиграции было опубликовано в первом номере газеты, что не соответствует действительности. Первый номер газеты открывался упомянутой статьей П.Б. Струве «Освобождение и Возрождение». Материалы от имени Великого Князя и его речи публиковались значительно позже. Помимо прочего следует заметить, что Т.С. Кутаренкова отмечает, что статья П.Б. Струве «Наши идеи» была также опубликована 3 июня, в то время как этой статьи не значится не только за июнь, но и за июль 1925 года. Так почему же все-таки с самого начала в газете «Возрождение» не было сказано о целях нового издания публично? Мы смеем предположить, что этим решалась задача привлечь внимание к новому изданию как можно большего количества русских читателей, но не отпугнуть, что было бы сделано в случае объявления своей политической программы на первых полосах нового издания. В тоже время заметим, что публикация политико-идеологических материалов, которые определяли общественно-политическую позицию «Возрождения» стали появляться с самого начала издания парижской газеты. Как верно характеризует деятельность редактора газеты А.Ю. Вовк, «П.Б. Струве вынужденно балансировал между правыми и левыми политическими группировками. Он попытался объединить как можно больше патриотических сил Зарубежья». Таким образом, именно «Возрождение» стало рупором «либерального консерватизма» в русской эмиграции. Главным же отличием его от своих идейных истоков следует признать актуализацию идей на фоне изменившихся условий, на фоне идеологической эволюции русских общественных и государственных деятелей, прошедших через революцию и гражданскую войну.
В целом можно согласиться с мнением недавно скончавшегося сербского эмигрантоведа М. Йовановича, что «эмигрантская политическая сцена давала ложное впечатление постоянной активности и прежнего политического разнообразия, а по сути дела, была полна ссор, конфликтов и прежней разобщённости».
2. Организационно-правовые процессы и проблемы объединения эмиграции под главенством Великого Князя Николая Николаевича
Для определения статуса Российского Зарубежного Съезда 1926 года следует обратить внимание на то, какие институты существовали в Русском Зарубежья в начале 1920-х гг. Специалист по истории русской эмиграции д.и.н. М.Л. Галас отмечает, что среди институтов квази-государственности Русского Зарубежья, был главный, основой которого стали «легальные российские организации». Этим институтом являлся «представительский блок, руководимый Совещанием русских послов, Земгором, РОККом, Съездом русских юристов за рубежом». К другим институтам автор относит Российскую Армию (надо предполагать, что в данном случае автор говорит о единой российской армии, т.к. официальное название военных антибольшевистских сил, эвакуированных из Крыма в ноябре 1920 г. — Русская Армия ген. Врангеля) и Дом Романовых. Но ни армия, ни династия «не могли быть легитимизированы по основаниям суверенной безопасности государств-реципиентов и геополитического баланса, советских дипломатических и контрразведывательных акций». С утверждением историка можно согласиться. Даже с юридической точки зрения акт 26 июля / 8 августа 1922 года, в котором Великий Князь Кирилл Владимирович объявил себя «Блюстителем Государева Престола», не мог легитимизировать его как безусловного главу русской эмиграции, особенно с учетом того, что он не был безоговорочно признан со стороны русских беженцев. Помимо прочего, легитимизация главы династии происходила в двух аспектах: преемственном с точки зрения династических законов, но также и в образе законности среди эмигрантов. Однако наиболее слабой стороной для главы династии являлась его личность и особенно противоречивые действия в февральские дни 1917 года, и в связи с этим достаточно низкая популярность. В данном контексте общественное мнение эмиграции было далеко не на его стороне, что в целом говорит о малозначимости его акта для рядовой общественности. Мы согласимся с позицией М.Л. Галас и в том, что дипломатические представительства, которые фактически были объединены Совещанием (Советом) послов под руководством М.Н. Гирса, являлись институтами, которые могли нести в себе идеи легитимизации государственности Русского Зарубежья. Это же отмечает в своих работах М.М. Кононова. Идея легитимности в целом была характерна и особенно нужна в условиях первых лет существования многочисленной русской эмиграции, однако после дипломатического признания СССР со стороны Франции в 1924 году, для большей части эмиграции легитимность уже не носила обязательного характера. Актуальность сместилась в сторону возможности представлять интересы эмиграции перед мировым сообществом. В тоже время следует обратить внимание, что последние дипломатические представительства бывшего Крымского правительства генерала П.Н. Врангеля закрылись к 1925 году.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Согласно теоретическим построениям современных историков-эмигрантоведов (в частности покойного сербского историка М. Йовановича) русская эмиграция существовала в рамках т.н. «перемещенной государственности». По мнению Йовановича, в данное понятие входит преемственности политических институтов, начиная с существовавших органов политической власти в России со времен существования империи, заканчивая общественно-политическими объединениями и партиями, которые продолжали свою деятельность с дореволюционного периода. В республики структуры армии и церкви, элементы системы просвещения, культурные организации, печать, высшие организационные и оперативные структуры почти всех политических партий, ряд гуманитарных и профессиональных учреждений вплоть до появления двух претендентов на царский престол. Кроме того, феномен перемещенной государственности не консервировал прежних форм российской государственной и общественной жизни, а отличался их дальнейшим развитием в новых условиях, сохранял признаки живого общественного организма». Йованович М. Чехословакия и Югославия на карте Зарубежной России (в первой половине 20-х гг. ХХ в.) // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между тоже время отметим, что сами дипломатические представительства не были включены Йовановичем в субъекты «перемещенной государственности». Династия Романовых не включалась в рамки данного феномена. Эта позиция, как мы сказали, правомерна, т.к. легитимизация Династии как института способствовала бы утверждению предположения о том, что русская эмиграция целиком состояла из приверженцев монархии, а не вбирала в себя представителей белогвардейских объединений и правительств, которые не были связаны с Домом Романовых в годы Гражданской войны. О феномене так писал С.С. Ипполитов, ссылаясь на Йовановича: «Россия зарубежная не желала уступать ей свои права и стремилась организовать руководящий центр, чтобы не остаться жалкой беженской пылью, этнографической массой и защитить юридические права россиян- эмигрантов».
2.1 «Верховный Вождь»: краегольный камень объединения русской эмиграции
Современный исследователь русского консерватизма пишет, что после февральской революции «идея восстановления монархии сменилась у консерваторов идеей диктатуры в лице диктаторов ХХ века. Монархизм сменился цезаризмом, а затем бонапартизмом, получившим распространение уже в кругах Русского Зарубежья»196. О признании за Великим Князем Николем Николаевичем прав на главенство в «освободительном движении» писал Н.В. Савич по итогам заседания «Союза Освобождения», которое происходило в самом начале апреля 1922 года (запись в дневнике датирована 4 апреля). Н.В. Савич отмечал, что решение признать за Николаем Николаевичем было почти единогласное, хотя это не являлось голосованием. «За» данную инициативу выступили Гулькевич, Петражицкий и ген. Е.М. Миллер. Последний и передал, что Великий Князь «согласен на такое возглавление, но отнюдь не по поручению семьи Романовых, а лишь по желанию народа, т.е. армии и общественных организаций, как последний Верховный Главнокомандующий». Тот же Савич в июне 1923 года отметил, что правые видели в Великом Князе «не будущего государя, а лишь национального вождя». он — по фальшиво образному выражению поэта — при Царях». Задаваясь вопросом, почему народ находится в таком состоянии, является ли это тем, чего добивался народ во время событий 1917 года, автор приходит к тому, что народ страдает «от отсутствия истинной государственной власти». И заканчивает автор свои измышления тем, что народ будет «искать своего Хозяина. Народ будет искать своего Царя. И если Царю, как воплощению государственности в мирном состоянии, еще не время явиться, то будет искать того Вождя, который вернет народу государство, а с ним вернет и Царя». Публицист заканчивает: «Русский народ ждет и будет ждать своего Царственного Вождя. Он уже начинает робко называть его имя. Скоро оно будет на устах у всех. И это имя — имя Николая — поведет всех за собой по пути к возрождению России, а следовательно и по пути к Царю». О действиях семьи Романовых в 1923 году наглядно рассказывают документы из архива Дома Русского Зарубежья. Так в сентябре 1923 года Князь Гавриил Константинович получил от Великого Князя Кирилла Владимировича следующее письмо, к которому была приложена копия письма к Кириллу Владимировичу от Николая Николаевича. В письме Кирилла Владимировича говорилось: «Чтобы не отвернулись от нас Русские люли и чтобы нам не заслужить сурового суда истории в будущем, мы должны теперь же согласовать: действия каждого из нас на Нашем Семейном Совете и показать сомневающимся, что у Романовых в отношении России не может быть двух различных мнений». Также в собрании фонда Гавриила Константиновича сохранилась копия письма Великого Князя Петра Николаевича Кириллу Владимировичу от 30 августа 1923 года по ст. стилю, которое было прислано Гавриилу Константиновичу, по-видимому, самим Кириллом Владимировичем. В письме Петр Николаевич говорил: «Я должен, к сожалению, заявить Тебе, что не сочувствую предложению Твоему созвать семейный совет, так как он, по моему мнению, может только привести к новому доказательству розни наших взглядов и принципов». Из данных писем видно, что инициатива созыва семейного совета Романовых исходила исключительно от Великого Князя Кирилла Владимировича, но который так и не был услышан, в силу напряженных отношений в семьи и главное в силу политических пристрастий «николаевской» ветви Дома Романовых.
В тоже время в одном из заседаний (22 декабря 1923 года) Н.Н. Шебеко в контексте попыток найти возможность от лица инициативной группы начать официальные отношения с правительством Франции отметил место Великого Князя Николая Николаевича и форму того, как он должен быть представляем. А.В. Карташев заметил, «что опасается того, что неосторожным и преждевременным явлением можно создать идею [выделено мной. — В.Ч.], что Великий князь является главой русской эмиграции, как бы вождем ее, а это будет вредно для той роли, которую Ему предстоит сыграть в России»202. Вероятно, это было одно из первых утверждений со стороны членов Инициативной группы. С этого момента стал формироваться образ «Верховного Вождя» русской эмиграции.
Однако впервые на суд большей части русской эмиграции вопрос о ее Вожде был поставлен газетой «Возрождение» 20 июня 1925 года, когда передовица газеты открывалась статьей П.Б. Струве с характерным названием «Вождь»203. Опубликованная вместе с интервью Великого Князя данная статья составляла собой первый опыт русских правых показать своего лидера. В статье говорилось не без преувеличения в частности следующее: «…уже давно русские патриоты — одинаково из зарубежной и из внутренней России — не сговариваясь между собой, в раздумье обращают взоры к естественному избраннику своих мыслей и чувств. Все неотразимо указует вождизм как политические институции возникают на странице ведущей русской газеты Парижа еще ранее. Прибегая к политическим аналогиям в странах Запада и Востока, русские публицисты пытались обосновать статус Вождя для русской эмиграции. Самым первым опытом кристаллизации данной идеи стала попытка противопоставить свою позицию со стороны П.Б. Струве П.Н. Милюкову и его «Последним Новостям», которые, как известно, вели между собой достаточно острые дискуссии. Так в 6 июня в «Последних Новостях» была опубликована достаточно острая статья авторства П.Н. Милюкова, в которой он обвинял П.Б. Струве и его сторонников в том, что они избрали своим путем только разговоры, а не реальное дело. На это редактор «Возрождения» ответил любопытной статьей «…, но, наоборот, его мы, при удобном случае, который мы выберем сами и который очень скоро представится, исчерпывающе разъясним». Струве П.Б. Краткий ответ на длинные речи. // Возрождение (Париж), 13 июня 1925г. Определенной предтечей «объявления» Вождя перед эмиграцией стала безымянная статья в «Возрождении» от 18 июня, обращаясь к примерам итальянского вождя Б. Муссолини и «военной директории» в лице испанского генерала М. Примо де Риверы («моего Муссолини», по словам Альфонса XIII), Струве констатирует: «Смысл современной диктатуры сводится именно к этой простой вещи: когда парламентские формы оказываются неспособными к борьбе с разрушительными силами коммунизма, этими формами приходится жертвовать во имя охраны высших ценностей по сравнению с ними, т.е. во имя охраны начала личной свободы и частной собственности. Парламентаризмом приходится жертвовать в условиях, когда только диктатура способна охранить основной и вечный устой либерального мировоззрения — свободу лица». Проблема диктатуры… // Возрождение (Париж), 18 июня 1925г. на него». Такие оценки Струве давал Великому Князю: «Воин царского корня, верховный вождь русского воинства в славную эпоху тягчайших испытаний, но нерушимой славы и незапятнанного подвига, Сам Он ничего не ищет для себя, и потому призван — приять на себя избранничество и повелевать другим во имя России и только России». В этом контексте не лишне привести слова Великого Князя из интервью последнего П.Б. Струве: «Восстановление и возрождение России — вот единственная цель наших стремлений. Что тут может кого либо тревожить, что может беспокоить наших бывших друзей и наших бывших врагов. На прошлом ставится крест… Решения русского народа не могут быть никем предвосхищены здесь заграницей. Ясно одно: никакая национальная власть не может ставить себе иной задачи, кроме той, которая формулируется лозунгом: Россия для Русских [выделено мной. — В.Ч.]; истинные друзья познаются в несчастьи». Данное интервью можно считать программным документом самого Великого Князя Николая Николаевича-мл. В частности в своем интервью он выделил несколько важных положений, касающихся возрождения России после падения власти большевиков. В общем и целом их можно свести к следующим пунктам: Нельзя допускать посягательств на окраинные государства, которые выделились из состава России. По всей видимости, здесь речь шла о государствах-лимитрофах на территории Прибалтики (Латвия, Литва, Эстония), а также о Финляндии и Польше включил в свою речь Великий Князь Николай Николаевич. Нам представляется, что в данном случае бывший Верхглавком пытался сказать о том, что данный лозунг говорит о стремлении эмиграции построить именно национальную власть и именно по понятиям эмиграции о национальной власти. В данном случае мы согласимся с позицией А.А. Иванова, который говорит, что при изучении лозунга и его трактовок важно помнить «о наличии разрыва между консервативной теорией и конкретной политической практикой». Иванов А.А. Лозунг «Россия для русских»: зарождение, трактовка, апология, критика. // Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец XVIIIв. — 1991 г.). Русская культура не является давлеющей над всеми остальными культурами, которые существуют на территории России. Все национальности равны перед друг другом. «Возрождение России, говорит Великий Князь, религиозное, нравственное, культурное, экономическое — вот задача, выполнения которой хватит на поколение. Она потребует напряжения всех сил и свободного соревнования на этом поприще всех национальностей». Здоровый государственный порядок, «акты самоуправства… и насилия недопустимы и власть не должна останавливаться перед самыми решительными мерами для их предотвращения». Власть использует все свои механизмы для недопущения «племенной розни, недоверия и ненависти». Стремление к общему гражданскому правопорядку. Посягательство на жизнь и имущество «кого бы то ни было» со стороны власти не допускается.
Главный политический оппонент Великий Князь Кирилл Владимирович также в июне 1925 года выдвинул некоторые тезисы своей политической программы. Отвечая на вопрос Штейнталя о том, что он включает в идею восстановления монархии, Император в изгнании ответил: «Я понимаю восстановление частной собственности, строгой законности и непреклонного порядка, обеспечение личных прав и личной свободы, свободы национальности и религии». Форма правления для Кирилла Владимировича в будущем будет повторяться младоросами, но его словами: «Царь — это парламент. Каждая национальность посылает своих лучших людей, которые собираются вокруг него и поддерживают его политику», но при этом в государстве следует поддержать «расширенную децентрализацию». В отношении земли Великий Князь также был немногословен и посчитал, что земельный вопрос можно решить только чтобы «каждый крестьянин получит столько земли, сколько он и его семья смогут обработать»208. По всей видимости, данная беседа все же вышла за рамки интервью один на один, но непонятно в каком конкретно издании оно было опубликовано, по всей видимости в иностранном, потому что должного эффекта в периодической печати не имело.
А как реагировала эмиграция на эти заявления Великого Князя Николая Николаевича? Еще до официального объявления «политической программы» сторонников Великого Князя группа «Крестьянская Россия» (такое название она получила с июня 1923 года) в своем периодическом
«Вестнике» (данный журнал печатался в Берлине с февраля 1925 года210) за апрель 1925 года вышла с весьма примечательной передовой статьей «Ставка на деревню». Придем отрывок из журнала по возможности без сокращений: «До последнего времени разнообразные правые круги, вплоть до тех, которые соорганизовались вокруг императоров Николая III [Великого Князя Николая Николаевича. — В.Ч.] и Кирилла I, вводили в свои программы в соответственной форме пункты, касающиеся крестьянства. Нередко аграрные требования выдвигались ими на первый план с явным подчеркиванием отказа от старопомещичьих вожделений («земля — народу», «к старому возврата нет» и проч.). В программах или манифестах Кирилла I и в заявлениях Николая III «ставка на деревню» заявлена совершенно ясно; нужды крестьянства стоят не только на первом плане, но и сопровождаются демагогически разукрашенными обещаниями.
При всем том замечалась крайняя нерешительность в политических требованиях (. За последнее время нерешительность заметно исчезает, туманные обещания заменяются определенными лозунгами и даже делаются попытки открыто ввязаться в происходящую в России борьбу.
Кроме «всероссийского» крестьянского союза в Праге, затем существующей там же правой организации … Не ожидая, когда «мужик позовет», группа лиц в Париже, в орбите Николая III вращающихся, объявила себя обладательницей мандата от всероссийского крестьянского союза, имеющего там, в России, уже выбранное крестьянское правительство, которое успело даже переговорить с большевиками о сдаче ими власти, впрочем, с отрезанием, в результате переговоров, языков своим собеседникам».
Весьма жестко на деятельность правых «Крестьянская Россия» нападала и в вопросе создания парижской еженедельной газеты «Родная Земля», которая редактировалась донским атаманом А.П. Богаевским и И.П. Алексинским. «Крестьянская Россия» открыто обвиняла этот орган в том, что он имеет «дело с национально — монархической пропагандой, исходящей из соответственных монархических сфер, в окружении Николая Николаевича находящихся».
Вот, что говорили авторы «Крестьянской России» о культе «Вождя» в эмиграции, оговаривая это звание как «полубога»: «… управится с большевицкой Россией, наведет монархический порядок в преклоненной России и будет по человечески понятным причинам не спешить с земским собором: и совершенно естественным окажется, если он просто забудет об этом соборе. Мы, заграницей, знаем о каком полубоге и диктаторе идет речь и потому можем прийти на помощь Богаевскому в его программном словоблудстве. Речь ведь идет о возглавлении России полубогом Николаем Николаевичем, с которым конкурирует уже просто бог или во всяком случае помазанник божий Кирилл I». Данные отрывки были нами приведены с целью показать значительное отличие от того, что было ожидаемым со стороны эмигрантского сообщества, и на что со стороны политических эмигрантов была направлена критика. Как мы можем заметить в итоговом «политическом манифесте» Великого Князя вопроса о крестьянстве вообще нет. В данном случае крестьянство и сам крестьянский вопрос был обойден достаточно гибко. Будет даже справедливо сказать, что политическая программа «николаевцев» носила весьма общий характер, она не конкретизировала значительную часть положений. По всей видимости, данный вопрос был грамотно обойден, что говорит о том, что среди сторонников «Национального Вождя» понимали, что любая неосторожная формулировка может привести за собой шквал критики. Кроме того, становится понятно, что в принципе не вся эмиграция относилась положительно на действия правых.
Не менее интересна реакция на объявление «Вождя» со стороны главных политических соперников П.Б. Струве — П.Н. Милюкова («Последние Новости») и А.Ф. Керенского («Дни»).
Реакция «Последних новостей», как и требовалось ожидать, оказалась незамедлительной. Уже на следующий день 21 июня 1925 года очередной №1582 открылся статьей «Мифология» на первой странице. Можно согласиться с П.Н. Милюковым в том, что вышеприведенная беседа «вышла весьма есть почти традиционное звание, сохранившееся от времени турецкой войны». Как кажется главному редактору «Последних новостей», для П.Б. Струве в этот момент было важнее обращаться к идее, а не к личности Великого Князя Николая Николаевича-мл.214 По поводу вопроса о земле Милюков тоже сказал несколько слов. «Беседа», по его мнению, «заключает в себе очень знаменательное умолчание… ни звука не говориться о том, что всего важнее для России: о земле» Именно данное «замалчивание» Милюков считает показателем того, что программа Великого Князя носит «классовую подоплеку». вредной. Однако, водители и водимые и их национальная идеология существует и будет существовать, как исторические пережиток прошлого еще, вероятно, достаточное количество времени. Ведь Бурбоны и Орлеаны имеют до сих пор своих представителей в парламенте Французской республики. Для России же, для русских общественных отношений, совсем не безразлично, на каком уровне государственной культуры и культуры, вообще, будут стоять последние отпрыски славных некогда российских зубров». и даже некоторые бывшие социалисты произносят его с уважением». Появление такой статьи можно считать еще одним признаком того, что «Новое время», также освещавшее подготовку к съезду в КСХС также стояло не только на поддержке «Верховного Вождя». Общественное мнение отчасти отождествляло его роль с «монархом». Фактически же такого заявления сделано по понятным причинам не было. Не менее любопытный пример формирования образа Вождя — обращение к нему по случаю праздников. Разумеется, данный элемент должен был транслироваться в печати. В качестве примера можно взять дату тезоименитства бывшего Верховного Главнокомандующего. Тезоименитство Великого Князя Николая Николаевича было отмечено в Александро-Невской церкви на улице Дарю 9 августа 1925 года по инициативе I отдела Русского Общевоинского Союза во Франции (с 31 июля того же года который в соответствии с приказом барона П.Н. Врангеля находился под руководством генерал-лейтенанта И.А. Хольмсена). Официальные поздравления лично на Высочайшее Имя сопровождались выпуском газет с сообщением об этом событии. Так «Возрождение» вышло с портретом Великого князя на передовице очередного номера газеты. Поздравления, которые выразили представители группы патриотических деятелей в лице А.Ф. Трепова в лице телеграммы, были встречены взаимной благодарностью от Великого Князя, который «выразил надежду, что Русский Зарубежный Съезд состоится и поведет к благу Родины».
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
2.2 Подготовка Зарубежного Съезда в Париже: от заседаний инициативной группы к созданию Исполнительного бюро и Организационной комиссии
Деятельность инициативной группы является, как и в целом, история Съезда 1926 года, «белым пятном» в историографии. Попытаемся понять, на каких основах работал данный орган, кто из деятелей эмиграции в него входил, и какие цели его участники ставили перед собой.
По опубликованным материалам инициативной группы из архива ДРЗ можно сказать, что деятельность инициативной группы началась с сентября 1923 года, а заседания проходили на частных квартирах членов данного органа. Первый известный нам журнал датируется 15 сентября 1923 года, где председателем собрания был избран Н.Н. Шебеко. Не смотря на то, что данное заседание является первым, в тоже время следует обратить внимание, что подобные заседания проходили и раньше. Так член Русского Национального Комитета (далее — РНК) М.М. Федоров делал свой доклад этого числа «согласно просьбе нескольких участников предыдущего собрания группы». По данному свидетельству можно точно говорить, что группа собирались и ранее, но, по всей видимости, заседание 15 сентября стало первым организованным, когда уже стал вестись протокол заседания. В состав инициативной группы на первом организованном заседании вошли: граф В.Н. Коковцов, Н.Н. Шебеко, А.Ф. Трепов, генерал Е.К. Миллер, С.Н. Третьяков, М.М. Федоров, А.Н. Крупенский, князь Оболенский, В.И. Гурко и Н.В. Савич. Точно установить имя князя Оболенского по журналу не представлялось возможным, но следует предположить, что с большой долью вероятности являлись либо князь Николай Леонидович (1878-1960) как начальник канцелярии Великого Князя Николая Николаевича-мл., либо князь Николай Сергеевич (1880-1948), который в будущем станет одним из собирателей средств для «Особой казны» Великого Князя. Примечательно, что оба князя Оболенских являлись делегатами не от Франции на Съезде 1926 года. Первый избран от Русского комитета в Югославии, а второй был избран от Польши. Ответ на наш вопрос дает Н.В. Савич, который отмечает: «Утром был у меня кн. Оболенский. Он теперь не живет у Н.Н., но продолжает говорить, как бы передавая мысли Н.Н., которых он уже не знает». Речь в данном случае идет о князе Николае Леонидовиче Оболенском.
Обратимся к более ранним событиям. Наиболее наглядно работу по организации съезда показывает дневник Н.В. Савича. Нам представляется важным обратить внимание на частое упоминание в дневнике политика периодические заседания «группы Шебеко», который, по всей видимости, первоначально мог претендовать на роль своеобразного салона по политическим интересам, коих было много в дореволюционной России. В пользу этого утверждения может служить неоднородный состав группы, непостоянство его заседаний, отсутствие стенограммы заседаний группы. В то же время и программы этих заседаний носили разнообразный характер: положение советской власти, монархическое движение в эмиграции, проблемы, связанные с принятием Великим Князем Кирилла Владимировича титула «Блюстителя Государева Престола». Первое упоминание о «группе Шебеко» Н.В. Савич делает в апреле 1922 года. Можно при этом с уверенностью сказать, что данная группа была создана и раньше и являлась неофициальным клубом. В тоже время первые серьезные политические проекты объединить эмиграцию, согласно Савичу, начались с весны 1923 года. Тогда последовательно созывались подобные «группе Шебеко» собрания с участием А.В. Карташева, П.Н. Шатилова, И.А. Хольмсена, Н.Н. Шебеко и самого Н.В. Савича, которые ставили себе целью «создать единство фронта между разными организациями». Приблизительно с осени 1922 года начались собрания у Шебеко, по-видимому в том же составе, но с участием других лиц, которые ставили на своих совещаниях вопрос о создании единого фронта вокруг Великого Князя Николая Николаевича- мл. Но все же важным, на наш взгляд, следует заметить наблюдение бывшего члена Правительства Юга России о собрании 3 апреля 1923 года в стенах Торгово-Промышленного и Финансового Союза в Париже. Как отмечается, «первое заседание приглашенных ею представителей разных организаций». Как отмечает Никанор Васильевич, «было человек 40, в том числе Гирс, Маклаков, Бернацкий». Особую роль на собрании отвели А.В. Карташеву, который в своей речи отметил следующие соображения о форме правления: «пора отбросить интеллигентские бредни о демократии, о четырехвостке, об учредилке. Россия или погибнет вовсе, или станет конституционной монархией». С этого времени становится понятно, что вопрос о первоочередной роли учредительного собрания выносился далеко за рамки дискуссий. Объединение эмиграции следовало проводить на основе определенной программы, которая предполагала под своей основой монархическую идею.
Но в тоже время самым показательным сдвигом в сторону общеэмигрантского съезда можно считать прибытие под Париж Великого Князя Николая Николаевича в 10-х числах мая 1923 года, а также, и это симптоматично, поднятие вопроса о национальном съезде в кругах Русского Национального Комитета. «К удивлению моему, — записал в свой дневник 19 мая Савич, — Федоров от имени бюро сделал предложение не о съезде Национального Союза, а о национальном общеэмигрантском съезде, куда вошли бы представители всех существующих партий и организаций, равно как члены
Национального Комитета». Заметим, что последовавшие за этим заявлением на собрании РНК переговоры между различные деятелями эмиграции выявили некоторые ключевые фигуры объединения. Именно они будут впоследствии активно участвовать в подготовке съезда. Среди них был Н.Е. Марков 2-й, А.В. Карташев, Н.В. Савич, А.Ф. Трепов и др. Еще более открыто Савич отмечают тенденцию к политическому объединению в июле 1923 года. Он пишет: «Уже определенно наметилась необходимость создания двух таких организаций: одной тайной из лидеров разных организаций и второй явной из значительного числа делегатов от всех организаций. Первая должна вести секретную работу по пропаганде в России идей, способствующих организации там движения с целью свержения большевиков, а вторая должна быть ширмой для первой и внешним проявлением единого лица русской эмиграции… большую роль сыграли военные, а также имя в.к. Николая Николаевича. Именно на нем объединились, как на будущем правителе, и левые, и правые, т.е. от кадет до монархического блока». Последовавшие за этим обсуждения некоторых программ, воззваний и прокламаций проходили по сути в кулуарах, в Третьяковской группе, программы объединения эмиграции продолжали обсуждаться в «торгово-промышленном клубе», а также в группе Н.Н. Шебеко, куда с августа месяца вошли будущие основатели инициативной группы (см. выше). Свою роль в этом процессе играл Герцог Г.Н. Лейхтенбергский, один из символов «Братства Русской Правды» и основателей монархического издательства «Денитец», который, по словам Савича, пытался отговорить Н.Н. Шебеко от объединения с торгово-промышленниками, «кадетами» и Комитетом Национального Союза. Наиболее интересное сообщение об инициативной группе Н.В. Савич делает 18 августа 1923 года в своем дневнике: «На заседании у Третьякова решили предпринять шаги по подготовке съезда беженцев, причем долго спорили, как назвать выделяемую ячейку. Решили назвать — Инициативной группой, куда вошли Третьяков, Гурков, Федоров, Трепов, Шатилов и я». Заключительное заседание перед созданием Инициативной группы состоялось у Н.Н. Шебеко. Здесь возникла весьма серьезная дискуссия по поводу окружения Великого Князя Николая Николаевича-мл. и о том, как последний реагирует на поступающие сведения об объединении эмигрантов. Савич говорит, что после указанных вопросов, было решено начать собрания с 15 сентября 1923 года, т.е. с тех событий, о которых мы упоминали вначале.
О факторах объединения «русских национально мыслящих организаций» еще в 1923 году говорил бывший председатель совета министров Российской Империи (1911-1914), а на тот момент председатель объединения русского финансового ведомства в Париже граф В.Н. Коковцов. Бывший премьер указывал на то, что факторов объединения эмиграции было два: первая идея заключалась в том, что «среди самой русской эмиграции развилась и окрепла мысль, что… пора перестать спорить и надо начать совместно работать», а вторым обстоятельством бывший глава правительства России называл «появление под Парижем Великого Князя [Николая Николаевича. — В.Ч.]». Сам Великий Князь первоначально жил достаточно замкнуто, а после ряда «домогательств со стороны целого ряда лиц и организаций, патриотически настроенных» был фактически вынужден принять их предложение участвовать в борьбе «для спасения Родины»». Третье обстоятельство — «отношение иностранцев». В данном случае речь идет о позиции стран, на территории которых проживала большая часть русской эмиграции с одной стороны, но в тоже время и те страны, которые имели серьезный «вес» на политической арене послевоенного мира. Неудивительно, что г-н Коковцов обратил внимание именно на позицию Франции, которая являлась державой Антанты и была естественным союзником эмиграции по борьбе с большевизмом. Не забудем также, что именно на территории Третьей Республики проживала одна из наиболее многочисленных диаспор русских беженцев. В этом плане весьма любопытно утверждение французского историка М. Ферро о том, что после 1917 года отношения между Францией и Россией (теперь уже советской) совершенно отличались от тех, которые были раньше. «Никогда еще расхождения и непонимание между русскими и французами не были столь значительными», — утверждает представитель третьего поколения «Школы ». Но если историк в первую очередь обращает внимание на международные отношения, которые сложились между Россией и Францией после войны и революции, то отношения между официальным Парижем и неофициальной эмиграцией были схожие. И на это огромное влияние имело официальное признание в 1924 году Францией Советской России, что представлялось в среде русских беженцев как достаточно противоречивое обстоятельство. Надо признать, что весьма поверхностно, но в тоже время весьма последовательно процесс консолидации русских беженцев и работа, предпринимаемая членами Инициативной группы, освещена в соответствующей статье А.А. Корнилова и К.А. Лушиной. Они отмечают, что «объединительные процессы в парижской эмигрантской среде явились вполне закономерной реакцией на непростые вопросы, вставшие перед различными кругами эмиграции: военными, политическими, религиозными, культурными». Интересно, что параллельные процессы развивались и в среде российского дворянства. Об этом пишет дополнения к воспоминаниям общественного и политического деятеля князя А.Д. Голицына князь А.К. Голицын. Он в частности говорит: «24 мая 1925 года в Париже по инициативе русских дворян состоялось совещание с целью образования в эмиграции российской общедворянской организации. После всестороннего обсуждения основных вопросов было принято постановление о созыве проживающих в Париже представителей этого сословия на общее собрание, которое было назначено на июль месяц и проведено в срок. Одним из главных действующих лиц, инициаторов и организатором создания Союза Дворян был… князь Александр Дмитриевич Голицын». Иными словами процессы консолидации обратили на себя внимание со стороны всех представителей беженского контингента.
Не будем поэтому повторять уже ими сказанное, лишь за ними отметим, что деятельность Инициативной группы продолжалась в течение двух лет на протяжении 1923-1925гг., когда в определенный момент данные заседания получили название «группы патриотических деятелей», которые продолжали свои заседания вплоть до создания Организационного комитета 13 сентября 1925 года. В тоже время будет правильно отметить, что Инициативная группа под руководством В.Н. Новикова сложилась лишь в июне 1925 года, которая впоследствии и представила результаты своей организационной работы в сентябре 1925 года. Именно на работу этого комитета и выпала роль создавать те программные документы, на которых впоследствии должна была проходить работа Съезда в 1926 году. Как сообщалось без «возражений принимается численный состав Организационного комитета: 72 члена, с привлечением, кроме того, 25 иногородних и с правом кооптации 10 человек». В состав комитета вошли члены Торгово-Промышленного и Финансового Союза, Русского Национального Союза (он же РНК), Русской монархической партии во Франции, а также представители других организаций. «Возрождение» зафиксировало, что собрание 13 сентября «явилось значительным успехом идеи зарубежного съезда. На собрании сошлись представители самых разных политических воззрений… у всех участников преобладала серьезная готовность жертвовать частным для общего и сходиться на общем деле — борьбы с большевиками и восстановления Великой России». Главой Организационного Комитета был избран Председатель Совета Русской монархической партии А.Н. Крупенский, который вошел в его состав при поддержки 14 голосов. В тоже время в заседаниях группы патриотических деятелей Н.Н. Шебеко сообщал: «голосование 13 сентября имело непосредственным результатом образование среди членов Организационного комитета двух групп. Мы, находясь в центре, решили ни в какой организационный блок не входить и действовать самостоятельно, поддерживая самый тесный и дружеский контакт с другими группами, правее и левее нас настроенными». В то время как А.Ф. Трепов утверждал: «Союз Воссоздания России занимает середину и хочет мирить правых и левых…, но никаких правых и левых нет».
Заключение
идеологический императорский эмиграция политический
Таким образом, на большом комплексе разнообразных источников, некоторые из которых вводились в научный оборот впервые, мы можем подвести итог настоящего исследования.
Как оказывается, русская эмиграция была достаточно политически поляризированным объединением людей, которые прибыли на территории разных стран после поражения сил Белого движения в Гражданской войне в России 1917-1922гг. Мы можем констатировать, что политически правоцентристский спектр эмиграции, по оценкам деятелей самой эмиграции, представлял собой достаточно обширное объединение, которое в тоже время не было единым с точки зрения созданных политических институций, но также с точки зрения своих династических «пристрастий». В тоже время по поддержке со стороны русских беженцев именно русские правоцентристы были в силах объединять русскую эмиграцию под монархическими лозунгами, которые были нивелированы по политическим соображениям в годы гражданской войны. В 1920-е гг. в эмиграции стали выкристаллизовываться главные политические оппоненты: кирилловцы и николаевцы, которые в свою очередь поддерживали восстановление монархии на принципах легитимизма (Великий Князь Кирилл Владимирович) и на принципах вождизма (Великий Князь Николай Николаевич-мл.), хотя в отношении восстановления монархии во втором случае прямо не утверждалось. В тоже время в эмиграции сформировалось и бонапартистское направление, основными претендентами которых были Великий Князь Дмитрий Павлович, участник убийства Г.Е. Распутина в 1916 году, а также П.Н. Врангель, впрочем не пользовавшийся такой поддержкой у эмиграции и судя по всему и вовсе лишенный таких политических амбиций, которые позволяли бы говорить о том, что он был бы ключевой фигурой, сумевшей сплотить эмиграцию. Оказалось, что «старые», казалось, отжившие отношения и предпочтения, которые в более раннее время отдавались Дому Романовых, не потеряли своей актуальности и в эмигрантском политическом поле 1920-х гг.
Революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война поставила вопрос о будущих идеологических основах русской эмиграции. Происходила значительная переоценка предыдущих идеологических доктрин на более современные. Но в тоже самое время оказалось, что «изобретение велосипеда» оказалось не актуально при имеющейся идеологической базе, которая оказалась отторгнута русскими политическими силами в годы существования Российской Империи. Идеологической основой для русской эмиграции, которые были главными сторонниками созыва Российского Зарубежного Съезда в 1926 году в Париже, оказался либеральный консерватизм, впервые оглашенный его основным теоретиком в эмиграции П.Б. Струве, редактором газеты «Возрождение». Либеральный консерватизм, в более ранней интерпретации в лице Б.Н. Чичерина и др. «охранительный» совмещал два разнонаправленных вектора — свободную личность и сильное государство. В дореволюционной России в политической практике носителями данной идеи являлись представители Партии мирного обновления в Государственной Думе I и II созыва, некоторые члены которой также оказались в эмиграции после Гражданской войны. При этом яркое противостояние либерализма и консерватизма в политике не позволило создать синтеза двух идеологических систем в политической практике. В целом же курсы С.Ю. Витте и П.А. Столыпина, основанные на принципах «догоняющего развития» России, в определенной степени могли соответствовать идеям либерального консерватизма.
Идея созыва съезда русской эмиграции, как оказалось, была достаточно актуальной идеей для эмиграции, особенно с 1923 года, когда была образована Инициативная группа, проводившая свои заседания в рамках т.н. «группы Н.Н. Шебеко», которая еще ранее зародилась в Париже как политический клуб и даже салон в дореволюционном понимании этого значения, когда на отдельных квартирах собирались представители политических взглядом и в неформальной обстановке обсуждали вопросы текущего момента.
Нужна помощь в написании диплома?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Сдача работы по главам. Уникальность более 70%. Правки вносим бесплатно.
Работа по подготовке к съезду освещалась ведущими периодическими изданиями русской эмиграции — газетами «Возрождение», которая являлась главным проводником идеи созыва Съезда в 1926 года и с целью этого учрежденная, а также газетами П.Н. Милюкова «Последние новости» и А.Ф. Керенского «Дни». Достаточно острые дискуссии, которые разгорались на страницах данных изданий, являются одними из лучших наглядных материалов, которые демонстрируют поляризацию мнений по целому ряду вопросу в среде русской эмиграции.
Главным же вопросом дискуссий между политическими оппонентами стал вопрос о главенстве русской эмиграции. При активной поддержке со стороны военных, а также в силу популярности в среде всей русской эмиграции «вне очереди» (с точки зрения престолонаследия) вставала фигура Великого Князя Николая Николаевича-мл., который в годы Первой мировой войны 1914-1918гг. являлся Верховным Главнокомандующим русской армии, а также занимавший такой пост после сложения с себя этих полномочий в марте 1917 года Николаем II. Таким образом, в силу объективных обстоятельств именно фигура бывшего Верхглавкома являлась ключевой в деле объединения русской эмиграции. Официально его провозгласили Вождем русской эмиграции в июне 1925 со страниц газеты «Возрождение», где была в виде «Беседы» опубликована фактически политическая программа Великого Князя. Она строилась на принципах освобождения страны от большевиков, а также не мщения за действия, проявленные русским народом в дни революции и гражданской войны, признания независимости стран-лимитрофов, а также ряда других положений. Также отмечено, что в будущем построение национальной власти произойдет на основе принципа «Россия для русских».
Как нам удалось выявить, главными сторонниками в среде русской правой эмиграции дела объединения Зарубежной России были известные политики и общественные деятели: граф В.Н. Коковцов, Н.Е. Марков 2-й, И.П. Алексинский, А.Ф. Трепов, Н.В. Савич. Главными же сторонниками объединения являлись П.Б. Струве, официально не являвшийся членом ни одной правой политической организации и другие, И.П. Алексинский, который предложил и собственный политический проект на обозрение и обсуждение делегатам съезда в Париже в апреле 1926 года.
Подготовка Зарубежного Съезда было явлением достаточно долгим и противоречивым. В общем и целом двух с половиной лет русские политические эмигранты готовили определенную организационную платформу для съезда. Это же время ушло на идеологическую подготовку — оформление либерально-консервативного синтеза уже в самой эмиграции. Двустепенные выборы прошли в 26 странах русского рассеяния. Они стали интересным опытом организации выборов на больших расстояниях от США до Филиппинских островов. На съезд было выбрано 409 делегатов, которые представляли до 2,5 миллионов русских эмигрантов во всем мире. Работа каждого отдельного избирательного участка от организованной и неорганизованной эмиграции проходила на основании местного комитета, который и избирал делегатов на съезд по утвержденной Исполнительным Бюро процедуре от 25 ноября 1925 года. Политические партии на съезде участия не принимали, они лишь выдвигали определенных делегатов на съезд, которых уже избирали русские эмигранты. По разным регионам статистика показывает, что в среднем в выборах приняло участие до 60-70% русских эмигрантов.
По утверждению идеологических соперников о создании единого эмигрантского фронта для борьбы с большевиками не было и речи. По утверждению европейских политиков, русских эмигрантов и других, оказалось, что в 1926 году в Париже собрались лишь представители правого крыла эмиграции («правый съезд») от умеренно правых до ультраправых. На Съезде было озвучено лишь несколько крупных заявлений. Признание Великого Князя Николая Николаевича «Верховным Вождем» стало одним из главных политических итогов Съезда. До сих пор не совсем остается понятно, что пыталось создать «правительство отеля ». Наиболее вероятным объяснением можно считать еще одну попытку создать правительство в изгнании, но, как и было до этого, «мертворожденную». Однако все же удачей Съезда стоит считать признание Великого Князя Николая Николаевича как Верховного Вождя русской эмиграции. Не смотря на неудавшуюся попытку создания «исполнительного органа» по итогам работы Съезда были созданы несколько организаций Российское Зарубежное Патриотическое Объединение (Р.З.П.О.) во главе с И.П. Алексинским и Российское Центральное Объединение (Р.Ц.О.) во главе с А.О. Гукасовым. В идеологическом смысле преемственность данных органов эмиграции от центристов на Съезде была очевидна. Практическая деятельность данных органов в эмиграции уже была совершенно иной. Со временем политическая эмиграция была вынуждена в силу естественных причин исключительно на бытовых проблемах эмиграции. Не смотря на то, что уже в 1930-е гг. русские эмигранты будут принимать на себя самые разные виды идеологических оттенков, вплоть до фашистских, они не могли себя противопоставить в идейной составляющей СССР. Отдельные попытки русских эмигрантов войти в контакт с западными правительствами привели к достаточно закономерному итогу — русская эмиграция в политическом смысле была никем не востребована. Уже в 1930-40-е гг. некоторая часть эмиграция перешла на сторону Третьего Рейха и в частности сформировала там вооруженные единицы, но это было, пожалуй, единственные серьезные попытки включить эмиграцию в политический и военный процесс.
Выяснение же проблемы влияния отдельных личностей на политический и идеологический процесс в эмиграции связано лишь с некоторыми фигурами. Огромный политический вес в эмиграции имел главный идеолог либерального консерватизма П.Б. Струве, поражение которого стала и поражением его как политика в эмиграции. Не менее заметную роль играл бывший лидер ультраправого Союза Русского Народа Н.Е. Марков 2-й, который достаточно часто выступал на большом количестве эмигрантских собраний, пытавшийся внести свою лепту в развитие идеи единства эмиграции. Один из главных сторонников создания внепартийного объединения И.П. Алексинский стал тоже активным деятелем в эмиграции, поражений идей которого стало для него не менее большой потерей в политике. А.П. Кутепов, П.Н. Врангель, А.С. Лукомский, М.Н. Левитов и другие деятели военной эмиграции также стали активными участниками дискуссий того времени. Однако, место Кирилла Владимировича и Николая Николаевича-мл. данные фигуры занять не могли. После скоропостижной смерти Николая Николаевича в январе 1929 года, ставшей почти трагедией для политической эмиграции, главенство в эмиграции постепенно стало переходить к Кириллу Владимировичу.
Дошло до того, что даже такие активные деятели эмиграции как Н.Е. Марков 2-й, до этого стоявший на николаевских позициях, призвал признать «законность прав» Кирилла Владимировича.
Позиция Маркова 2-го даже в какой-то момент привела к расколу в монархическом лагере эмиграции. Сам же Кирилл Владимирович оставшиеся годы своей жизни и «правления» в эмиграции до смерти в 1938 году провел и активно с политической точки зрения, и активно с точки зрения сохранения наследия русской монархии.
Несмотря на то, что он не получил полной поддержки от русской эмиграции в силу целого комплекса причин, ему удалось сохранить идею монархии в эмиграции. Свое наследие как глава династии он передал своему сыну Великому Князю Владимиру Кирилловичу, который после смерти отца стал безусловным духовным авторитетом для русской эмиграции. Свое знамя он нес на протяжении долгих лет до 1992 года и смог вернуться в Россию из эмиграции. Хронологически совпало с этим и возвращение в Россию идей русских либеральных консерваторов, которые оставили большое эпистолярное и идеологическое наследие.
Вопрос его изучения и актуализация отдельных его элементов для современной жизни является насущной задачей не только отечественной науки, но и общественной жизни.
Литература
1.Абисогомян Р. Роль русских военных деятелей в общественной и культурной жизни Эстонской Республики 1920-1930-х гг. и их культурное наследие. Дис. … magister atrium. — Тарту, 2007.
Антоненко Н.В. Идеология и программатика русской монархической эмиграции: Монография. — Мичуринск: Издательство Мичуринского государственного аграрного университета, 2007. — 208с.
Антропов О.К. Политический активизм русской эмиграции 1920- 1940-е гг. — Астрахань: Сорокин Роман Васильевич, 2016. — 716с.
Антропов О.К. Российская эмиграция в поисках политического объединения (1921-1939 гг.): монография. — Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2008. — 326с.
», 2013. — 424с.
Базанов П.Н. Издательская деятельность политических организаций русской эмиграции (1917-1988 гг.): 2-е изд., испр. и доп. — СПб.: СПбГУКИ, 2008. — 432с.
Базанов П.Н. Книжное дело русской эмиграции: курс лекций. / П.Н. Базанов; М-во культуры РФ, С.-Петерб. гос. ин-т культуры, библ.- инф. фак., каф. документоведения и информ. аналитики. — СПб: СПбГИК, 2015. — 192с.
Базанов П.Н. Очерки истории русской эмиграции на Карельском перешейке (1917-1939 гг.) / П.Н. Базанов; [науч. ред. А.В. Шевцов]. — СПб.: Культурно-просветительское товарищество, 2015. — 182с.
Бочарова З.С. «…не принявший иного подданства»: Проблемы социально-правовой адаптации российской эмиграции в 1920-1930-е гг. — СПб., 2005. — 251с.
Бочарова З.С. Русский мир 1930-х годов: от расцвета к увяданию зарубежной России. Том 3. // Русский мир в ХХ веке. В 6-ти томах. Под редакцией Г.А. Бордюгова и А.Ч. Касаева. Предисловие А.М. Рыбакова. — М.: АИРО-XXI; СПб.: Алетейя, 2014. — 336с.
Бочарова З.С. Феномен зарубежной России 1920-х годов. Том 2. // Русский мир в ХХ веке. В 6-ти томах. Под редакцией Г.А. Бордюгова и А.Ч. Касаева. Предисловие А.М. Рыбакова. — М.: АИРО-XXI; СПб.: Алетейя, 2014. — 408с.
Быстрова Н.Е. «Русский вопрос» в 1917 — начале 1920г.: Советская Россия и великие державы. / Н.Е. Быстрова; Институт российский истории Российской академии наук. — М.: Институт российской истории РАН: Центр гуманитарных инициатив, 2016. — 368с.
Вандалковская М.Г. Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии. 20-30-е гг. XX в. — М. — СПб.: Институт российской истории РАН, Центр гуманитарных инициатив, 2015. — 240с.